Шестая брамфатура. Или Сфирот Турхельшнауба

Тимофей Ковальков

Москву атакует новый вирус. Злоумышленники выводят на острова Вануату огромные суммы с помощью коня. Герой, угнетенный семейным конфликтом и угрозой ареста, сбегает в Паттайю. Но судьба неумолимо ведет его в подземелье, скрывающее страшную тайну. Книга содержит нецензурную брань.

«Холодное сердце»

Ресторан «Холодное сердце» располагался неподалеку, в полуподвале старинного особняка, чудом уцелевшего от реновации. Поговаривали, что в советскую эпоху в здании располагался секретный институт, где разводили боевых пчел в пику американцам, работавшим, по данным разведки, над загадочным «боевым комаром». В эпоху девяностых в доме временно учредили кооператив по производству полиэтиленовых мешков, которые очень пригодились для упаковки трупов после многочисленных разборок. А когда хозяева кооператива разбогатели, они сделали ремонт и открыли ресторан. С названием у них вышла промашка. Один из владельцев услышал старый девиз: «чистые руки, горячее сердце и холодный ум», но он по невежеству все перепутал и решил, что ум должен быть чистым (в этом ему слышались отголоски буддизма), руки — горячими (от непрерывной борьбы), а сердце — холодным (чтобы не испытывать сочувствия к врагам). Впоследствии ошибка вскрылась, но курирующие ресторан чиновники сочли такую версию даже забавной.

Интерьеры ресторана отличались нарочитым аскетизмом с налетом тюремной эстетики. Скамьи и столы были выполнены из неструганных почерневших досок, потолки были темные, низкие, сводчатые с медными керосиновыми лампами, свисавшими на толстых цепях. Вдоль стен укрепили настоящую колючую проволоку. У входа дежурили часовые в шинелях советских времен, с хрипящими от надрывного лая овчарками на поводу. Заведение специализировалось на советской кухне, но и русскую национальную кухню здесь тоже пытались возродить.

Официанток для шика одели в военную форму старого образца. Особенно пикантно смотрелись на молодых девчонках грубые хлопчатые колготы и огромные, стучащие по полу кирзовые сапоги. На головах их красовались пилотки со звездами. Выпивка и закуски подавались в алюминиевых мисках и граненых стаканах. Для пущего погружения в эпоху официантки могли и нахамить клиенту, и бросить миску на стол небрежно, и даже забыть протереть стол. Из динамиков, стилизованных под советские радиорепродукторы, лился блатной шансон.

Турхельшнауб заказал традиционный фирменный чефир, миску квашеной капусты, шматок сухой краковской колбасы, пива и водки, которую приносили в литровых бутылях без этикеток. Выйти из шока Вене удалось лишь минут через сорок, и то только после того, как он осушил несколько рюмок водки и две кружки пива. Он достал из кармана конверт, врученный ему следователем, и распечатал. Внутри лежала самая настоящая «валентинка», с розочками и голубями, на открытке было написано: «Не теряйся, влюбленный глупышка», а внизу — номер телефона. «Вот так Дорис!» — удивился Вениамин.

Подумав минуту, он позвал официантку.

— Что у вас есть нового в меню? Есть что-нибудь вкусненькое из русской кухни?

— Шпырь чебоксарский попробуйте, — улыбнулась официантка.

— Это что еще?

— Старинное охотничье блюдо из сырого фарша…

— Нет, я, пожалуй, воздержусь… А что-нибудь более традиционное есть?

— Пожалуйста, яловичина фронтовая, просроченная…

— Почему просроченная?

— Так положено по рецепту… Так деды наши употребляли…

— А что-нибудь совсем простое?

— Кровяночка…

— А это что?

— Колбаска из печени с кровью.

— А еще проще?

— Котлетки свиные, рубленные с гречневой кашей.

— Вот, это подойдет. Несите.

«Скушать сжаренной свининки после водки с пивом — не в этом ли состоит истинный патриотизм?» — подумал Веня. В соцсетях утверждали, что свинина укрепляет иммунитет. Правда, сами соцсети его при этом разрушали — диалектика.

Отхлебнув еще пива, Турхельшнауб набрал телефон Сергеева: не заливать же горе в одиночку, в самом деле. Он не сомневался, что приятель примчится, как обычно, готовый прыгнуть в огонь и воду. А уж если звать Сергеева, то почему не пригласить и Белгруевича? Гриша был слишком осторожным и осмотрительным человеком, но чем черт не шутит. Белгруевич, как и Турхельшнауб, отмучился некогда пять с половиной лет в институте, а потом устроился протирать штаны в НИИ «КОРЯГА». Название НИИ было сложной аббревиатурой, смысл которой Веня забыл. Что-то насчет комплексного образования, русского языка и городского администрирования. Гриша был завзятым ипохондриком и занудой, но поддержать мужской разговор умел.

Не прошло и получаса, как в зал энергично вошел Сергеев. Он работал по гибкому графику, что способствовало его участию в любой случайной попойке. Сергеева называли рубахой-парнем, и, видимо, поэтому он всегда носил сорочки ярких цветов. Сегодня на нем была рубашка канареечного цвета в красную полоску. Не успев присесть, отмахнувшись от официанток, он закатал рукава, налил сам себе стакан водки, выпил залпом и вздохнул.

— Как дела? — спросил Веня.

— Представляешь, — произнес с оттяжкой Сергеев, — нашего куратора Синекура загребли сегодня, схватили прямо в аэропорту! Он в Лондон намылился, но не успел. А вещание канала теперь прикрыли.

— За что?

— Завидуют, видимо. У нашего канала рейтинг неуклонно растет.

— Слушай, давно хотел спросить, а почему у вас такое название: «3К»? Что это значит?

— А бог его знает. Суть в том, что мы хотим быть злободневными. У нас же демократия: критиковать Америку нам никто не запретит.

— Так за что Синекура взяли, как ты думаешь?

— Понимаешь, пропали шестнадцать миллиардов, выделенные на укрепление традиционных ценностей. Я уверен, он к ним даже не прикасался, сами как-то по-тихому исчезли. Распускают нелепые сплетни, якобы он за городом семейную усыпальницу из желтого мрамора отгрохал, вроде как египетский фараон. Но это ложь, я ездил к нему на дачу: обычная помещичья усадьба средней руки, всего три посадочных места для вертолета, а мрамор розовый, а не желтый. Основные хоромы-то у него в Лондоне, но до них пока не добрались.

— Кошмар, — сказал Турхельшнауб. — А нашего Витопластунского тоже арестовали какие-то странные типы в длинных пальто. И у нас тоже шестнадцать миллиардов попало. Только… понимаешь, я тоже засветился в одной мутной сделке… Меня сегодня к следователю уже вызывали.

— А вашего-то шефа под каким предлогом? Он же известный перестраховщик.

— Говорят, довел банк до санации.

— Да уж, дело дрянь, есть внеочередной повод выпить, — выпалил Сергеев. — Почем здесь пивко? Ого! Дороговато! Жалко, я с собой баночного не захватил. Отхватил я ящик недавно с бешеной скидкой в нашем таджикском продмаге в Бирюлево. Срок годности на исходе, но градус не выветрился, крепкое пивцо. Говорят, таджики сами же и варят в подсобке, в чугунной ванне.

— Не юродствуй, я угощаю, возьми разливного. Давай лучше обсудим сложившуюся ситуацию. Ты не считаешь, что мы теперь оба на улице окажемся, да еще и на следствие дернуть могут?

— Давай обсудим, но мне и так все ясно. Основная проблема у нас в чем?

— Дураки и дороги…

— Это само собой. Но еще американцы сильно гадят.

— Причем здесь американцы?

— Они заповеди Христа извращенно понимают. Там же заговор масонов…

— Это как?

— Ну, скажем: «не убий». Что за заповедь такая? Если бы наши солдаты в Отечественную слушали такие заповеди, нас бы здесь не было.

— Точно!

— А другая: «не укради». Разве это для нас придумано? Нет, ты, брат, укради, но укради по-тихому и с пользой для дела. Поделись с начальством, занеси, отстегни, тогда бог простит. Я так считаю.

— Ты прав, Олежик, — сказал Турхельшнауб. — Мне тоже за страну обидно. Думаешь, Америка виновата?

— Однозначно! Потребляют американцы в три раза больше, чем производят в процентах к мировому ВВП. Ты ощущаешь разницу? Куда, ты думаешь, она у них уходит? В сферу услуг, конечно. Что им остается? Собак друг у друга по очереди стригут — вот вам и дутое производство, а у нас одна только космическая программа пожирает триллион рублей в год.

— Я тоже слышал, что НАТО нас собирается втянуть в какую-то провокацию, — добавил мрачно Турхельшнауб.

— Обязательно втянут! Мы такие доверчивые. Мне кажется, надо достроить космодром в Амурской области и побыстрее освоить Марс. Мы уже десятый год строим. Эх, чувствую, америкосы сами первые воткнут туда свой флаг. Тогда что? Молчишь? Ну, вот так-то… — Сергеев призадумался и вздохнул.

— Олежик, давай не будем преувеличивать проблему. Может, обойдется? — с надеждой в голосе спросил Турхельшнауб. — Остановись, выдохни и выпей водки.

— Обидно, Веня, понимаешь? «3К» — по-настоящему народный канал. Нас и рыбаки смотрят, и оленеводы, и чиновники… А выпить водочки можно. Слушай, официантки-то какие красавицы! Я бы женился на любой. Ты не знаешь, они как насчет знакомства здесь?

Неизвестно, чем бы данный диалог закончился, если бы в зал не вошел Белгруевич. Покрытый сединой, как будто инеем, бледный до желтизны. Гриша демонстрировал всему миру, что ему, плюнувшему на жизнь философу, больше нечего терять. Он был облачен в затертый серый костюмчик, вытянутый на коленях и на локтях.

— Новости печальные, — начал он вместо приветствия. — Нашего профессора Мочеструйкина сцапали.

— Что?! — воскликнули хором Сергеев и Турхельшнауб.

— Мне завхоз Петр Абрамович рассказал. Явились двое субъектов в черных пальто. На головах — шапки из меха, наподобие казацкой папахи, в синих бахилах на ногах. Предъявили какие-то удостоверения…

— Кошмар! — выдохнул Сергеев.

— Все случилось сегодня утром, во время концерта для студентов. Прямо на глазах у публики надели наручники. Аркадий Аркадьевич — заслуженный деятель культуры. Он виртуозно играет на пианино. Да и на флейте тоже не плохо, на гитаре умеет. А какие песни задушевные он разучил! Про походы на байдарках по таежным рекам, про дружбу между мужчиной и женщиной, про светлое будущее страны. Весь институт теперь в слезах: в НИИ в основном женщины предпенсионного возраста работают… Зарплаты маленькие, до пенсии далеко, вот влюбились все повально в Мочеструйкина.

— Что, неужели вашему профессору тоже вменяют какое-нибудь высосанное из пальца хищение? — с сочувствием спросил Сергеев.

— Как ты догадался, Олежик? Вменяют освоение шестнадцати миллиардов. Средства выделили на борьбу с иностранными заимствованиями в русском языке. Например, вот есть такое безобразное слово «гаджет». А гораздо хуже «каршеринг» — просто неприлично звучит, как мат.

— И как же вы с этим боролись? — удивился Турхельшнауб.

— Очень просто: закупили японское оборудование… Потихоньку заменяли иностранщину на старославянские выражения. Но дело не в этом. Никто не верит, что Мочеструйкин при делах. Профессор — романтик, он лично наблюдал полет Гагарина, присутствовал на похоронах Визбора, не раз путешествовал в Италию, к могиле Пазолини. Человек высокой культуры! Племянницу юную воспитывает исключительно в суровых русских традициях.

— Три ареста за утро! — перебил его Сергеев. — Наших шефов тоже свезли на съезжую: и Витопластунского, и Синекура. А Веню вон к следователю дергали.

— Да, Гриша, я под следствием, — грустно подтвердил Турхельшнауб. — Меня вызывали и сделали предупреждение, или, как его теперь называют, внушение… Оставили пока в качестве свидетеля.

— Ужасно, Веня! В этих казенных зданиях полно вирусов. Надеюсь, ты надел маску? — спросил Белгруевич.

— Какую, блин, маску, Гриша? Меня на допрос таскали, а не на медосмотр!

— Все равно надо надевать маску! Хотя эти современные маски ни черта не держат. Я сам их шью из марли, с тремя слоями ваты и угольным фильтром. Могу тебе одолжить одну, только не забудь побрызгать фурацилином. Думаю, нам следует немедленно выпить, а то давление может повыситься от неприятностей.

Белгруевич жестом подозвал официантку и трагическим шепотом произнес:

— Есть у вас рюмки поменьше?

— Есть дамские, старинные…

— Несите дамские, — попросил Белгруевич, — и дайте, пожалуйста, пачку антимикробных салфеток. И еще… Понимаете, я вчера отравился, есть у вас что-нибудь диетическое?

— Шпырь чебоксарский свежий…

— Нет, шпыря не надо, а шашлык есть?

— Какой вам?

— Из свинины достаточно диетический, как вы считаете? — допытывался Белгруевич.

— Свининка свежая, прямые поставки из совхоза, — гордо сообщила официантка.

— Бери свинину, не ошибешься, реальный цимес, кошерная поросятина, — произнес заскучавший Турхельшнауб, — капец как рекомендую.

— Сам Будда, по легенде, откушал крестьянской свинины. Может, от того и помер бедолага, — вдруг сказал Сергеев, вливая в себя четвертый стакан водки.

— Ну хорошо, несите из свиной шейки, если гарантируете, что шашлык не угрожает катаром моей поджелудочной железе. Она что-то шалит в последнее время. Только маленькую порцию, детскую. А есть у вас диетические пирожные? Например, эклеры? — не унимался Белгруевич.

— Свежайшие, только что с фабрики.

— Уговорили, принесите один эклер, — решился наконец Гриша.

Белгруевич протер рюмку гигиенической салфеткой, затем достал из кармана пластиковый футлярчик, аккуратно вынул оттуда пипетку с мерными поперечными насечками. Попросив у официантки стакан кипятку, он продезинфицировал пипетку тщательным образом. Затем он отлил водки из графина в стакан, наконец, пипеткой накапал себе в рюмку ровно семь миллиграммов. Удовлетворившись проделанным, он выгнул спину дугой, взял рюмочку в левую руку, оттянул мизинец, запрокинул голову назад и резко влил содержимое в рот. Сглотнул, поморщился и вздохнул печальнее прежнего:

— Что-то водка у них несвежая сегодня…

Пиршество продолжалось. Беседа приобретала хаотический характер. Турхельшнауб пил много, но оставался трезвым. Сергеев двигал руками гораздо энергичнее прежнего, а Белгруевич, к удивлению товарищей, сразу скис от первой же микродозы.

— Вот меня что беспокоит, — переживал Турхельшнауб, — так это глобальное потепление? А если льды Арктики нафиг растопит? Как мы тогда деньги осваивать будем? Тогда программу по Арктике прикроют, и наш банк наш пролетит мимо. Его, конечно, санируют, а нас всех выгонят на улицу.

— Я открыл важную вещь. — перебил Сергеев. — У меня три любовницы, вы знаете. Недавно поехал я к одной из них вечером, она мне, между прочим, русалку из мультика напоминает. Что вы думаете? Попросила денег. Потом поехал ко второй, по имени Алина. Тварь она та еще. Капризная очень. Но тоже выудила у меня деньжат. Я по-быстрому ей вдул и помчался к третьей. В итоге всем троим заплатил. И вот смотрю я, что получается? Всегда платишь им наличными, но за что конкретно? В них ведь внутри ничего нет, зияющая пустота, никакого внутреннего содержания. Я бы сразу женился, если хоть у одной внутри хоть что-то было. А так, ты просто засовываешь член в пустоту, в кожаный мешочек с гонореей! Но почему же меня тогда тянет к ним как магнитом?

— А что говорит по этому поводу твой психоаналитик? — поинтересовался Турхельшнауб.

— У меня сейчас нет психоаналитика, — доверительно сообщил Сергеев, — не до психотерапии мне сейчас, я буддизмом лечусь и пивом.

— Ты не прав, Олежа, — поучал друга Турхельшнауб. — Мне на последнем сеансе психотерапии доходчиво разъяснили смысл отношений. Возьмем утят, к примеру. Известно, что птенцы плавают за матерью-уткой. А как утята узнают родную мать? Ученые проверили и обалдели: да никак. Они с таким же успехом могут следовать за любым объектом похожего размера: за собакой, за воздушным шариком, за чем угодно. Утята видят лишь бесформенное пятно, у них в голове нейроны замыкает, и они покорно плывут. Природе наплевать на тонкости. Так и мы, мужчины, преследуем баб благодаря шаблонам в башке и гормонам в крови. Наше принципиальное отличие от уток лишь в бесконечном и словоблудии. Надо вот непременно вскарабкаться на нечто теплое, обладающий дыркой, желательно почаще и поразнообразнее…

— А для женщин? — спросил Белгруевич.

— А женщинам вообще ничего не нужно, кроме ребенка. Для них мужчина — утилитарная функция, расходный материал. Нечто вроде шприца со спермой. Плюс еще свинка-копилка с золотыми монетами.

— Мне кажется, я простудился вчера, — перебил Белгруевич. — Горло что-то болит, голова раскалывается. Поджелудочная железа покалывает, но не сильно. Но главное, помню отчетливо, я отравился чем-то, а может быть, перегрелся на даче в новой бане. Понимаете, температуру трудно стало регулировать после того, как я обложил печку речным камнем. Должно быть ровно шестьдесят три градуса, но злополучные камни набирают влагу — и получается выше. Хотя набор микроэлементов в паре отменный…

— Вот я чего не понимаю. — сетовал Турхельшнауб. — К чему эти скороспелые аресты? Что, разве можно поверить, что растратили средства? Ерунда! Ну хорошо, пусть растратили, но наверняка все по закону! Поговорите сначала с людьми начистоту, выясните их намерения, в душу залезьте, а уж потом сажайте!

— Веня, ты представляешь масштаб информационных подтасовок, которые американцы нам организуют? А что, в самой Америке не воруют? — ораторствовал Сергеев.

На этом месте беседу друзей прервал странный инцидент. Из дверей кухни появился молодой человек в черном костюме, видимо администратор зала. Он нес поднос, на котором дымилась кастрюлька с борщом. На руках у него были белые перчатки. Он деловито, не торопясь, подошел к одному из столиков, где ужинали трое прилично одетых гостей. Остановился за спиной у одного из них, господина в синем костюме, увлеченного оживленной беседой с товарищами. Улучив момент, администратор с мефистофельской улыбкой на красивом лице поставил поднос на стол, снял крышку с кастрюли. Затем, приняв несколько театральную стойку, взял кастрюльку и вылил ее содержимое на спину ничего не подозревавшему господину, целясь за воротник. Борщ растекся разводами по пиджаку. Капуста, картошка медленно сползали по спине на пол. От борща валил пар: очевидно, содержимое кастрюли предварительно разогрели до кипения.

Ошпаренный господин взревел, как раненый кабан. Два его товарища вскочили и кинулись к выходу из зала, как выяснилось, чтобы позвать охрану, дежурившую на улице, у машин. Воспользовавшись замешательством, администратор взял со стола графинчик водки, налил себе рюмку и спокойно выпил. Охранники, два тупоносых квадратных спортсмена с лысыми черепами, с запозданием нарисовались в зале. С высунутыми языками, как доберманы, ринулись они к администратору, накинулись на него, повалили на пол и скрутили ему руки за спину. В зале раздались женские крики, люди вскочили с мест, некоторые побежали к выходу.

Друзья решили не искушать судьбу и оказались в первых рядах очереди в гардероб. Едва успев нацепить пальто, вышли на мороз. Некоторое время стояли молча, обдумывая инцидент. Обсуждать происшедшее никому не хотелось. Дело было темное, однако Турхельшнауб все же спросил:

— Олежик, вот ты многое знаешь, расскажи нам, что сейчас произошло?

— А что тут знать? — произнес Сергеев. — Ребенку понятно. Очередной обманутый дольщик наказывает застройщиков. Ошпаренного дядьку я вроде узнал: его зовут Андрей Бигузякин, он вице-президент известной компании под названием «Писа-Роза». Говорят, Бигузякин набрал кредитов в банке «ЖМУР» на строительство поселка в лесу. Название такое романтическое: «Дали Достоевского». Нараздавали людям обещаний и застыли на стадии фундамента.

— Но зачем же борщом несчастного поливать? — спросил Белгруевич.

— Из мести, конечно.

— Какие дикие нравы! Нескоро вернемся к утраченным идеалам поэзии Серебряного века.

— Ребята, а давайте махнем в баню?! — пришла Турхельшнаубу на ум счастливая идея.

Друзья не возражали. Турхельшнауб уже вызывал такси. Как раз в этот момент за ошпаренным Бигузякиным примчалась скорая.