Киев – наш город

Сергей Олегович Страхов (2023)

Жизнь 70-х и 80-х настолько предельно правдиво изложены писателем, что, читая книгу, приходит понимание того, что мы в некоторой степени всё это знали, но особо не придавали многим вещам значения. И о том, что в те времена было многое позволено, потому что существовал огромный зазор между действительностью и юридической ответственностью. Автор пишет о том, как обычные киевские пацаны и девчонки пытаются выбраться из этого обычного советского гетто. Они тоже хотят спокойной обеспеченной жизни. Это не футболисты, не хоккеисты, не артисты, не музыканты, не дети прочей советской и партийной обслуги и просто больших начальников. Это дети рабочих, инженеров, военных, маленьких начальников. И они могут рассчитывать только на самих себя. Пытаются пробиться, как могут, как умеют. Не многие выживут в той мясорубке, куда они с остервенением толкают сами себя и друг друга и, похоже, что не самые лучшие. Увлекательно и детально авторы описывают эти события, действующих реальных лиц в своей книге.

Глава 6

На улице зима. Тогда еще были зимы. Целый день идет снег. В этот поздний час, когда, наконец-то, закрылся суперпопулярный бар на нашей улице, не видать в обозримом пространстве ни души.

Подвыпившая компания Гришки Цвета весело вывалилась на улицу. Они всегда — последние посетители, но сегодня без девок. Торопливо, приблатненной походкой, согнувшись и раскачиваясь в стороны и держа руки в карманах все шесть человек торопятся побыстрее добраться к Гришке домой да продолжить начатую в баре пьянку.

Тускло пробиваются отблески света молодого бледно-желтого месяца сквозь лохматые темные тучи, но толстый снежный ковер все равно блестит и переливается каким-то стальным, недобрым цветом. По ночам воздух особенно чистый и прозрачный. На раскинувшихся, как в полете, в разные стороны, черных ветвях-руках деревьев удобно расположились огромные белоснежные завалы. Звезд совсем не видно. Хорошо было бы, если бы в это время выглянула Медведица, но и её нет.

Компании предстоит пройти через парк, перейти по безлюдному мостику трамвайные пути и уже через второй, свой, близкий к дому парк, попасть на хавиру, иначе это жилище и не назовешь. Там хорошо, тепло, можно пьянствовать, отсыпаться. Но нужно пройти через наш парк. И почему бы не пройти? Кого здесь им бояться?

Первым идет Григорий. Руки в карманах, болоньевая синяя куртка всегда, даже в мороз, нараспашку. Дорожки в парке сегодня не чистили, и приходится идти гуськом по протоптанным тропинкам — один за другим. Поэтому кампания не замечает двоих каких-то молодцов, двигающихся за ними. Парк миновали и теперь нужно пройти совсем небольшую дубовую рощицу. Не особо обращают свое внимание эти новые хозяева нашего бара на троих, сидящих на бетонном парапете общественной уборной, находящейся в этой самой рощице.

Не столько встревоженные, сколько заинтересованные «цветные», как они сами себя любили называть, поравнялись с сидящими. Наши не спеша поднялись, и подошедшие узнали в них Иванушку, которого они давеча сильно избили, Вовку Лысого, которого знали все в округе и Плохиша.

— Ну, здравствуй, Гриша, — услышали подошедшие от Иванушки.

— Вижу, что тебе мало дали. Лысого привел? Да насрать мне на твоего Лысого! И он сейчас отгребет. А тебе, Иванушка, теперь не жить.

— А ну, пацаны, мочи их, — выкрикнул Цвет, полуобернувшись к своим, выхватывая нож из кармана.

Трое из компании, было резко рванулись за Гришкой, но увидев направленные на них два вороненных ствола в руках Лысого и Плохиша, сдали назад. Еще двое, вообще, развернулись, но сзади уже спокойно подошли Акула с Мартыном с обрезами в руках.

Между тем Цвет только и успел, как пару раз промазать, тыкая своим ножичком в Валеру. Тот уворачивался в разные стороны. Годы, проведенные в общевойсковом училище, дали себя знать. Ножевым боем он владел отлично. Пару раз просвистел ножик Цвета и возле Иванушкиного лица, но все мимо. Гришка уже стал нервничать, это, все-таки, не коллективом одного мочить, размахнулся ножом и прыгнул на Валеру, который был гораздо мельче Цвета. Прыгнул, да и наткнулся на Иванушкину финку. Всё.

— Всё справедливо? Претензии есть? — Невозмутимо поинтересовался Лысый, обращаясь к оставшимся «цветным».

— Какие претензии? Все по делу. Волыны уберите.

— Значит так, — начал Лысый, — Плохиш, запомни всех, кто здесь.

— Я и так всех знаю, — рассмеялся Плохиш.

— Смотрите, пацаны, — продолжал Лысый. — Если информация об этом вечере просочится хоть куда, про ментов я вообще молчу, то и разбираться не будем. Завалим всех. Меня все правильно поняли?

— Чего здесь не понять. Все яснее ясного, — загудели оставшиеся пять пацанов. — Что с Гришкой-то делать?

— Не волнуйтесь. О нем позаботятся, — ответил Лысый и взмахнул рукой.

Сразу же в его сторону тронулось такси, стоявшее с потушенными фарами неподалеку под мостом и на которое никто и внимания, раньше не обратил.

— Ну, всё, пацаны. Нечего вам лишнее видеть. Мы с вами договорились.

Компания угрюмо двинулась в сторону мостика, но подниматься, почему-то, не стали. Они видели, как к месту драки подъехала «волга»-такси, как погрузили Гришку в багажник, и машина сразу же отъехала мимо них в сторону выезда из Борщаговки. Номеров, конечно, не было видно. Еще пару минут пятерка о чем-то посовещалась и от них отделился один, видимо самый авторитетный, и вернулся к нашим, собиравшим в полиэтиленовые пакеты окровавленный снег с места событий.

— Володя, — обратился он к Лысому, как будто с Цветом ничего и не произошло. — Мы хотели бы работать с вами. Команда у вас, видим, серьезная.

— Иванушка здесь будет старший. Но у нас теперь в баре бухать нельзя, — процедил сквозь зубы Лысый.

— А что же там делать? — Удивился подошедший старший Клещ.

— Теперь деньги будем там зарабатывать, — ответил Валера. — Если серьезно решили, то завтра в семь в баре. Будем разговаривать.

Договорились быстро. Все «цветные» примкнули к Иванушке. Примкнули к нему и Дрыслик с братом, примкнули и авторитетные три брата Коржа. Только вот втроем они никогда не собирались. Кто-нибудь из них постоянно сидел.

Этим вечером Мамонт со своими десантниками, как обычно, расположились за своим, забронированным ими навечно, столиком у окна в баре на Потапова. За этот стол никогда никто, кроме них, не садился. Были и мы в расширенном составе и за столами, и за стойкой бара. Вот уже неделю, каждый вечер, мы толчемся в баре. Считаем.

Не успел Мамонт присесть за стол, как к нему подскочил один из завсегдатаев, коих в баре было множество.

— Виктор Леонидович, — обратился он к Мамонту, — видите тех двоих за стойкой? Они предлагали бармену купить партию валюты. Я сам слышал.

— Бармен взял? — Заволновался Мамонт.

— Пока нет, но заинтересовался. Видимо возьмет-таки в конце смены.

— А ну давай их сюда. И если это правда, то закажи себе коньяку. Скажешь бармену, что я сегодня плачу за тебя, — уже успокоился Витя Леонидович.

Ребята подошли, присели за столик. Торговались долго. Продавцы оказались опытны и не робкого десятка. Валюту только показали, но не выпускали из рук, пока к ним не перекочует вся причитающаяся сумма. Один из десантников сбегал домой к Мамонту и донес недостающие рубли. Потом рядом за столом как-то из ничего возникла драка. Бар заволновался. Мамонт со-словами:

— Ну, давайте быстрее. Сейчас милиция прибежит, — сунул продавцам, конечно же, куклу.

Продавцы и покупатели быстро встали и вышли из бара: каждый в свою сторону. Продавцы поступили нестандартно: разбежались в разные стороны, но как-то получилось, что тут же собрались в соседнем дворе, где их ждала «волга»-такси. Больше в баре их никто никогда не видел.

Тяжелее пришлось команде Мамонта. Почти сразу же по выходу, едва они завернули за угол, их окружили люди в штатском и предложили проехаться вместе с ними. Тут недалеко. Компания Мамонта оказала сопротивление, но тут же было применено оружие и их задержали.

Мамонт, у которого была обнаружена одна тысяча долларов, получил восемь лет. Нашлись свидетели, видевшие, как он скупает в баре валюту чуть ли не миллионами. Больше в этом баре он не появлялся. Служебную квартиру вернули в собственность государства. Сколько получили, и получили ли его охранявшие десантники, никто не знает. Все они были люди не местные и никому не интересные.

Правда, оставшиеся в городе «мамонтовцы», буквально на следующий день, ворвались в бар с целью отомстить за предводителя, но их уже ждали в баре и на улице в парке, где и происходили все местные драки. Всех выволокли из бара, долго били палками.

Потом мамонтовскую команду притащили в парк рядом через дорогу и бросили прямо на том месте, где совсем недавно лежал подрезанный Гришка Цвет. По одному каждому пришельцу давали подсрачник и сталкивали по лестнице вниз в общественный туалет, загаженный нечистотами, где и оставили на их собственное усмотрение. Больше ни одного из еще недавно могущественной банды никто никогда в баре, да и в Киеве, не видел.

После всех вышеизложенных событий на этом месте еще какое-то время отчетливо была видна засохшая лужа крови, напоминавшая всем несогласным, что не следует шутить с нашей борщаговской братией.

Мне эта операция обошлась в те же тысячу долларов. Довольно приличные, кстати, деньги на то время. Это была первая обкатка использования стукача.

Информация о том, что ожидается продажа валюты в баре, к нему поступила заранее. Поступила окольными, разработанными мною путями. Ждали удар на воскресенье, но я, в последний момент, всю операцию перенес на пятницу для того, чтобы продавцы не попали в засаду. Не могли же наши доблестные органы держать засаду долго в месте, где все всех знают. Примелькались бы. Поэтому ждали сигнала от стукача. Он же всегда рядом крутится. Органы не подвели. Правда, продавцов не успели взять. Но ничего, возьмут в следующий раз. Система же работает. Молодцы. Валютные операции — очень серьезное преступление. Гунько стал начальником угро района. Довольны остались все. Ну, кроме Мамонта, конечно.

Переговоры с Витей-барменом на Потапова еще раньше были конструктивны, а теперь, вообще, прошли в дружественной обстановке. Его очередь наступила на следующий день после вышвыривания остатков мамонтовской группировки из нашего бара.

Ко всему еще нами закупался коньяк, который стоял у бармена и пили все наши за наш счет.

Пока приводили бар в порядок, намучились изрядно. В день проходило до десятка драк. Наконец все клиенты уяснили, что приходить в бар со своими напитками строго воспрещается. Хочешь отдыхать в западной обстановке — будь добр и себе и своей подружке заказывай у бармена коктейли или другие напитки.

После операции по поимке банды валютчиков во главе с Мамонтом авторитет Гунько резко рванул в гору. Теперь он уже майор: начальник угро района — замначальника РОВД. Обмыв, как и положено, звание и должность в кругу офицеров отдела, Гунько засел обмывать это дело с сынком Петром Гордиенко — перспективным опером.

В кабинете Гунько пока не густо: письменный стол, на столе — лампа, ряд потертых стульев по бокам. Над столом портрет Брежнева и Щелокова, в углу — письменный шкаф. На столе стоит бутылка коньяка и два стакана. На тарелке — порезанная колбаса, открытая банка шпрот и стеклянная банка с огурцами домашнего засола. За столом сидят Гунько и Гордиенко. Гордиенко наливает коньяк — по полстакана.

— Ну, батя, за погоны и новую должность сразу. Начальник угро, замначальника райотдела — это уже кое-что.

— Да тебе спасибо, что тогда еще сориентировался внедрить в банду Гималайского нашего человека. Он же все по валюте и доложил. Нужно просто было не сплоховать на задержании.

— Но продавцы-то ушли.

— Да черт с ними. Попадутся все равно. Главное, что теперь знаем все, что эта сволочь гималайская замышляет.

Гунько и Гордиенко выпивают, берут руками закуску, закусывают.

— Я, честно говоря, думал, что ему там, в этой исправиловке, рога то пообломают.

— Некрасиво мы тогда с Гималайским поступили. Он-то, в принципе, ничего такого не совершал. Там у него есть фрукты гораздо опасней.

— Справедливо, несправедливо. Служба такая.

— Какая?

Гунько наливает по полстакана.

— Да на меня тогда Козак так давил. Невзлюбил он Серегу заочно.

Но, может, после того, что попробовал, Гималайский одумается.

— Не одумается. Посмотри, что в стране творится. Я тебе когда еще говорил, что торгаши голову поднимают. А теперь уже подняли. Наверх, — Гордиенко показывает пальцем в потолок, — заносят и обдирают народ, как только можно. Наши пацаны из простых семей тоже хорошо жить хотят. Я их понимаю. Что, только тем, кто жопу лижет, — показывает пальцем в потолок, — можно?

Гунько оглядывается по сторонам прикладывает палец к губам.

— Наше дело служивое, сынок. Мы приказы должны исполнять, а не начальство обсуждать. Скажут садить — будем садить.

— Он теперь озлобился. Нам гораздо тяжелее будет с ним совладать. Может, договоримся?

— Опять? Кончай эти антисоветские разговоры. Тебе карьеру делать нужно. А не одумается — подведем под расстрел.

Но стукачек работал и про наши планы Гунько знал. Правда то, что нам нужно, но знал. И майор испугался. Не за себя — за сына. Молодой человек мог в любую минуту попасть под наше влияние, да и Алёна была с нами, а не с Гунько. Девка могла опять выстрелить в любой момент.