Дар цмина

Татьяна Грач (2025)

Я — всего лишь кукла. Подарок наследнику империи, торгующей эликсиром бессмертия. Таких, как я, не принимают во внимание. Зря. Ведь наставник дал мне особое задание: очаровать наследника и выведать у него секрет магии жизни, а после — убить. Ведь право на эту магию должны иметь не только те, кто способен за это заплатить, правда? Но так ли легко окажется выполнить то, к чему меня готовили не один год? Не ждет ли меня провал и забвение, как мою предшественницу? Наследник империи оказывается вовсе не избалованным выскочкой, как мне представлялось. Но испытывать к нему сочувствие — это было бы роковой ошибкой. А уж если оно перерастает в нечто большее… Ретеллинг «Трех толстяков» Ю. Олеши в декорациях города, затерянного посреди пустыни. Магия, заговоры и романтика — все переплелось в этом оазисе жизни, и никто не знает, к чему приведут чувства той, кто не должен испытывать никаких чувств.

Глава 1

…Кукла не принадлежит себе…

Я делаю неуверенный шаг в почти полной темноте. Если бы и попыталась рассмотреть что-то перед собой — не смогла бы.

…Кукла не имеет права на чувства. Страх. Злость. Восторг. Любопытство. Привязанность. Все это — для обычных людей…

Еще шаг по неровной поверхности, царапающей кожу. Под босой ногой оказывается что-то острое. Камень. Я очень надеюсь, что всего лишь камень. Вряд ли меня станут латать, если серьезно поранюсь.

…Кукла не имеет права на собственное мнение…

Поскальзываюсь — камень с тихим стуком отлетает в сторону. Очень тихим, мое сердце стучит гораздо громче, заглушая все остальные звуки.

…Кукла не имеет права на имя, пока его не даст хозяин…

Всего на миг теряюсь в пространстве. Даже не успеваю охнуть, а крепкие руки подхватывают меня, помогая устоять.

…Кукла не принадлежит себе с того момента, как переступает порог Кукольного домика…

— О чем задумалась, Сью́ми? — слышится мягкий голос Ти́ллена у самого уха. Так близко, что его дыхание щекочет кожу. Однако эта обманчивая мягкость тут же исчезает, сменяясь привычной холодностью. — Ты не должна отвлекаться.

Заставляю себя улыбнуться, но губы дрожат, так что вряд ли получилось искренне. Нужно расслабиться. Глубоко вдохнуть прохладный воздух. Слишком прохладный.

Похоже, мы где-то на высоте. Эта мысль совсем не успокаивает. Вряд ли сейчас меня вообще что-то может успокоить. Среди ночи тихонько, чтобы никого не разбудить, позвали из спальни — Тиллен позвал, и я даже мысли не допустила возразить наставнику. А дальше была полная темнота.

Сколько я пробыла без сознания — понятия не имею, но очнулась уже явно где-то на улице. Лишь едва ощутимо покалывающая боль в основании шеи дала понять, что произошло. Впереди ожидает очередной урок, о котором не посчитали нужным предупредить заранее.

Почему сейчас, всего за сутки до церемонии выпуска? Очень хочу спросить это вслух, но вовремя прикусываю язык. Не задавать вопросов, пока не дадут разрешения. Этому меня хорошо научили. Потому я произношу на удивление ровным голосом, почти беззаботно:

— Всего лишь повторяю правила.

Тут даже Тиллен не может сказать ничего против. Тем более, что я не лгу. Повторение правил Кукольного домика, пусть и заученных наизусть давным-давно, помогает не думать о том, где нахожусь.

Я ведь все равно не знаю, куда именно привел меня Тиллен.

— Хорошо, — в его голосе слышится усмешка, — только вряд ли это поможет не бояться.

Ну еще бы. Не стоило и надеяться, что он хоть немного мне подыграет. Не тогда, когда ведет урок. Пусть сейчас лишь для меня одной. Кукла не имеет права поддаться страху, а значит я должна его побороть.

Это оказывается сложнее, чем я думала.

— Меня успокоит, если снимешь с моих глаз повязку. — Знаю, что после прямой просьбы он точно этого не сделает, но на придумывание более тонких намеков меня сейчас не хватает.

Мягкий кашемир шарфа плотно закрывает веки, натирая нежную кожу. Придется идти на церемонию с красными глазами. Обидно. Но в этот вечер макияж будет запрещен. Единственный раз, когда будущие хозяева должны увидеть кукол настоящими, чтобы оценить. Решить, на что каждая из нас сгодится.

Тиллен медлит с ответом. Потом так же молча подталкивает меня вперед. В темноте легко представить, что прямо под моими ногами бездонная пропасть. У меня слишком живое воображение.

— Не спеши, — произносит он и крепче сжимает мои плечи. — Сегодняшний урок на доверие. Ты должна мне довериться.

Знаю, что задавать сейчас вопросы — не лучшая идея, но не могу удержаться:

— Почему? Из-за того, что ты единственный зовешь меня по имени?

Для остальных я — Гремучка. Прозвище, которое в первый же день дали мне обитательницы Кукольного домика. Сейчас я и не вспомню, кто именно это придумал. Почти издевка. Маленькая песчаная змейка способна легко затеряться в песках, а такая загорелая после уличных скитаний под солнцем, темноволосая кареглазая куколка с длинными черными ресницами всегда выделялась среди милых, будто фарфоровых, жительниц домика. Видимо, потому прозвище ко мне и прилипло на все следующие годы.

Я и не была против. Не важно, как зовут меня другие, если для одного человека я остаюсь Сьюми.

Снова слышу усмешку Тиллена, заставляющую вынырнуть из воспоминаний. Пальцы ног упираются во что-то шершавое, каменное. Маленькую ступеньку, на которую мне приходится подняться.

Изо всех сил стараюсь не дрожать. Не показывать страха, хотя ветер пробирает до костей. Я ведь даже кофту накинуть не успела, когда Тиллен вывел на эту «прогулку». Так и отправилась в легкой ночной рубашке.

— Ты и правда хорошо помнишь правила. — Он развязывает узел шарфа у меня на затылке. Издевательски медленно. Но если это еще одна проверка, придется ее выдержать. — Знаешь, иногда можно немного от них отступить. Если никто не узнает. Пусть это будет наш маленький секрет.

— Уверен, что я не выдам тебя Пальме́ро? Ты же не согласовывал с ним этот урок, верно?

— Доверие работает в обе стороны.

Такой простой в своей откровенности ответ, что я теряюсь.

Наконец пальцы Тиллена справляются с узлом. Тонкий кашемир легко скатывается по лицу, задевая нос и щеки. Падает вниз. Вниз…

Не смотреть вниз!

У меня перехватывает дыхание: впереди в самом деле пропасть. Всего одно неловкое движение — и полечу, как мой шарф. Не так легко и изящно, конечно. Это будет последний полет в моей жизни, если окажусь недостаточно осторожной.

Пытаюсь отшатнуться, но натыкаюсь на что-то… кого-то. На Тиллена, который преграждает мне путь к спасению. Опустил руки, совсем не делая попыток меня удержать. Я заставляю себя медленно, очень медленно обернуться. И решаюсь задать еще один вопрос:

— Что это значит?

Раз уж здесь и сейчас позволено нарушать правила, то эта моя маленькая дерзость тоже останется безнаказанной.

Надеюсь.

Лицо Тиллена трудно разглядеть, пусть он и стоит почти вплотную ко мне. Лишь резкие, будто специально подточенные кем-то очертания выделяются среди окружающей тьмы. А в глазах отражаются цветные огни. Мне бы хотелось сказать, что смотрю в них, словно завороженная, но это была бы ложь. Я всего лишь цепенею от осознания пропасти под ногами.

— Считай это заключительной проверкой перед тем, как покинешь домик, — произносит Тиллен и отступает на шаг. Теперь он достаточно далеко, чтобы точно не успеть меня подхватить. — Хочешь уйти отсюда?

Очень хочу. Больше всего на свете. Снова оказаться в теплом и таком привычном Кукольном домике. Прибежище для выброшенных на улицу сироток. Месте, где нас научили быть нужными.

Но завтра я все равно его покину.

— Уйдем, когда ты решишь, — выдаю я единственно верный ответ. С облегчением понимаю, что голос не дрогнул.

— Я сейчас не об этом спрашиваю. — Тиллен кажется нетерпеливым и чуточку разочарованным. — Меня интересует, чего хочешь ты.

— Но у кукол…

— Нет собственных желаний, — перебивает он меня. — А все-таки?

— Да, я бы ушла поскорее.

Кажется, Тиллен кивает.

— Хорошо. Мы уйдем, как только скажешь, где именно мы находимся.

Ну конечно, без подвоха обойтись не могло.

— На крыше. — Самый естественный и напрашивающийся ответ.

Но Тиллен лишь хмыкает, давая понять, что так просто его не перехитрить. Вынуждая отвернуться от него и взглянуть на те цветные огни, что я уже успела увидеть в его глазах. Мерцающие, радостные. Свет жизни, протекающей далеко внизу. Весь Схеф, как на ладони. Жемчужина Апранта. Мог бы стать его столицей, если бы не располагался оазисом среди пустыни.

Сейчас я вижу его до самых окраин, где граница города встречается с песками. До огромных полей с ветряками, дарящими городу электричество. Благо, в ветре здесь не было недостатка.

Там, вдали — кромешная тьма. А здесь — тусклые звезды окон небоскребов, среди которых особенно ярко сияет, возвышаясь над всеми, башня корпорации «Ц-Мин». Вечный праздник для тех, кто может себе позволить вечную жизнь. И это не просто красивые слова: три ее хозяина уже много лет, а может и десятков лет, торгуют бессмертием. По крайней мере, так утверждают слухи. Но разве может быть что-то правдивее шепотков, которые раздаются за закрытыми дверями? И мечта любой куклы оказаться достаточно хорошей, чтобы туда попасть.

Недостижимая мечта. Как те четыре яркие звезды, что сияют ровно над башней. Словно охраняют секрет ее обитателей.

Секрет вечной жизни.

Заставляю себя посмотреть ниже. Нити улиц — тонкие, трепетные, пульсирующие. Так далеко, что ни сигналов автомобилей, ни доносящейся из многочисленных кафе музыки я не слышу. Для этого пришлось бы спуститься. Здесь — лишь шум ветра в ушах и стук собственного сердца.

Несколько мгновений вглядываюсь в ночную даль, а затем издаю удивленно-победный писк. Длинный шпиль ближайшего здания с приветливо поблескивающим шаром на самом верху. Я не могу его не узнать.

— Это же наш Кукольный домик! — Оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Тиллен кивает в подтверждение моей догадки. А раз так… — Мы на крыше «Маяка».

Еще один символ вечности, как «Ц-Мин». Только на этот раз — вечной стройки. Сколько себя помню, «Маяк» зиял пустыми окнами и острыми зубцами недоделанных стен. Руинами, которые лишь с одной стороны успели закрыть крышей и бросили на долгие годы медленно разрушаться. Фарм компания, которая никак не может встать на ноги. Порой мне кажется, все дело в конкуренции. «Ц-Мин» не допустит появления чего-то, равного себе.

Как нам вообще удалось сюда пробраться? И зачем? Впрочем, я не уверена, что хочу знать ответ. Больше меня интересует другое:

— Раз я выполнила задание, мы можем идти?

— Можем, — подозрительно быстро отвечает Тиллен. — Если осмелишься.

И тут я замечаю, как передо мной, прямо в воздухе, что-то блеснуло. Тонкий электрический кабель. Один из тех, что паутиной опутывают весь город. В вышине они остаются незаметными, ведь люди давно привыкли смотреть лишь под ноги.

И этот кабель ведет прямо к крыше Кукольного домика.

— Мне же не придется пройти по этому? — Я издаю нервный смешок, уже прекрасно понимая: еще как придется.

— Нам, — поправляет меня Тиллен. — Пройти придется нам, другой дороги нет.

К моему удивлению, он отходит в сторону, позволяя мне вернуться с парапета на крышу и подойти к неприметной двери, ведущей внутрь здания. Я дергаю за ручку, хотя уже понимаю: она заперта.

— Ключ внизу, — спокойно отвечает на мой невысказанный вопрос Тиллен.

Ну конечно. Только он мог додуматься выкинуть его. Утром строители очень удивятся находке.

— То есть, ты всерьез говорил о доверии? — Сама не знаю, почему так удивлена. Наверное, до сих пор надеялась, что все это лишь какой-то дурацкий розыгрыш. — Если я не справлюсь, то…

— В худшем случае, если откажешься, просидишь здесь до утра. Потом будешь объясняться с охраной.

— А ты? — Кажется, я за всю свою жизнь не задавала столько вопросов, как сегодня.

— А мне придется ответить перед Пальмеро за то, что снова недостаточно хорошо подготовил куклу. Но этого не будет.

Он говорит на удивление равнодушным тоном, а я нервно сглатываю застрявший в горле комок. Еще раз бросаю взгляд на почти невидимый кабель, от которого будет зависеть моя жизнь… нет, наши жизни.

— Ты сказал, это будет в худшем случае, — произношу я, снова поднимаясь на парапет. Заставляю себя посмотреть вниз и оценить высоту. — Тогда что в лучшем?

— Мы оба сорвемся, — Тиллен становится рядом и берет меня за руку. Его ладонь сухая, зато моя настолько скользкая, что приходится сжать ее посильнее, — и все, что произойдет после, будет уже не нашей заботой.

Не разобрать, всерьез он это, или пытается так вот своеобразно пошутить. Никогда не понять: в Кукольном домике все отлично умеют скрывать свои настоящие чувства и мотивы. Даже наставники. Особенно наставники.

Я медлю в ожидании, что Тиллен ступит на кабель первым, но он тоже не двигается с места. Делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь… Нет, очень плохая идея. Нужно видеть, куда идешь, иначе ничего не выйдет.

Шире открыть глаза. Смотреть на свои ноги. Сложно, когда от ужаса все расплывается.

Едва я делаю первый шаг в пустоту, как Тиллен отпускает мою ладонь.

— Раскинь руки в стороны. Почувствуй ветер.

Его голос совсем рядом, и это помогает унять дрожь в коленях. Сделать еще шаг, послушав его совета. Так и правда проще. Настолько, что я снова решаюсь заговорить:

— Ты так раньше делал?

Изо всех сил пытаюсь не думать о том, сколько метров до земли. Мне ведь на самом деле ответ Тиллена не так уж интересен.

— Ты не это хочешь знать. — Он словно читает мои мысли. — Если решила задавать вопросы, так пусть они будут о том, что действительно важно.

Стараюсь сосредоточиться и почти перестаю замечать пустоту под ногами. Что действительно важно?

— Другие куклы, для них тоже подготовлено что-то такое?

Было бы проще знать: ты не одна такая. Наверное, проще. Но в тот же миг, как слова срываются с губ, понимаю: это тоже не важно. Есть другое. Вертящееся на языке — не поймать. Из-за этого ответ Тиллена слышится, словно издалека:

— Нет, проверка только для лучших. В этом году — для тебя.

— Они будут завидовать, — хмыкаю я. Пошатываюсь от порыва ветра, но в последний момент удерживаю равновесие.

Длинные волосы спутались, упали на лицо, но я не решаюсь поправить. Вместо этого делаю еще шаг, бросаю взгляд вперед. До Кукольного домика еще около половины пути.

— Тебе правда важно их мнение?

Вопрос Тиллена заставляет задуматься. И правда, какое мне до них дело, если завтра мы увидимся в последний раз? Последний раз… Куклам нечего терять, а те, кто отчаялся, на многое способны пойти.

Чтобы устранить ту, кого считают лучшей.

«В этом году».

«Снова недостаточно хорошо подготовил куклу».

Воспоминание бьет по голове тяжелым сапогом. Перед прошлой церемонией пропала одна из кукол. Прекрасная во всем, как и ее прозвище: Мотылек. Так говорили, сама я с ней почти не общалась. А после… после о ней просто забыли. Ходили слухи, что для такой красавицы нашелся хозяин, который не захотел ждать выпуска и забрал ее раньше. Утешительные слухи, в которые хотелось верить.

Но что, если все совсем не так радужно?

Что, если…

Я останавливаюсь, замираю. Руки затекли, но я так и не решаюсь их опустить. Медленно, очень медленно оборачиваюсь, чтобы встретиться с Тилленом взглядом.

— Куда делась Мотылек?

Он улыбается, а мне от этой улыбки становится зябко. Так зябко, что скатывающиеся по спине капельки пота кажутся обжигающими.

— Вот теперь ты задаешь правильные вопросы. А то я уж было решил, что ошибся в тебе.

Сказал, и снова замолчал.

— И? — Скрыть нетерпение не удается.

— И я не обещал, что отвечу. — Тиллен виновато разводит руками.

Что ж, он действительно не обещал. Ничего не обещал. Не страшно. Огонек, моя соседка по комнате, знала Мотылька лучше. Может, у нее удастся что-то вызнать?

Я невольно ускоряю шаг, чтобы расстояние между нами было как можно больше. Но Тиллен не отстает, и позади слышится его дыхание. Ровное, спокойное, в то время как мне каждый вдох дается с трудом.

Еще немного. Всего пара десятков метров, чтобы снова оказаться на твердой земле. Лишь бы успеть. Лишь бы…

Нога соскальзывает. Кабель больно полоснул кожу, но я не обращаю на это внимание. Беспомощно машу руками, хватаясь за воздух. Шепчу: «Помоги» вместо крика, потому что голос перестает меня слушаться.

Тиллен совсем рядом. Достаточно протянуть руку, схватить меня за ворот, чтобы помочь удержаться. Или чуть подтолкнуть, чтобы я камнем полетела вниз. Но он не делает ни того, ни другого. Просто ждет, как я поступлю.

Выровнять спину. Чуть согнуть ногу в колене. Не паниковать. Я удержусь. Не дам другим куклам повода для радости. Вот так. Медленно, поставить вторую ногу на кабель. Остановиться. Отдышаться. Продолжить путь.

— Завтра ты сама обо всем узнаешь, — доносится до меня, как только ступаю на крышу. — Просто немного потерпи.

Но я не уверена, правда слышу это, или виноват шум в ушах. В один миг перестаю чувствовать ноги и без сил опускаюсь на еще горячую после солнечного дня гладкую поверхность. Она чуть заметно мерцает накопленным теплом. Согревает всех тех, кто спокойно спит сейчас в комнатах.

Тиллен садится рядом. Я замечаю это лишь потому, что он задевает мое плечо. Глаза начинает нестерпимо жечь, отчего приходится крепко зажмуриться. Слезы в Кукольном домике не прощают.

Не глядя отвешиваю Тиллену пощечину. Резко, наотмашь. И плевать, что после за это накажут. Непокорности тоже не прощают. Все куклы усваивают это в первые же дни, как попадают в домик.

Тиллен не пытается увернуться. И даже не удивляется. Словно ждал чего-то подобного.

— Никогда не делай того, о чем потом пожалеешь, — говорит он совсем тихо, держась за щеку.

Моя рука безвольно падает. Сил хватает лишь на то, чтобы усмехнуться.

— Например, не рассказывать о том, что здесь было?

— Ты верно все поняла. — На миг мне кажется, что в голосе Тиллена мелькнула гордость. — Ни единой душе. Даже Пальмеро. Даже если он спросит. Это в наших интересах. Твоих и моих.

Вот как. Значит, я верно догадалась: хозяин Кукольного домика действительно против такой проверки? Это уже становится интересно. Вмиг я забываю о только что пережитом ужасе, поглощенная загадкой.

— Это потому что Мотылек…

Я не успеваю договорить, как Тиллен прикрывает мне рот кончиками пальцев.

— Ты — не она. Ты справишься, теперь я точно знаю. Он не верит, а я — знаю.

— Нет, не знаешь. — Я укоризненно качаю головой. — Иначе не скрывал бы, что задумал.

— Расскажу в последний момент, обещаю. Просто хочу, чтобы это было сюрпризом для всех.

Значит, до сих пор до конца не доверяет. Даже после того, через что заставил пройти. Становится обидно, но показывать этого я ни за что не стану. Не дождется.

Молча поднимаюсь, не обращая внимания на закружившуюся голову. По самому краю покатой крыши дохожу до спуска, ведущего на чердак. Внутри царапает желание обернуться, взглянуть на Тиллена, но я сдерживаюсь. Не слышу позади себя движения, а значит он по-прежнему сидит и не спешит возвращаться.

Дверца чердака хлопает за мной оглушительно громко, так что я невольно вздрагиваю и все же оборачиваюсь. Никого. Тихо и темно — ночами Кукольный домик всегда погружается в спасительное оцепенение. Шаги моих босых ног по каменному полу тоже едва слышны.

Я спускаюсь по узкой винтовой лестнице на свой пятнадцатый этаж. Почти наощупь, ведь тусклые ночные лампы под потолком едва рассеивают темноту. Достаточно, чтобы не натолкнуться на стену, но не больше. В Кукольном домике приветствуется разумная экономия. Это после мы сможем получить все, чего по-настоящему достойны. До выпуска куклы ничего не стоят.

Смутное ощущение неправильности заставляет меня остановиться в нескольких шагах от спальни. В щель под дверью пробивается свет. Странно, Огонек ведь должна спать. Или…

— Тебя долго не было, — она встречает меня ворчливым тоном.

Вовсе не в кровати, сидит на стуле у трюмо. В полумраке нашей тесной комнатки — включить лампы на полную мощность, похоже, не рискнула — ее роскошные рыжие кудри напоминают пламя. Она разворачивается ко мне так, что спиной закрывает столик с косметикой. Не удивлюсь, если рылась в моих запасах, ища что-нибудь особенное.

Зря, у меня нет ничего, чего не было бы у нее. И у любой куклы. Кроме разве что флакончика духов с ароматом грейпфрута и бергамота. Особенный подарок от Тиллена. Огоньку я не рассказывала. Но не чувствую его в воздухе, а значит мое сокровище так и осталось ненайденным. Выдохнув с облегчением, сажусь на свою кровать. Цветастый плед не убираю, чтобы не испачкать простыню: привычка, полученная за годы жизни в Кукольном домике. Зевнув, говорю:

— Знала бы, что ты ждешь, поторопилась бы.

— Это вряд ли, — равнодушно бросает Огонек. Однако я слишком много времени провела с ней рядом, чтобы не заметить тень с трудом скрываемой зависти. — Он бы не отпустил раньше, чем посчитает нужным.

Значит, видела, как я уходила и с кем. Плохо. Нужно будет предупредить Тиллена, что наш маленький секрет уже не такой и секрет. Странно, что он допустил такую оплошность. Или не оплошность? Огонек смотрит на меня с укоризной и совсем не кажется удивленной.

— Думаю, тебя тоже ждет проверка. — Стараюсь, чтобы эти слова звучали успокаивающе, хотя на самом деле они должны бы внушать ужас от неизвестности.

— Это тоже вряд ли. — Огонек хмурится, потом отворачивается, опускает плечи. — Он не меня выбрал.

Если бы она знала, куда водил меня Тиллен, не сочилась бы сейчас ядом. Но… в ее словах звучит такая уверенность, будто на самом деле ей известна правда. И потому я не могу не спросить:

— Выбрал для чего?

— То есть, даже не рассказал? — Кажется, Огонек искренне удивлена. И я ее отлично понимаю, хотя менее обидно от этого не становится.

Изо всех сил пытаюсь не показать своего разочарования, начинаю расстилать кровать со словами:

— Давай спать. Мы же не хотим выглядеть помятыми на церемонии.

В комнате душно, несмотря на распахнутое настежь окно, за которым открывается вид на город. Почти такой же, как с крыши недостроенного «Маяка».

Стоит об этом подумать, как меня тут же пробирает озноб. Спасет только теплое шерстяное одеяло. Надеюсь. Пытаюсь вдеть его в пододеяльник, но руки отказываются слушаться.

— Помочь? — интересуется Огонек.

Редкое для кукол проявление заботы. Обычно мы стараемся не привязываться друг к другу, зная, что после выпуска уже не будем принадлежать себе и вряд ли сможем видеться.

Я неуверенно пожимаю плечами и краем глаза вижу, что Огонек уже в двух шагах от меня. Киваю:

— Возьмись за тот край.

Но она почему-то не спешит выполнить просьбу. Сминает край пододеяльника в ладони, заводит другую руку за спину…

Будто невидимая сила толкает меня, заставляя отпрянуть в последний момент. Огонек выбрасывает вперед руку, и я успеваю заметить, как что-то блеснуло у нее между пальцами. Всего в паре миллиметров от моего лица.

— Что ты?..

Я ошарашено смотрю, как Огонек делает шаг назад, задевая стул. Тот с глухим стуком падает на пушистый ковер, и на ее лице отражается неподдельный ужас. Маникюрные ножницы выпадают у нее из рук и тут же теряются в персиковом ворсе ковра.

К собственному удивлению, чувствую досаду и злость. Не самое лучшее сочетание, приходится его подавить в себе до поры. Почему Огонек? Нам и делить-то нечего, слишком разные. Потому, наверное, легко было терпеть друг друга все эти годы.

Нечего делить. Разве что кроме одного.

— Зря ты это, — цежу я сквозь зубы. — Мы с Тилленом всего лишь…

Замолкаю, понятия не имея, что сказать. Друзья? Сомнительно: он при каждом удобном случае показывает, что на голову меня выше. Лишь изредка позволяет дотянуться до себя, но и это просто снисхождение. Награда за то, что хорошо усвоила очередной странный урок.

Всего лишь учитель и ученица? Тогда почему среди всех кукол он выделил меня одну. Или не одну?

Додумать мешает внезапная острая боль. Хватаюсь за ухо и обнаруживаю, что Огонек все же умудрилась меня поранить: на ладони остается багровый след. Словно в тумане подхожу к оклеенному засушенными листьями и цветами шкафу — причуда Огонька, из-за которой ковер постоянно оказывается усыпан мусором и нам обеим достается за неаккуратность. Достаю из ящика полотенце. Полотенце Огонька, но так даже лучше. Правильнее. Прижимаю его к уху, и оттого ее слова слышатся глухо:

— «Мы с Тилленом»? Серьезно? — Она бросает на меня полный сочувствия взгляд, и это совершенно сбивает с толку. — Я тебя, дура, спасти пытаюсь. Он просто хочет тебя использовать. Как… как…

Она вдруг плотно сжимает губы, понимая, что сболтнула лишнего. Но мне и этого достаточно, чтобы понять:

— Как Мотылька? Ты что-то знаешь, да?

Но Огонек мотает головой, крепко вцепляется в край стола.

— Не спрашивай. Не скажу. Не хочу, как она… лучше ты… да, лучше ты…

— Ясно. — Продолжая прижимать полотенце к уху, другой рукой поднимаю ножницы с пола. Замечаю, как Огонек испуганно дергается, и холодно усмехаюсь: — Не бойся, мстить не стану.

Бросаю ножницы на трюмо, показывая, что нового нападения не жду. А она лишь снова вздрагивает, но продолжает смотреть на меня. Наконец произносит сдавленным полушепотом:

— Не соглашайся. Что бы он ни предложил, не соглашайся.

Я скептически хмыкаю. Стоит ли прислушиваться к совету той, кто только что пытался тебя порезать? Плюхаюсь на кровать, которая приветствует почти родным скрипом. Хочется завернуться в одеяло, отключиться и позабыть обо всем, но я точно знаю: не выйдет. Остаток ночи буду ворочаться, подхваченная вихрем мыслей. Вскакивать от малейшего звука. Потому даже попыток не делаю, просто притягиваю к себе колени и остаюсь сидеть.

— Думала, будешь умолять ничего никому не рассказывать. — Собственный голос кажется мне чужим.

— Ты… ты не станешь, — выдыхает Огонек. По-прежнему вцепилась в трюмо, будто если отпустит — упадет. Может, так и есть. — Если скажешь, я буду отрицать. Ты сама поранилась. Случайно. Твое слово против моего, об этой вашей ночной прогулке.

Теперь понятно. Не поймали за руку — ничего не докажешь. Зато мне она бы надолго испортила жизнь своей выходкой. Может даже навсегда. Кому нужна кукла со шрамом на лице?

Я убираю от уха испачканное полотенце, смотрюсь в зеркало. Пусть оно и далеко от меня, но это не мешает заметить уродливую полосу оставшейся царапины. Морщусь от досады, прикрываю ухо волосами. Что ж, от коротких стрижек придется пока воздержаться.

— Успокойся, я буду молчать, — ворчу я в ответ, положив подбородок на колени.

Только молчать и остается, ведь иначе придется слишком многое объяснять. А подставлять Тиллена мне хочется меньше всего. Я еще слишком многое должна у него узнать за оставшийся день.