Смерть фараона
2600 год до н. э. Древний Египет. В своем дворце, в Мемфисе, умирал мудрый фараон Снофру. Был предрассветный час, легкий ветер с Нила доносил освежающую прохладу, напоенную ароматами лотосов и лилий; в царском саду божественно пели утренние птицы; лазурь вечно солнечного неба настойчиво прорывала темные покровы ночи. Все в мире дышало гармонией и поэзией, и потому так особенно неуместно и жестоко выглядела смерть среди этого подлинного земного рая. Весь Египет замер в тоске и ожидании.
У дверей спальни фараона стояли притихшие придворные. Смерть царя меняла не только судьбу государства, но и судьбы многих из них. Из покоев правителя вышел высокий пожилой человек, с бритой головой и овальным удлиненным лицом, поверх его белоснежного жреческого одеяния была накинута пятнистая шкура леопарда.
— Псамметих, верховный жрец Ра, — зашептались придворные.
От толпы собравшихся отделились двое молодых людей: белокурый юноша лет 20 и хрупкая изящная девушка 17—18-ти лет. Они подошли к жрецу.
— Есть ли надежда? — взволнованно спросил юноша.
Верховный жрец Ра печально покачал головой.
— Я сделал все, что мог, царевич, — тихо проговорил он. — Боль покинула его тело, остальное — в руках богов.
— Я хочу видеть дядюшку, — сказал молодой человек, направляясь к покоям фараона.
— Подожди, пресветлый Хеопс, — мягко остановил его Псамметих, — царь приказал прежде позвать тех, кто был с ним от юности его. Не сердись, царевич.
— Пожелание величайшего из всех фараонов священно для меня, — смиренно сказал молодой человек.
Жрец был учителем Хеопса и другом его дядюшки, царевич уважал и почитал мудреца.
Псамметих подошел к стоящей в самом дальнем углу высокой стройной пожилой женщине, одетой в изысканное тонкое зеленое платье. По горделивой осанке и утонченным манерам ее можно было бы принять за благородную даму, но причудливые татуировки, которые покрывали ее плечи и руки, и, вероятно, и все тело, выдавали в ней танцовщицу. Верховный жрец Ра что-то тихо шепнул ей и, взяв за руку, повел в комнаты Снофру.
Женщина вошла в спальню фараона. Снофру лежал на спине, устремив взгляд в окно, задрапированное плотной тканью, в щелочку, между складками льна, пробивался первый робкий лучик пробуждающегося солнца.
— Снофру, — прошептал она, — опускаясь на колени перед ложем царя.
Царь повернулся к вошедшей, в его потухающих глазах вспыхнули искры жизни.
— Анукет, — с нежностью проговорил старый фараон, гладя женщину по густым каштановым волосам, чуть тронутым сединой, — услада моей юности.
— Не уходи от нас, великий царь, не покидай меня, — простонала женщина.
— Я буду ждать тебя, моя возлюбленная. Не грусти.
— Это невозможно, повелитель, — печально проговрила она. — Я простая танцовщица, а в царстве солнцеликого Ра могут жить лишь боги и цари. Мы никогда не встретимся. — Танцовщица разрыдалась.
— Ра берет к себе избранных во всем, — сказал фараон, лаская склоненные плечи женщины. — Наша любовь божественна. Мы не смогли соединиться на земле, так будем вместе там, в чертогах Солнца.
— Не покидай меня, великий царь! — с отчаянием проговорила Анукет. — Ты забираешь мое сердце!
— Не плачь, любимая, все в этом мире предопределено. Видно так захотели боги, чтобы мы были соединены и разлучены одновременно.
— Зачем они так поступили с нами?
— Богам не задают вопросы, любовь моя, но знай, если бы была моя воля, я сделал бы тебя царицей Египта.
— Я не о власти говорю. Мне нужен лишь ты. Я хотела быть с тобой, а не с правителем.
— Это невозможно в мире людей. В моих жилам течет кровь Ра, кровь Озириса, и подобно моим божественным предшественникам, я лишь на ничтожно краткое время мог отдаваться земным чувствам. Прости меня, моя любимая. Но теперь все изменится, однажды мы вновь втретимся и уже навсегда. Я буду ждать тебя.
— Мой великий бог, как же я была счастлива с тобой! И с каким нетерпением я ожидаю того момента, когда и меня призовут боги. Но сейчас мы на земле. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, лучезарный царь?
— Можешь, — улыбнулся Снофру. — Порадуй меня еще раз своим божественным танцем.
Анукет поклонилась и, встав на ноги, закружилась в танце. Сумрак в комнате скрывал постаревшие черты женщины, и, казалось, что перед правителем танцует юная девушка, полная надежд и мечтаний. Закончив танец, Анукет вновь встала на колени у постели фараона.
— Благодарю тебя, моя богиня, — прошептал фараон. Он приподнялся на ложе и обнял женщину. Внезапно правитель вздрогнул, судорога пробежала по его лицу. — О, боги, как вы торопитесь, — пробормотал он. — Иди, моя любимая, ты облегчила мои страдания, теперь у меня хватит сил закончить все дела. Пусть ко мне придут Меритенса и Аменемхат.
Анукет, заливаясь слезами, ушла. В покои правителя вступили два пожилых мужчины. Первый из них был придворный архитектор Аменемхат, суровый человек, с холодными колючими светло-голубыми глазами, второй — царский казначей и хранитель печати Меритенса, рослый мужчина богатырского телосложения, на его поясе висел меч. Много лет назад Меритенса был воином, но, даже сменив род деятельности, не смог изменить себя и расстаться с любимым оружием.
— Друзья мои, — проговорил умирающий правитель.
Архитектор и казначей почтительно поцеловали руку царя.
— Служите моему племяннику Хеопсу, так, как служили мне, — сказал фараон.
— Клянусь, — проговорил Меритенса.
— Мы сделаем все возможное и невозможное для лучезарного Хеопса, — проговорил Аменемхат.
— Я не сомневаюсь в вас, — сказал Снофру, — но мой племянник еще очень молод, помогите ему. А главное — защитите.
— Мы готовы умереть за Хеопса, — проговорил Меритенса.
— Пусть все боги Египта хранят вас, друзья мои. — И вновь судорога исказила лицо правителя. — Ну вот, кажется, и все. Теперь я хочу говорить с теми, кому вручаю власть и судьбу Египта. Пусть ко мне придут Хеопс и Хенутсен.
Молодые люди, робея, вошли в комнату царя.
— Великий государь, — проговорил Хеопс.
— Великий государь, — эхом повторила девочка, сжимаясь от страха.
— Дети мои, — улыбнулся старый фараон. Он взял Хеопса за руку. Голос умирающего правителя хоть и оставался тихим, но зазвучал твердо и властно. — Хеопс, — сказал Снофру, — настала твоя очередь принять бремя власти. Я оставляю тебе страну, богатую и процветающую, враги Египта покорены, боги одаривают земли обильными урожаями. Будь же достоин своего высокого жребия.
— Клянусь всеми богами, первый среди царей, у тебя не будет повода сожалеть о той безграничной милости, которую ты оказал мне.
— Я не сомневаюсь в тебе, мой мальчик, — ласково проговорил Снофру. — Еще, когда ребенком я увидел тебя, то с первого взгляда понял, что ты — настоящий потомок Озириса. Ты не только красив телом, но и наделен великим умом. У меня не было родного сына, и боги послали тебя. Ты станешь величайшим из царей.
— Я — лишь твой ученик, дядюшка.
— Ты превзойдешь мою славу, Хеопс. Сегодня ночью боги даровали мне дивное виденье, я узрел тебя в сиянии величия и могущества: ты сидел на золотом троне рядом с самим Ра, а у ног твоих подданные возносили тебе хвалу.
— Я возблагодарю богов за этот сон, — сказал молодой царевич.
— Не плачь, Хенутсен, — обратился Снофру к всхлипывающей девочке, прячущейся за спину своего юного супурга, — мои годы подошли к концу, солнцеликий Ра зовет меня к себе. Так должно быть.
Хенутсен, заливаясь слезами, распростерлась у ложа умирающего фараона.
— Не надо плакать, малышка, — проговорил фараон, — ты хорошая жена для моего племянника. Боги избрали тебя продолжить род Озириса.
— О, мой царь! — воскликнула Хенутсен, целуя руку фараону.
Снофру хотел еще что-то сказать, но предсмертный хрип поглотил его фразу.
Хеопс выбежал из спальни и громко крикнул:
— Псамметих, царю плохо.
Врачеватель вбежал в комнату правителя, за ним устремились Анукет, Аменемхат и Меритенса. Псамметих склонился над умирающим.
Солнце уже не робким лучиком, а потоком света ворвалось сквозь щелку в ткани.
Фараон чуть приподнялся на ложе, словно пытаясь войти в этот яркий небесный поток.
— Прими меня в свое царство, солнцеликий Ра, — прошептал он.
Солнечный свет залил грудь царя Египта, Снофру вздохнул и упал на подушку. Душа мудрого правителя воссоединилась с богом богов. Хенутсен разрыдалась, на ресницах Хеопса тоже блестели слезы. Он почтительно поцеловал мертвую руку дядюшки, потом подошел к окну, немного раздвинул занавески и вдохнул воздух. Легкий ветерок высушил слезы. Прямой, холодный, сдержанный новый царь Египта повернулся к плачущей жене.
— Хенутсен, мы больше не имеем права обнажать свои чувства. Отныне и ты, и я — властители двух объединенных земель.
Хенутсен поспешно вытерла слезы, Хеопс решительно распахнул дверь. Царственная чета покинула комнату мертвого фараона.
Придворные почтительно склонились перед новыми правителями Египта.
— Наступило время расплаты, — тихо прошептал Псамметих, обращаясь к стоящим рядом Аменемхату, Анукет и Меритенсе.
— О чем ты? — сквозь слезы проговорила танцовщица Анукет.
— Я о том преступлении, совершенном нами много лет назад, — сказал верховный жрец Ра.
— Ты говоришь о нашем возмездии тому, чье имя проклято в веках? — сверкнул глазами казначей.
— Да, — кивнул Псамметих. — Как бы оно ни называлось, но это было убийство.
— Ты устал, Псамметих, — махнула рукой Анукет.
— Я говорю истину, — покачал головой жрец.
— Я не чувствую себя виновным, — вставил свое слово казначей Меритенса. — Мой меч поразил врага, как на поле боя. Или ты забыл свое сражение с ним, Псамметих?
— Я согласен с Псамметихом, — осторожно проговорил архитектор Аменемхат. — Мы убийцы, и я тоже чувствую, что наказание однажды настигнет нас. Снофру был нам, словно защита, но его больше нет.
— Он стал первым, — зловеще проговорил Псамметих. — Чья теперь очередь держать ответ?
