Принц Генри

Эмма Чейз, 2017

Генри Пембрук, принц Весско, решается на авантюру. Он станет участником телешоу «Подберем пару». Реалити с участием двадцати самых красивых представительниц голубых кровей бьет все рекорды. В то время как Генри упивается дикими выходками соперниц, готовых на все ради победы, его внимание привлекает тихая девушка в очках – с голосом ангела и телом, которое могло бы соблазнить даже святого. Генри в растерянности: разве можно влюбиться по-настоящему в прямом эфире? Продолжение горячей истории о молодом принце от автора бестселлеров New York Times Эммы Чейз! На этот раз главным героем становится младший брат принца Николаса – Генри. Беспечный красавчик соглашается на участие в телевизионном шоу, где ему предстоит решить непростую задачу: отыскать среди 20 претенденток будущую королеву. Страстная, но романтическая история для фанатов Моны Кастен и Анны Тодд! «Столько твистов, которых совсем не ждешь от этой современной сказки, где принц просто не в силах устоять перед милой и любящей книги девушкой». – Одри Карлан, автор бестселлера Calendar Girl

4

Сара

— Вот черт. Какая муха укусила его за яйца…

Пробормотала я и уставилась на значок нового имейла на экране мобильника — призыв от мистера Хаверстрома, моего начальника. И хотя день солнечный, приятно прохладный, на лбу выступает пот.

Энни резко поворачивается, и ее светлый хвостик щелкает, словно кнут. Кажется, она услышала только про яйца.

— Ух ты, неужели тебе кто-то скинул дикпик^[12]? — она тянется ко мне. — Ну-ка, ну-ка покажи! О каких яйцах речь? Большие яйца? Странные яйца?

— Может, яйца вкрутую? — неуверенно добавляет Уиллард, сидя в кресле напротив небольшого круглого стола во внутреннем дворике.

Энни аплодирует. Повторы «Субботней лихорадки»^[13] в Весско популярны.

— Отличный поворот, — она съедает салат со своей вилки. — Я же вам рассказывала, какие яйца у Эллиота?

Я многозначительно смотрю в карие глаза Уилларда, потом перевожу взгляд на часы. Три минуты семнадцать секунд. Ровно столько прошло с тех пор, как Энни в последний раз упомянула Эллиота Стэплворта, своего бывшего. Тот еще мешок с дерьмом. Он порвал с ней две недели назад, но Энни все еще по нему сохнет. Она заслуживает гораздо лучшего. Тем более что этот Эллиот — не просто мешок с дерьмом, он еще и о бритье паха никогда не слышал.

— Это были самые настоящие маленькие волосатые монстры. Как два ежика, свернувшиеся у него между ног, только совсем не милые. Его лобковые волосы у меня постоянно в горле застревали — приходилось выкашливать, ну, как кошке.

Я даже представлять этого не хочу.

Уиллард хмурится.

— Вот же грубый хмырь. Это совсем не возбуждает. Мои — гладенькие, как задница младенца.

И этого я тоже не хочу представлять.

Смотрю ему прямо в лицо.

— Слушай, ну вот зачем мне про это знать?

Он подмигивает мне.

Энни подается вперед.

— Ну раз уж мы об этом заговорили… Уиллард, скажи-ка, а твое мужское достоинство, оно, ну… пропорционально тебе?

Рост Уилларда — около ста пятидесяти сантиметров, что лишь немногим больше верхнего порога карликовости. Зато характер у него на все два метра — он смел и прямолинеен, а еще умен и остроумен. Он мне чем-то напоминает Тириона Ланнистера из «Игры престолов», только добрее и красивее.

— Энни! — я поперхнулась, краснея.

Она толкает меня в плечо.

— Да ладно, как будто тебе неинтересно.

— Нет, неинтересно.

Но Уиллард не прочь ответить.

— О, я божественно диспропорционален. Слепых Господь награждает остротой других чувств. Вот и мне он кое-что компенсировал… если вы понимаете, о чем я, — он эффектно играет бровями.

Энни кивает.

— Обязательно расскажу Клариссе, когда буду убеждать ее, что она просто обязана пойти с тобой на свидание в эту субботу.

Из Энни — отвратительная сваха. Хотя Уилларду не раз доводилось становиться предметом ее стараний, он по-прежнему позволяет ей проделывать это. Какое у нас там было определение для настоящего безумия?

Энни смотрит на меня.

— Так что там с твоими загадочными яйцами, Сара?

— Мистер Хаверстром.

Она поперхнулась.

— Мистер Хаверстром? Фу-у. Уверена, что его причиндалы воняют, как переваренные овощи. Это ж сразу видно по его вечно кислой мине. Однозначно, яйца у него — как переваренные брокколи.

Черт, а мне ведь нравились брокколи.

— Энни, не думаю, что Сара говорила о яйцах мистера Хаверстрома в буквальном смысле, — поясняет Уиллард, и Энни разводит руками.

— А к чему мы тогда вообще про яйца?

Снимаю очки, достаю из кармана салфетку и протираю их.

— Мистер Хаверстром направил мне имейл. Сразу после ланча я отправляюсь к нему в офис. Похоже, все серьезно.

Я говорю это вслух, и моя тревожность тут же пересекает отметку настоящей нервозности. Сердце колотится, голова идет кругом, по венам бежит адреналин, а сердце, кажется, бьется где-то в горле. Даже когда я понимаю, что глупо так волноваться, когда мой мозг прекрасно осознает, что нет причин для паники, в неожиданных ситуациях или когда я оказываюсь вдруг в центре внимания, мое тело реагирует так, словно я — следующая жертва второсортного ужастика с расчлененкой. Та самая, которая, спотыкаясь, бредет по лесу, а следом за ней крадется маньяк в маске с мачете или бензопилой наперевес. Ненавижу такое состояние, но ничего не могу с этим поделать.

— Так, Сара, главное, дыши глубоко и медленно, — говорит Уиллард. — Может, он хочет предложить тебе повышение. Все знают, ты — лучшая в этом учреждении.

Энни и Уиллард не просто друзья, они — мои сотрудники здесь, в Библиотеке Конкордия. Уиллард работает внизу, в отделе реставрации и консервации, Энни — в детском отделе, а я коротаю дни в отделе художественной литературы. Все полагают, будто библиотечное дело — это просто раскладывание книг по полкам и рассылка уведомлений о просрочке, но это — нечто гораздо большее.

Это — развитие общества и информационных технологий, организация, помощь другим, какую б иголку в каком стоге сена они ни искали. Так же, как врачи из «неотложки» должны всегда иметь под рукой все диагнозы и методы лечения, так библиотекари, по крайней мере, хорошие библиотекари, должны владеть множеством самых разнообразных тем.

— У меня там бутылочка припрятана в шкафчике, которую я украла у Эллиота, — говорит Энни. Время: три минуты, сорок две секунды. Рекорд остается прежним — девять минут, семь секунд.

— Может, глотнешь на дорожку? — ласково предлагает она.

Энни — хорошая подруга, как Хелен была для Джейн в «Джейн Эйр». Она и добрая, и красивая.

Качаю головой, напоминаю себе, что я уже, черт возьми, давно взрослая самостоятельная женщина.

— Я расскажу вам, как все прошло.

Энни показывает мне большой палец, сразу обеими руками, а Уиллард одобрительно кивает, и волнистые каштановые волосы падают ему на лоб, как у бродяги из какой-нибудь романтической истории. В последний раз помахав им обоим, я выхожу из небольшого открытого дворика, окруженного каменной изгородью, где мы встречаемся каждый день на ланч, и иду внутрь.

В прохладном затененном атриуме закрываю глаза и вдыхаю знакомый успокаивающий запах книг и кожаных переплетов, бумаги и чернил. До того, как Весско стал суверенным государством, в этом здании располагался шотландский собор — собор Конкордия. На протяжении веков здание реставрировалось и менялось, но чудом здесь уцелела изначальная архитектура — три этажа, величественные мраморные колонны, арочные проемы и высокие замысловато расписанные потолки. Работая здесь, я иногда чувствую себя жрицей, сильной и могущественной, особенно когда я нахожу для кого-то книгу, которую не так просто отыскать, и человек буквально светится от радости. Или когда знакомлю читателя с новой серией или автором. В этой работе заключена особая привилегия, честь — я открываю людям целый новый мир, полный героев, мест и эмоций, в котором они не побывали бы без меня. Это просто волшебно.

Марк Твен, помнится, говорил: «Выберите себе работу по душе, и вам не придется работать ни одного дня в своей жизни».

Так вот, в Библиотеке Конкордия я не проработала ни дня.

Мои каблучки стучат по каменному полу, когда я направляюсь к дальней винтовой лестнице. Прохожу мимо абонементного стола и машу старой Мод, которая работает здесь волонтером двадцать четыре на семь с тех пор, как два месяца назад скончался ее муж Мелвин. Затем я замечаю Джорджа за тем же столом, где обычно — он у нас постоянный посетитель, пенсионер, холостяк по жизни. Взяв из стопки две местные газеты, кладу их перед ним, когда прохожу мимо.

— Добрый день, Джордж.

— Да, теперь он и правда добрый, дорогая, — отвечает мужчина.

Вдоль боковой стены ровными рядами, словно солдаты, выстроились компьютерные столы, и я вижу ярко-рыжую шевелюру Тимми Фрейзера. Он склонился над клавиатурой и что-то яростно печатает. Тимми — тринадцать, и он в целом хороший паренек, хоть иногда и бедокурит, как и положено в его возрасте. У него пять младших братьев и сестер. Его отец — грузчик, а мама на полставки прибирается в поместье на вершине холма.

В поместье моей матери.

Каслбрук — прекрасный крошечный городок, один из самых маленьких в Весско. Когда-то здесь была рыбацкая деревня, может, и не самая процветающая, но все же местные были довольны жизнью здесь ровно настолько, чтобы не уезжать туда, где трава зеленее. Столица находится от нас где-то в пяти часах езды, и хотя местные далеко отсюда и не уезжают, к нам часто приезжают гости из большого города, которые хотят провести выходные в тишине, на берегу моря.

Школа Сент-Олдвин, куда ходят все местные дети, находится отсюда минутах в десяти ходьбы, но, готова поспорить, Тимми успеет за пять.

— Почему же ты не в школе, Тимми Фрейзер?

Он криво улыбается, не отрывая глаз от экрана и не переставая печатать.

— Я туда скоро вернусь. Мне пришлось прогулять четвертый и пятый уроки, чтоб сдать этот доклад на шестом.

— А ты никогда не думал, что, может, стоит сделать задание за день или, представляешь, даже за несколько дней до сдачи?

Тимми пожимает плечами.

— Ну, лучше уж сдать в последний момент, чем вообще не сдать, Сара.

Я хихикаю, потрепав его по огненной шевелюре, и поднимаюсь по ступенькам на третий этаж.

С людьми, которых я знаю, мне комфортно — с ними я общительная, даже шутить могу. А вот рядом с новыми людьми у меня все внутри сжимается в тугой комок, как и когда я попадаю в непредсказуемые ситуации. И вот как раз одна из таких ситуаций меня сейчас, похоже, и ждет.

«Ну черт возьми, а…»

Стою у двери в кабинет мистера Хаверстрома, уставившись на черные буквы его имени, нанесенные по трафарету на матовом стекле, и прислушиваюсь к тихим голосам внутри. Не то чтобы мистер Хаверстром был невыносимым начальником. Он чем-то похож на мистера Эрншо из «Грозового перевала». Пусть он и не уделяет много времени книгам, его присутствие сильное, значимое.

Я делаю вдох, распрямляюсь и стучу в дверь твердо и решительно, как это сделала бы Элизабет Беннет. Потому что ей все было по фигу. Мистер Хаверстром открывает дверь и прищуривается. Волосы у него белесые, кожа — бледная, а его вечно недовольное лицо — морщинистое, словно раздавленный зефир.

Внешне я киваю и летящей походкой вхожу в кабинет, но внутри вся съеживаюсь.

Мистер Хаверстром закрывает за мной дверь, и я резко останавливаюсь, заметив Патрика Нолана на стуле у стола начальника. Пэт — мой коллега, и, как и я, он возглавляет отдел художественной литературы. Он ничуть не похож на типичного библиотекаря, какими их представляют — скорее на олимпийского триатлониста, весь такой мускулистый, с широкими плечами и вечным вызовом в глазах.

Пэт — не такой большой мешок с дерьмом, как Эллиот, но близко.

Я сажусь на свободный стул рядом с Пэтом, а мистер Хаверстром занимает свое место за столом, напротив.

— Леди Сара, я как раз объяснял Пэту, по какой причине пригласил сегодня вас обоих.

Не думайте, что «леди» — это знак особого уважения. Просто дань традиции, обращение типа «мисс» к дочери графини. За этим обращением не стоит настоящего влияния.

Может, я просто параноик — ну, бывает со мной такое, — но сейчас я чувствую такую тяжесть в животе, словно мой желудок держится на тоненькой ниточке, которая вот-вот оборвется, и тогда этот жизненно важный орган просто провалится вниз. С усилием я отвечаю.

— Да?

— Нас выбрали для проведения ежегодного симпозиума Северных районных библиотек.

Это не просто нехорошо — это скверно. Очень, очень скверно.

— Итак, мы — принимающая сторона, и каждый отдел должен выступить с презентацией. Ну а учитывая масштаб нашего отдела художественной литературы, не вижу причин, по которым вы с Патриком не могли бы провести презентации отдельно, но дополняя друг друга.

Желудок все-таки проваливается вниз. За ним готова последовать селезенка. Уверена, печень тоже за ними поспешит.

— К концу недели мне понадобится от вас тема и план презентации, чтобы вы не повторяли выступления друг друга.

Моя челюсть приоткрывается и захлопывается — как у рыбы, без единого звука. «Дыши!» Чтобы говорить, нужно дышать. «Идиотка».

— Мистер Хаверстром, не уверена, что я…

— Я понимаю, вам некомфортно выступать на публике, — говорит мистер Хаверстром, глядя куда-то над моей головой.

Это он так частенько делает.

— Но вам придется преодолеть этот дискомфорт. Нам оказана большая честь, и к тому же это — требования на вашей должности. И единственным уважительным предлогом избежать этого будет разве что стихийное бедствие. Ну а если вы не можете выполнять свои обязанности в полной мере, мне придется заменить вас кем-то, кто сможет.

«Вот дерьмо. Черт… черт-черт-черт!..»

— Да, сэр. Я понимаю.

— Хорошо, — он кивает. — Тогда вы свободны, можете приступать.

Поднявшись, мы с Пэтом направляемся к двери.

— Леди Сара, — добавляет мистер Хаверстром. — Я с радостью посмотрю вашу презентацию, когда вы с ней закончите, если это вам как-то поможет. Я очень хочу, чтобы у вас все получилось.

Я с усилием улыбаюсь.

— Спасибо, сэр.

Затем он пожимает руку Патрику.

— Пэт, наша игра в ракетбол в субботу в силе?

— Конечно же, Дуглас.

Про себя я вздыхаю, разочарованная куда как больше самой собой, нежели чем-либо еще. Я ведь тоже играю в ракетбол, причем весьма и весьма неплохо. И если бы во мне была хоть капелька от Миранды Пристли из «Дьявол носит Prada», я бы сказала им: «Пригласите меня, и я еще покажу вам, взрослым мальчикам».

Но нет, я ничего не говорю.

Мистер Хаверстром закрывает дверь, оставляя нас с Патриком в коридоре наедине. Пэт гадко улыбается, наклоняясь ко мне, и я отступаю на шаг, в итоге упираясь спиной в стену. Это неудобно, но зато безопасно — в основном потому, что помимо ракетбола я много лет занималась айкидо. Так что, если Патрик попытается выкинуть что-нибудь, его ждет весьма болезненный сюрприз.

— Будем честны, Сара: мы оба знаем, что последнее, чего ты хочешь, — это провести презентацию перед сотнями людей, своих коллег.

Мое сердце пытается заползти мне в горло.

— И вот что я хочу предложить. Ты сделаешь исследовательскую часть проекта — слайды и тому подобное, на что у меня совсем нет времени. Ну а я позабочусь о самой презентации, и, конечно же, укажу, что половина работы сделана тобой.

«Ага, конечно». Знакомая песня — в школе, в «групповых проектах», где я, тихая девочка, делала всю работу, а вся слава доставалась тому, кто говорил лучше и громче.

— Я попрошу Хаверстрома в субботу, и он согласится — я же ему как сын, — объясняет Пэт, а потом подается вперед, наклоняется так близко, что я чую запах чеснока в его дыхании. — Давай Большой Пэт обо всем этом позаботится. Что скажешь?

Скажу, что в аду зарезервировано особое место для тех, кто говорит о себе в третьем лице. Но прежде, чем я успеваю ответить, слышу твердый уверенный голос Уилларда, разносящийся по коридору:

— Думаю, тебе, Нолан, надо посторониться. Сара не просто «собирается», она сделает это, притом отлично.

Пэт отмахивается:

— Тихо, мошка, тут взрослые разговаривают.

Во мне снова клокочет адреналин — на этот раз не от тревоги, а от гнева. От возмущения. Я отстраняюсь от стены.

— Не называй его так.

— Он не против.

— Я против.

Он уставился на меня несколько удивленно, затем усмехается и поворачивается к Уилларду:

— Ты всегда позволяешь женщине защищать твои интересы вместо тебя?

Я делаю еще один шаг, заставляя его отступить.

— Думаешь, я не могу никого защищать, потому что я — женщина?

— Нет, я думаю, ты не можешь никого защитить, потому что ты — женщина, которая двух слов связать не может, когда в комнате больше, чем пара человек.

Его слова меня не задевают, ведь по большей части это — правда.

Но не в этот раз.

Мои губы медленно растягиваются в дьявольской улыбке. Внезапно я воплощаю собой Кэти Линтон — упрямую, гордую.

— Сейчас здесь больше, чем пара человек. И для тебя у меня найдется больше, чем пара слов: пошел ты на хрен, высокомерный самодовольный урод.

Выражение его лица забавное. Он как будто не может решить для себя, чем шокирован больше — тем, что я знаю слово «хрен», или тем, что я высказала это ему вслух, притом не в приятном контексте.

Потом его лицо суровеет, и он указывает на меня:

— Вот такую благодарность я получаю за то, что пытаюсь помочь твоей немой заднице? Ну что ж, развлекайся, выстави себя полной дурой.

Я не моргаю, пока он, наконец, не уходит, спустившись по лестнице. Уиллард медленно аплодирует, приближаясь ко мне по коридору.

— Самодовольный урод?

Пожимаю плечами.

— Ну, так само получилось.

— Впечатляет, — он кланяется и целует мою руку. — Ты была просто великолепна.

— Не так уж плохо, да? Мне даже понравилось.

— И ты даже не покраснела, ни капельки.

Отбрасываю с лица свои темные волосы, смеюсь от неловкости.

— Кажется, я начисто забываю, что должна нервничать, когда защищаю кого-то другого.

Уиллард кивает.

— Вот и хорошо. И хотя я не хочу быть тем козлом, который вынужден тебе про это напомнить, все-таки придется. Пора тебе об этом подумать.

— О чем?

— О презентации перед сотнями людей.

Я прислоняюсь спиной к стене.

— Ох, лучше б уж это были яйца, пахнущие брокколи…

Примечания

12

Дикпик — от англ. dick pic, фотография члена, разновидность чрезмерно откровенного флирта.

13

Saturday Night Live — популярное в США юмористическое ток-шоу с шутками, в том числе на острые политические темы. В России выходило под названиями «Субботняя лихорадка» и «Суббота. Вечер. Шоу».