Девочка-хамелеон. Жизнь с психическим заболеванием, а также история излечения

Тарас Иващенко, 2020

Тарас Иващенко (сертифицированный психотерапевт) и Наталия Морозова (сертифицированный клинический психолог) на основе своего опыта создали уникальное произведение: история Киры дает возможность взглянуть на психическое заболевание молодой девушки и увидеть, как происходит постепенное разрушение личности, а затем вместе с героиней найти дорогу к выздоровлению. Сначала вы погрузитесь в мучительную и пугающую повседневность человека в депрессии. Поймете, как зарождаются мысли о самоубийстве, когда больше нет сил бороться. А затем обретёте надежду и пройдёте путь к психическому здоровью. Авторы на протяжении всего сюжета подробно анализируют чувства героини и дают профессиональные рекомендации. Книга будет особенно интересна тем, кто хочет разобраться в себе самостоятельно или уже посещает специалиста в сфере психологии, а также друзьям и родственникам тех, кто борется за обретение душевного равновесия. Содержит нецензурную брань.

Глава 6. Девочка с суперспособностями

Кира:

— Мое детство прошло в страхе. В страхе того, что с мамой может что-то случиться, что она не выдержит эмоциональную боль, причиненную разводом с отцом, и убьет себя. Я не ложилась спать до тех пор (иногда до раннего утра), пока мама после попойки с соседом не приходила спать, и я не была уверена в том, что с ней все в порядке. Я была несчастным, перепуганным ребенком, который отчаянно боялся потерять еще одного взрослого, потому что отец уже ушёл. Мне нужно было быть хорошей, заботиться о том, чтобы мама не испытывала боль, иначе могло произойти нечто ужасное, я могла потерять её совсем.

Так я стала взрослой — мамой, заботящейся о своем ребенке, который в силу ужасного недоразумения застрял в теле зрелой женщины.

Я боялась, что мама не сможет выдержать дополнительных переживаний и боли, и потому отказалась от своих потребностей — от права злиться, переживать, скорбить по уходу отца из семьи, испытывать негативные эмоции. Я отказалась от самой себя, потому что быть собой было слишком опасно, хотеть плакать — опасно. Кричать, бить, а потом обессиленно падать на пол и плакать было опасно. Хотеть, чтобы меня обняли, приласкали, сказали, что все будет хорошо — все это слишком опасно.

Маме было не по силам удовлетворить мои потребности, и потребности стали моим врагом, потому что только из-за них я страдала, чувствовала себя ненужной, находящейся в опасности, грустной, напуганной. Если мне ничего от мамы не нужно — мне не больно. Если я ничего не хочу и не жду от других — мне не больно. Ни разочарования, ни злости, ни ожиданий, ни надежд — ничего.

Внезапно злость и обида захлестнули меня, кровь начала закипать, виски — пульсировать, челюсти свело болезненной судорогой. Моя мать была просто слабачкой! Меня бесит эта слабость, я ненавижу её выбор — пить и делать все возможное, чтобы самой не было больно, в то время как мне, одиннадцатилетней девчонке, не оставалось ничего иного, как вырезать из себя огромный кусок личности, чтобы вообще выжить в том кошмаре, где я застряла, не имея возможности проснуться.

Комментарий специалистов:

В послевоенные годы украденное детство было «нормой». В наши дни эта тенденция угасает, но по-прежнему существует в тех семьях, где царят насилие, зависимость и созависимость. В такой среде дети становятся маленькими взрослыми, миссия которых — спасти одного из родителей. Такой ребенок добросовестно и от всей души старается спасти, угодить, порадовать, быть удобным и хорошим, но этого всегда слишком мало. Слишком мало по той причине, что ребенок, как бы он ни старался, не может взять на себя ответственность за взрослых, их эмоции и хорошее самочувствие. Ребенку такая ответственность не по силам и никогда не будет по силам.

Более того — это не по силам даже взрослому! Пытаясь спасти родителей и отказываясь от детства, ребенок теряет естественный период жизни, предназначенный для полноценного развития. В таких условиях рано или поздно начинается регресс, или отступление на ранние периоды развития. Формируется огромное множество искажений базовых представлений о себе, которые заставляют ребенка думать о том, что он ничего не стоит, ни на что не способен, плох и нелюбим.

Заботясь о хорошем самочувствии родителей и боясь их потерять, ребенок перестает уделять внимание собственным потребностям, но такое положение вещей приводит к хроническому ощущению бессмысленности жизни и внутренней пустоты. Это закономерно, так как доступ ко всем возможным смыслам скрывается именно в потребностях, которые маленький взрослый мастерски спрятал от самого себя.

Злость — это здоровая и неизбежная реакция в тот момент, когда человек начинает видеть прошлое более реальным, более близким к тому, каким оно было на самом деле. Наряду со злостью проявляются такие чувства как глубокая боль, печаль, чувство несправедливости и скорби по непрожитому детству. Скорбь является важным и неизбежным этапом этого пути. Она нужна для того, чтобы спустя какое-то время человек мог принять свое прошлое таким, каким оно было в действительности, смириться с ним и жить дальше.

По окончании этого необходимого во всех отношениях этапа злость трансформируется в силу воли, целеустремленность и амбиции — человек сможет все смелее выявлять, чувствовать и реализовывать свои потребности. Если раньше доступ к потребностям блокировали сильные механизмы психической защиты, целью которых было поддержание иллюзии счастливого детства и хороших родителей, то потом, когда иллюзия рушится, открывается доступ ко всему, что скрывали эти механизмы — к пугающей реальности, тяжелым чувствам и скрытой где-то среди хаоса потребности в любви, заботе и здоровых отношениях.

Кира:

— Вчера я была на консультации у Аманды. Много плакала. Плакала из-за боязни чувствовать, боязни знаний, от страха внезапно понять, насколько ужасной была моя жизнь, из-за зависимости от Аманды, которую я больше не могла от себя скрывать. Я плакала, потому что чувствовала, как отчаяние разрывает меня на клочки. Мне больше не хочется чувствовать, мне так себя жаль!

Во мне живут несколько «я», и каждое из них — особенное, у каждого свои способности, чувства, мысли, видение мира, страхи. Одно из них я люблю больше всех — то, у которого есть суперспособность не чувствовать. Оно умеет выключать эмоции и погружаться в абсолютный вакуум, в котором нет ничего — ни звуков, ни боли, ни эмоций, нет даже мыслей.

Впервые мои суперспособности проявились, когда отец в очередной раз выпорол нас с Олафом. В процессе избиения я вдруг перестала чувствовать боль, начала смеяться, потому что меня развеселили отчаянные попытки отца бить меня ремнем все сильнее и сильнее, в то время как я совершенно ничего не чувствовала.

Когда я бываю в ипостаси девочки с суперспособностями, я становлюсь легкой и воздушной, меня вообще нет. Во мне ничего нет. Пустота. Дыра. Я не существую. Если в этот момент до меня дотронуться, я не почувствую, если заговорить со мной — я не услышу, если ты причинишь мне вред, я не узнаю, что это произошло. Ты будешь видеть и трогать мою скорлупу, ты будешь разговаривать со скорлупой, в которой в данный момент ничего нет, она пуста.

Комментарий специалистов:

Диссоциация — это механизм психической защиты, который отключает эмоции, воспоминания, мысли, активные действия, ощущение себя, а иногда — ощущение реальности окружающей среды.

В повседневной жизни мы испытываем диссоциацию как мимолетное состояние транса, как будто мы замечтались. Это безвредный, даже здоровый способ, с помощью которого психика берет передышку, чтобы перезагрузиться.

Иногда диссоциация проявляется и в нездоровых, даже экстремальных формах — как абсолютная утрата ощущения «я» и восприятия реальности. Она является основным механизмом психической защиты у детей, а позднее — у взрослых, которые долго находились в среде, где их психика подвергалась регулярным сверхнагрузкам. В таких случаях психика вынуждена активировать диссоциацию, чтобы уберечься от невыносимой реальности — отчуждения, эмоционального, физического или сексуального насилия. В большинстве подобных случаев другого варианта защиты от реальности не существует, поскольку главный опекун эмоционально неотзывчив, не способен ни успокоить, ни помочь, а возможно и сам проявляет насилие.

Механизм диссоциации уменьшает эмоциональное напряжение и даже позволяет полностью заблокировать в памяти психотравматический опыт. Иногда событие, от которого ребенку нужно уберечься, настолько невыносимо, что психика дробит сама себя или представление о насильнике, разделяя его на две части — плохую и хорошую. Если это происходит, то в дальнейшем ребенок не может видеть насильника как плохого и хорошего одновременно; другими словами, он будет видеть тирана либо как абсолютно хорошего, либо как абсолютно плохого.

При этом расщепляется не только представление о значимом человеке, который проявляет насилие по отношению к ребенку, но и само детское «я», собственная идентичность, по-прежнему находящаяся в стадии развития. «Я» утрачивается как ощущение единого целого, формируются так называемые псевдоидентичности, которые ощущаются как абсолютно отдельные части «я».

Конец ознакомительного фрагмента.