Киев – наш город

Сергей Олегович Страхов (2023)

Жизнь 70-х и 80-х настолько предельно правдиво изложены писателем, что, читая книгу, приходит понимание того, что мы в некоторой степени всё это знали, но особо не придавали многим вещам значения. И о том, что в те времена было многое позволено, потому что существовал огромный зазор между действительностью и юридической ответственностью. Автор пишет о том, как обычные киевские пацаны и девчонки пытаются выбраться из этого обычного советского гетто. Они тоже хотят спокойной обеспеченной жизни. Это не футболисты, не хоккеисты, не артисты, не музыканты, не дети прочей советской и партийной обслуги и просто больших начальников. Это дети рабочих, инженеров, военных, маленьких начальников. И они могут рассчитывать только на самих себя. Пытаются пробиться, как могут, как умеют. Не многие выживут в той мясорубке, куда они с остервенением толкают сами себя и друг друга и, похоже, что не самые лучшие. Увлекательно и детально авторы описывают эти события, действующих реальных лиц в своей книге.

Глава 7

Хорошо еще, что родители Сабариной понимают ситуацию с дочкой и практически всё свободное время проводят на даче. Но чужой дом все равно напрягает. Как только появились какие-то деньги, за сто рублей в месяц снимаю однокомнатную квартиру недалеко от дома. Обычный роботяга, конечно, себе такого позволить не может, но мне уже можно, я — не роботяга.

Прямо с утра, как обычно, заскакиваю домой. Мать сидит в кухне за столом, чистит орехи, подслеповато прищуриваясь.

— Ма, я тут подумал… Короче, я квартиру снял, сегодня вещи перевезу.

— Сереж! Я понимаю, ты взрослый совсем, но…

— Слушай, ну, сколько можно тут вчетвером ютиться! Маринке попросторнее будет.

— Ну, а кушать-то ты что будешь? Ты весь в делах, так хоть вечером какого-никакого супа поешь…

— Ма, вот тут можешь не беспокоиться, уж точно голодным не останусь.

Подхожу и целую мать в щеку. Мать на секунду прижимает к себе и сразу же отпускает. А я, немного замявшись:

— И вот что… деньги… не беспокойся, на хозяйство буду давать.

— Сережа, да ну при чем тут деньги!

— При том. Кстати, мне кажется — тебе бы к окулисту сходить? Вон, щуришься как слепандя.

— Ну, на это деньги особо не нужны. Времени нету!

— Это отговорки. Чем ты таким занята, что у тебя времени нет?

Мать пожимает плечами.

— Так. Давай мне слово, что на той неделе сходишь. Ну? Обещаешь?

Мать кивает. Еще раз чмокаю её в щеку и выбегаю из кухни, оставляя всхлыпывающую маму. Вообще-то, мне довольно тревожно. Пьющий батя может совсем распоясаться. «Но, может, Марина, обладающая решительным характером, его урезонит?» — обманываю сам себя.

А вечером мы с Акулой приехали за моими немногочисленными вещами. Поднимаемся по лестнице. Из квартиры вылетает Марина, громко бахает дверью.

— Привет! Куда мчишься — на свидание опаздываешь? — Смеемся вместе с Акулой.

— Не куда, а откуда, — бросает зло сестра и быстро спускается по лестнице.

— Что случилось? — Кричу ей в догонку.

— Что-что… папаша… случился.

— Валера, погуляй возле дома….

— Может, помощь нужна?

Качаю головой, захожу в квартиру. Акула остается на лестнице. Еще на подходе к квартире уже слышны были какие-то причитания, захожу в кухню. За столом сидит абсолютно пьяный отец, всклокоченная мать, судорожно запахивая на груди халат, стоит около мойки.

— Что здесь… Опять нажрался?

— А ш-шо т-т-таковааа. М… мею право…

— Он что, тебя ударил? — Начинаю закипать и цежу сквозь зубы.

— Ой, ну что ты, Сереженька, нет! — Сразу же пугается мама.

Делаю шаг к развалившемуся на табуретке отцу. В кухню входит вернувшаяся сестра.

— Она за него еще и заступается.

— Помогите мне уложить его! — Мать, как бы, и не слышит Марину.

— Нажрался, как скотина, ведет себя, как скотина, пускай и спит, как скотина! — Расходится сестра.

Марина выходит. Мать смотрит на меня. Вздыхаю, но делать нечего, подхожу к отцу, вместе с матерью тащим его в спальню, сваливаем отца на кровать, как куль. Тот начинает рыгать.

— Голову ему подержи! А то захлебнется ведь, — мама здесь в своем репертуаре: заботы об этом алкоголике.

Выбегает из комнаты, я придерживаю голову отца, мать через несколько секунд возвращается с тазиком, подсовывает тазик, чтобы рвота попадала туда. Потом обтирает лицо отца мокрым полотенцем. Смотрю на все это с отвращением. Что я могу сделать? А делать что-то нужно.

Сабарина меня так достала своими стенаниями о шмотках, о прикиде, что хоть прячься от нее. Да и секс с ней никакого удовольствия не доставлял. Машина какая-то. Как-то даже заметил, что она имитирует оргазм.

То ли назло Сабариной, то ли — просто так, от общей моральной усталости, но я вляпался еще в одни отношения, на сей раз с Таней Картиной, одной из первых красавиц нашего класса. Таня — шатенка с карими глазами. Среднего роста, очень хороша собой. Никакого спорта за ней никогда не замечалось, но все было при ней — очень женственная фигура. Оттого и прозвали её: Картина. Красивая деваха и всегда занята: то она с Максом, то с Лениным, то с Флягой….

Встретился я с ней совершенно случайно: мы столкнулись возле хвоста, вылезшей из дверей кинотеатра прямо на улицу очереди, на ретроспективу французского кино. За время моего отсутствия Танька переехала в частный дом на Совках, доставшийся ей от бабушки, но всё равно постоянно торчала на Борщаговке. Вот и сегодня она стояла возле кинотеатра «Лейпциг», где ошарашенно смотрела на это столпотворение.

Я был рад ее видеть: она всегда мне нравилась. Почему бы и не сходить с ней в кино? А потом можно повспоминать школьные деньки — благо, у кинотеатра имелось кафе, причем достаточно приличное. Успокоил Татьяну, объяснив, что в очереди ей стоять не придется — я с удовольствием приглашу ее на выбранный ею фильм.

На следующий день Танька зашла за мной, и мы пошли в кафе при кинотеатре, заказали коньк и шампанское и сели друг напротив дружки.

–… как вы здесь без меня? Скучали?

— Без тебя все как-то вокруг утихло. Все переженились, повыходили замуж. Серый, женись на мне. А?

— Ну, Танечка. Ты конечно — высший класс, но я не погулял еще как следует. Такое же предложение я пару дней назад от Сабариной услышал. У нас с ней вроде как роман, — я прямо опешил от Танькиных слов.

— С Наташкой? А ты знаешь, что это она у меня Макса отбила?

— Когда? — Я округляю глаза, поперхнувшись коньяком.

— Когда ты в исправиловке своей был, дорогой. Они даже пожениться собрались. Если бы не это… Так что теперь моя очередь. Женись, не пожалеешь.

Я чуть не свалился со стула. Конечно, в Танькиных словах можно было бы усомниться, особенно в свете ее предложения жениться на ней. Но я печенкой чувствовал: она не лжет. Ну, Сабарина! Да и я хорош… Сволочь та еще, поди, поищи такую паскуду…

— Так мы в кино идем? — Спокойно поинтересовалась Татьяна.

На душе было плохо, стыдно, но раз уж девушку пригласил, придется идти. Фильм я посмотрел, но не запомнил даже названия. Что делать? Делать-то что?! Ума не приложу. Но съезжать с темы нужно немедленно. Потом с Максом разберемся.

По логике, надо было бы с ней отношения выяснить, но мне этого жутко не хотелось. Вспомнились Маринкины слова: «Сабарина если ухватит, своего не упустит». Да уж, спасибо, сестренка дорогая, удружила. Как мне теперь от нее отделаться-то? Эх, я не только сволочь, но и свинья: стараюсь свалить вину на сестру. А что, найти кого-то виноватого в собственных ошибках — проще простого, все слабаки так всегда поступают. Только вот я — не слабак. По крайней мере, приложу все усилия, чтобы никогда им не быть. И ответственность за свои ошибки буду нести сам. По окончании фильма, я, все же, сумел взять себя в руки.

— Зачем тебе такой невидный жених?

— Не прибедняйся. Ты — самый умный из всех. И уже — самый богатый.

— Богатство, значит, любишь? Я, пожалуй, тебе немного

помогу с этим.

И я уже знал, что делать.

В этот день я вошел в бар на Потапова в очень плохом настроении. Бар еще не работает. За стойкой копается с посудой Котя. В углу за столиком сидят Мальвина, Алёна, Милка, Ирисик, хихикают. Я прохожу через бар, подхожу к бармену.

— В нашем полку прибыло. Не хочешь попробовать новенькую? Если поторопишься, то будешь первым, — развязанно предлагает Котя.

В этот момент девушки за столиком смеются. Я прислушиваюсь, морщусь, пытаюсь сообразить или что-то вспомнить. Раздается еще один взрыв смеха, и я вспоминаю. Ничего не говоря, подхожу к кабинету, в котором сидят девочки. Жестом показываю на новенькую и жестом же приглашаю её идти со мной на выход. Девочки что-то говорят на ухо Мальвине. Мальвина моментально вскакивает и быстро, но умопомрачительной походкой идет за мной.

Мальвину трудно узнать: она в парике и на лице «полный боевой раскрас»: яркие тени, румяна, блестки, помада. Мы выходим из зала, проходим по коридору, достаю ключи, открываю дверь в комнату и пропускаю Мальвину вперед. Входим в служебную комнату. Письменный стол, диван, два стула, возле стены — шкаф с бумагами. Я несколько секунд присматриваюсь к Мальвине.

— Что ты тут делаешь?

— Узнал?

— Что ты здесь делаешь? — Я повышаю голос.

— Вот пришла…. Буду с девочками работать.

Ну тут я не выдерживаю, хватаю Мальвину за плечи, встряхиваю, рывком, сильно прижав, прислоняю к стене. Одной рукой хватаю её за горло, а другой сильно бью ладонью по стене, рядом с её головой.

— Я тебе дам работать! Я тебе дам с девочками! Ты что, не понимаешь, что это такое? — Я уже кричу.

Мальвина какое-то время растеряно смотрит на меня, а затем у нее начинается истерика.

— А что я должна делать? Мама постоянно болеет, уже почти не работает. Куда ни устроишься, даже за копейки, уже через пару дней начальник в обед затаскивает к себе в каморку и, в лучшем случае, пытается трахнуть, а то и вовсе требует отсосать у него. Мне же никуда выйти нельзя, чтобы не пристали. А я тоже хочу хорошо одеваться. У меня вон все колготки штопаные. Показать? — Ревет малая.

Я кручу пальцем у виска.

— И маму нужно лечить. Уж лучше здесь…

Мальвина продолжает рыдать. Теперь уже я смотрю на нее растерянно.

— Почему мне сразу не сказала? Мы же своих не бросаем. Забыла?

— Ты ж дома не бываешь, а теперь вообще съехал, я тебя уже сто лет не видела.

— Но ты могла через Марину…

Мальвина супится и молчит.

— Ага, гордая… а как ты со своей гордостью собираешься трахаться с кем попало? С пьяными? Потными, с перегаром? Извращенцами всякими?

Мальвина нервно сглатывает, тихо плачет.

— Помнишь, Макс сказал: «Мы за весь двор отвечаем»?

— Помню. Максик…. Как ему там?

Я достаю из кармана носовой платок и передаю его Мальвине. Она перестает хныкать.

— Вы его хоть греете?

— Когда и как?

На секунду задумываюсь и принимаю решение.

— А ну пошли со мной.

Вместе с Мальвиной подходим к столику, за которым сидят девочки. Девки, видя зареванную Мальвину с потекшей по щекам тушью, вскакивают.

— Что он с тобой сделал?! — Негодует Милка.

— Серый! — Кричит Алёна.

— А ну тихо! Слушать здесь. С этого дня за всё, что связано с девочками, отвечает Мальвина. Слушать её, как меня. Она

решает абсолютно все вопросы.

— С чего бы это? — Сказать, что Алёна возмутилась — ничего не сказать.

— А с того, что из пацанов никто не соглашается курировать вас. Еще загрызете. — Смеюсь, потом серьезно, — не по понятиям эксплуатировать то, что у вас между ног. С блатными нам не с руки сориться. А вот Мальвине курировать — в самый раз. Она, как бы, и не в деле. Пока вместе с Лукой, а там посмотрим. Я всё сказал.

Показываю жестом, чтобы Мальвина отошла со мной в сторону.

— Иди умойся и раскрасься по-человечески. И чтоб я вот этого раскраса «вырвиглаз» больше не видел, поняла? Если узнаю, что ты хоть с кем пошла, хотя бы со мной, глаз на жопу натяну, — показываю Мальвине кулак. — За зарплатой — ко мне. Тебе на всё хватит.

Мальвина уходит. Я подхожу к столику, где сидят Алёна с Милкой и отозваю их в сторону.

Обе — выше среднего женского роста, темненькая и светленькая. Не блестящие красавицы, а просто симпатичные девчонки. Пожалуй, Милка покрасивее. Но формы! Одной только походкой с виляющим задом, сразу же обращали на себя внимание всех мужчин. А когда любая из них, в глубокой задумчивости, еще и медленно водила роскошным бюстом по сторонам, приближаясь к очередной жертве, то жертве мало не казалось.

Постоянная раскованность в движениях, мыслях и поступках делали свое дело. Шикарно одетые, постоянно смеющиеся дамы, казалось, не обращали, ровным счетом, никакого внимания на жертву. Оно и не требовалось. Жертва сама обращала внимание на эту парочку, если парочке, конечно, это было нужно. Дальше — дело техники. Не было ни единого случая, чтобы охота этих двух девиц не принесла бы удачи. В сети попадались все: и подпольные миллионеры, и работники науки, и разбалованные московские бандиты самых высоких рангов.

Каких-то глобальных целей в жизни Аня и Маня не имели. Алёна пила как лошадь, а Милка нюхала кокаин. Обе подкуривали. Какие уж тут цели в жизни?

Интеллектуальный уровень однобок — хорошо разбирались в криминальной жизни, но совершенно не интересовались окружающей обычной жизнью. Обе хорошо известны на постсоветском пространстве в определенных кругах.

На подставу Мамонта я одалживал деньги именно у Алёны.

— Алёна, возвращаю штуку баксов.

— Пусть остаются у тебя. Это будет наш взнос в общее.

Удивленно смотрю на Алёну, но прячу деньги в карман.

— Мы тут решили организовать в баре бордельеро. Уже и квартиру в доме рядом сняли, — совершенно невинным голоском щебечет Милка.

— Ну, что ж, пацаны будут не против.

— Алё… пацаны… Мы в деле и отстегивать будем как положено — половину заработанного. Но чтобы без вольностей. Мы сами решаем, с кем спать, с кем целоваться. Мы никому ничего не обязаны. И пусть не лезут, — прямо взрывается Алёна.

— И даже Миха, когда освободится?

— Пусть сначала заслужит. А то привыкли всё на дармовщину получать. Особенно Лысый. Кобелина, сразу с двумя спит, а все равно не прочь еще кого-нибудь оприходовать, — негодует и Милка.

— Хорошо, девчонки. В деле — значит, в деле, — мне смешно, но я произношу это серьезно.

Лука был известным по всей округе красавцем, сердцеедом и страстным любителем женского пола. Бабы же от него просто пищали. Саня выше среднего роста с темными слегка вьющимися волосами и карими глазами. Совершенно правильный нос и тонкие благородные черты лица. Отличная фигура, прямая осанка без намека на сутулость. Величественные движения. Всегда чисто выбрит и с иголочки одет. Все в нем было органично и красиво. К тому же — хорошо подвешенный язык и совершенная раскованность в отношениях с людьми.

Лука ранее даже учился в Киевском театральном институте, не имея, ровным счетом, никакого блата, куда поступил только благодаря своей внешности. И если бы не лень, то быть бы ему вторым, а может и первым «Ален Делоном». Но учеба ему скоро надоела, и он спокойно бросил институт, в котором конкурс был тридцать и более человек на место.

Когда Александр внимательно смотрел на женщину, то ни одна спокойно не сидела на месте. Дамы сразу же придумывали фантазии и заметно волновались или даже строили глазки, в лучшем случае — просто краснели. В нашем местном НИИ, где работало пять тысяч человек, он был ведущим всех вечеров отдыха на всех праздниках, коих было немало в советской стране. Больше он, по моим наблюдениям, нечем не занимался. Конечно, Лука прекрасно знал кто он, на что способна его внешность и беззастенчиво пользовался своими чарами.

В этом институте, на какую бы даже просто симпатичную женщину, в очень большом возрастном диапазоне, ни покажи, Лука мог рассказать много деталей, которые могли знать только их мужья или очень близкие мужчины. Впрочем, он болтуном не был и мог рассказать такое только мне. Мы с ним были друзья-товарищи. Я же не болтал вообще. При всем при этом Саня был простецким, таким же хулиганистым, как и все мы, парнем.

Однажды мы с ним заскочили днем в ресторан «Лейпциг» выпить кофе. Такое в наше время мог себе позволить далеко не каждый, и, тем не менее, рядом за столиком оказалась очень красивая молодая холеная дама — явно жена какого-нибудь шишки.

Как и водится, дама с открытым ртом смотрела в нашу сторону. И хоть это было Луке, да и мне, не свойственно, но в этот раз нам ее настойчивое внимание не понравилось — мы были заняты серьезным разговором, не терпящим присутствия чужих ушей. Лука преспокойно встал, подошел к даме и, элегантно наклонившись, что-то ей сказал на сразу же разомлевшее и порозовевшее ушко. Дама вскочила и как ошпаренная вылетела из ресторана, по-моему, даже не расплатившись.

— Что ты ей сказал? — Рассмеялся я.

— Вы не могли бы одолжить нам с товарищем три рубля? — Спокойно ответил Сашка.

Такой был разительный контраст между этой благородной внешностью и просто хулиганистой шуткой чувака, что дама не выдержала этого разногласия с природой — убежала.