Тринадцатое дитя

Эрин А. Крейг (2024)

Хейзел всегда отличалась от своих братьев и сестер. Ей было суждено родиться тринадцатым ребенком и крестницей бога Устрашающего Конца. Бог наделил ее великим даром — умением исцелять больных. Но божественное благословение обернулось проклятием. Если больному нельзя помочь, Хейзел видит его смерть и вынуждена облегчить страдания. Хейзел мечтает сбежать от призраков убитых ею людей и обрести спасение в королевском дворце. Но именно там ее ждет самое жестокое испытание — чувства к легкомысленному принцу, презирающему всё и всех, и больной король, обреченный на гибель. Все имеет свою цену — дар, любовь и даже смерть. Но какую цену Хейзел готова заплатить?

Глава 12

— Меррик! — воскликнула я, вздрогнув от неожиданности. — Ты вернулся!

Он улыбнулся, будто мы с ним расстались только вчера. Будто он не пропал на целый год.

— Да. Как раз вовремя, чтобы отпраздновать твой день рождения.

Я поспешила похвастаться:

— Я прочитала все книги. Все до единой. Как ты велел.

— Замечательно. — Меррик поднялся с кресла. Оно было для него слишком маленьким, и, когда он распрямился, у него хрустнули позвонки. — Ну что, попробуем торт?

— Торт? — удивленно повторила я. Я думала, он вернулся, чтобы проверить, усердно ли я занимаюсь, и обсудить то, чему я научилась.

Он кивнул, словно не замечая моего недоумения:

— Да. А потом мы пойдем.

— Пойдем?

Он улыбнулся, словно его забавляло мое замешательство. В уголках его глаз появились лукавые морщинки.

— Ты так и будешь повторять за мной, Хейзел?

Он взял с полки мою тарелку, на секунду нахмурился, сообразив, что она одна, а потом щелкнул пальцами, и на столе появились вторые тарелка и вилка.

— Видимо, я разучилась говорить. Я уже год разговариваю только с растениями. — Мне показалось, что я произнесла эти слова слишком резко, но Меррик ничего не заметил. Или не подал виду.

— Да, твой аптекарский огород! Меня поразило, как он разросся. — Меррик взял нож и собрался разрезать торт, но помедлил. — Ты будешь задувать свечи? Мне говорили, что у вас, людей, есть такая традиция.

Чувствуя нарастающее раздражение, я склонилась над тортом и задула все свечи с первого раза.

— Куда мы пойдем? — поинтересовалась я, нехотя принимая тарелку, которую протянул мне Меррик. На тарелке лежал большой кусок пышного бисквита, пропитанного вишневым компотом.

— Ешь, — приказал крестный и отправил в рот первый кусок. — Очень даже неплохо. Но вишни все-таки не сочетаются с лавандовой глазурью. С розовой наверняка будет лучше. Да, с розовой. — Он щелкнул пальцами, и глазурь на торте сменила цвет.

— Ты сказал, что мы куда-то пойдем, — пробормотала я с набитым ртом. Этот торт был слишком сладким. Как и тот, прошлогодний. — Куда?

Он моргнул, словно только сейчас услышал мой вопрос.

— К тебе домой, разумеется.

— Ко мне домой? — Я и правда начала чувствовать себя попугаем. — Ты отведешь меня домой?

Он кивнул.

— Ты отсылаешь меня обратно?

Тревога полоснула по сердцу, как остро заточенный хирургический скальпель. Я же сделала все, что он велел! Я честно старалась! Я даже сморщилась от напряжения, пытаясь понять, что сделала не так.

Меррик нахмурился:

— Отсылаю обратно? Нет, нет, нет. Не туда, не к родителям. Мы пойдем домой. К тебе домой. В твой новый дом, — уточнил он, но только запутал меня еще больше.

— Я думала, это мой дом. — Я обвела комнату рукой.

— Это был временный дом, — объяснил Меррик. — Мне требовалось убедиться, что у тебя будет возможность сосредоточиться. Чтобы ты научилась всему, чему нужно, и ничто тебя не отвлекало.

— А теперь?

— А теперь обучение закончилось, — заявил он, словно это было простейшее дело на свете. — Ты получила необходимые знания. Выросла и повзрослела. Пора приступать к настоящей работе. После торта, конечно.

— После торта. — Я отправила в рот еще кусок бисквита, почти не чувствуя его вкуса. — А где… где этот новый дом?

Крестный так и просиял:

— На прекрасном участке земли неподалеку от Алетуа. Тихая деревенская глушь. Поля, пастбища, овцы. Идеальное место, чтобы отточить мастерство.

— Я никогда не слышала об Алетуа. — Я собиралась сказать что-то другое, но с языка сорвались эти слова.

Я не задумывалась о том, что когда-нибудь мне придется покинуть Междуместье, хотя следовало догадаться об этом раньше. Меррик сказал, что я стану великой целительницей, а в этом пустынном пространстве на границе миров не было ни одного пациента, нуждавшегося в лечении.

— Там чудесно, — заверил меня крестный. — До столицы полдня езды. Само место тихое… милая деревенская глушь, но…

Я раздраженно воткнула вилку в кусок торта:

— Ты уже говорил.

— Да… наверное. — Он принялся давить вилкой на крошки бисквита, чтобы собрать их с тарелки.

Я изучала его лицо, высматривая изменения, которые могли произойти за год, пока мы не виделись. Но ничего не находила. Боги не старятся, запоздало поняла я.

— Чем ты занимался весь год?

— Работал. — Меррик отрезал себе еще кусок торта.

Как я узнала позже, он был немыслимым сладкоежкой.

— Какая работа может быть у богов? — спросила я, продолжая ломать вилкой кусок торта, пока густой вишневый сок не растекся по тарелке, так что она стала напоминать поле битвы.

Он усмехнулся:

— Я полагаю, божественная.

— И наверное, сложная, раз она отняла столько времени, — заметила я. — Тебя не было год.

— Да, но посмотри, как ты выросла! — воскликнул он, не обращая внимания на мой осуждающий тон. Его красно-серебряные глаза засияли гордостью. — Как минимум на пять дюймов! И волосы стали темнее, чем раньше.

— Здесь нет солнца, и они не выгорают. — Я отложила вилку, перестав притворяться, что собираюсь доедать торт.

— В Алетуа все будет иначе. Твой дом стоит в центре большой поляны. Там много окон, и солнечный свет льется отовсюду. Летом там прекрасно.

— Мой дом, — медленно проговорила я. — Не наш.

Меррик наморщил лоб, пытаясь понять, что меня беспокоит.

— Конечно, он только твой. Я приготовил его для тебя. Там все так, как ты любишь. Я жду не дождусь, когда ты его увидишь. Давай еще по кусочку и пойдем.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, пропустив мимо ушей его предложение съесть еще по кусочку. Я пододвинула к нему свою тарелку. Он пожал плечами и принялся доедать мой раскрошенный торт.

— Что именно, Хейзел? — Его вопрос прозвучал резко и чуть раздраженно: не то чтобы сердито, но с предостережением.

— Откуда ты знаешь, что все будет так, как я люблю? Ты меня совершенно не знаешь. У тебя не было времени меня узнать.

— Ты забываешь, с кем говоришь, смертная. — Его голос прогремел как гром, голос грозного всемогущего бога.

Я не дрогнула. Я не стану его бояться.

— Я говорю со своим крестным, который обещал моим родителям, что заберет к себе и позаботится обо мне, которого я не видела целый год, потому что он бросил меня одну в этом царстве бессмертных.

В доме потемнело. Грозные черные тучи затянули небо и закрыли сияющий звездный свет, который зажгла для меня Благодать.

Я расправила плечи, выпрямив спину. Я знала, что права, и не собиралась отступать. Меррик раздул ноздри.

— Вот уж не думал, что тебе было здесь настолько тяжело, — жестко проговорил он. — В собственном доме, а не в хлеву. В доме, где я тебя одевал и кормил лучше, чем ты могла мечтать. Где у тебя появилось время приобрести новые знания, изучить секреты и чудеса смертного тела. Да. Теперь я понимаю, как ты здесь страдала.

— Ты оставил меня одну! — крикнула я, хотя и не хотела этого говорить. Мой голос сорвался, от наплыва чувств у меня перехватило дыхание. Я сердито вытерла слезы, навернувшиеся на глаза. — Столько лет мне твердили, что однажды ты придешь за мной и заберешь к себе. Я думала, это значит, что мы будем вместе. Что ты всегда будешь рядом и у меня наконец появится настоящая семья. Ты говорил моим родителям, что я тебе нужна. А сам исчез и пришел за мной только через двенадцать лет. И сразу же бросил меня. На целый год. — Меня душили рыдания, я больше не могла говорить. Не в силах смотреть на него, я закрыла лицо руками, уткнулась в стол и заплакала.

О боги, как же я плакала! Крупные горячие слезы текли по щекам, лицо покраснело и сморщилось. Мои плечи тряслись от рыданий, а грудь будто раскалывалась пополам. Нос заложило, мне стало трудно дышать, мои горькие всхлипы превратились в жалкие потуги схватить ртом воздух.

Внезапно рядом со мной оказался Меррик. Его костлявая, как у скелета, рука гладила меня по спине, он пытался меня успокоить, унять мою боль и ярость.

— Я… я не знаю, что сказать, — произнес он с искренним недоумением. — Я не думал, что ты захочешь, чтобы я оставался рядом. Ты уже не ребенок, ты совсем взрослая девушка.

— Я ребенок! — всхлипнула я. — Была ребенком. Я была… — Я покачала головой, не уверенная ни в чем. Я уже много лет полагалась только на себя. Это сделало меня взрослой? Но я не чувствовала себя таковой. Всегда, сколько себя помнила, я считала себя никем и ничем, а сейчас и подавно. Мне было больно говорить, больно сдерживать чувства, рвущиеся изнутри. Я порывисто обняла Меррика и уткнулась залитым слезами лицом в его плащ. Я ощущала его твердое тело под мягкой тканью. Он был слишком худым и каким-то неправильным, словно состоял из углов, геометрия которых была недоступна моему человеческому разумению, и костей, не имевшихся в моем смертном скелете. Для могучего бога, наделенного силой за пределами воображения, его физическое воплощение в этом мире занимало не так уж много места.

После короткого замешательства Меррик обнял меня и прижал к себе. Я изливала свое горе, а он гладил меня по плечам, по голове и не говорил ничего, лишь издавал тихие звуки сочувствия и утешения.

Не знаю, сколько мы так просидели в обнимку, но в конце концов мои слезы иссякли. Я разомкнула объятия, выпрямилась и пошевелила плечами, разминая лопатки. Вытерла мокрую щеку тыльной стороной ладони. Мое лицо горело от стыда. Мне было страшно представить, что Меррик подумает об этой истерике, что он подумает обо мне.

Меррик смотрел на меня, и тревога, читавшаяся у него на лице, была заметна, как брызги крови на хирургической простыне.

— Прости меня, — произнесла я, пытаясь взять себя в руки. — Я не хотела… не хотела… — Я осеклась, сама не понимая, чего не хотела. Мне требовалось высвободить накопившиеся во мне чувства, чтобы Меррик узнал о моем горьком разочаровании. Чтобы понял, как сильно меня огорчило его отсутствие.

Он прочистил горло, и его тихий кашель прозвучал как шелест крыльев насекомых, трущихся друг о друга.

— Я должен перед тобой извиниться, Хейзел. Я… не думал, что ты захочешь, чтобы я остался с тобой. Что ты захочешь, чтобы я находился рядом.

Лишь по прошествии многих лет я поняла, что, говоря, как он раскаивается, он ни разу не произнес слова «прости».

— Ты мой крестный, — всхлипнула я. — Ты моя семья… Другой семьи у меня нет.

Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Его глаза казались ярче обычного. В них появился странный стеклянный блеск, словно он тоже готов был расплакаться.

— Семья, — эхом повторил он и протянул мне руку.

Я взяла его за руку, и, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей детской ладони, это напомнило церемонное рукопожатие, будто мы заключали договор. Я порывисто прильнула к нему и стиснула в отчаянных объятиях. Я больше не плакала. Не искала утешения для себя. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как сильно я в нем нуждаюсь, в странном крестном отце, которому меня обещали с рождения. Мне хотелось, чтобы он нуждался во мне не меньше, чем я в нем.

Он обнял меня, и у меня зашумело в ушах от внезапно поднявшегося ветра. Вокруг нас закружился стремительный вихрь, развевая мне волосы и превращая плащ Меррика в шквал черной ряби.

Крестный первым разомкнул объятия, отступил назад и дал мне возможность обрести равновесие. У меня заложило уши, и на секунду показалось, что все вокруг изменилось. Мой дом не такой, каким был. Комната слишком большая. Мебель не на своих местах.

Я моргнула и протерла глаза, уверенная, что ветер нанес в них песка. Сейчас я вычищу песок, и все станет как прежде. Но этого не произошло. Я изумленно огляделась по сторонам. Дело было не в том, что мебель стояла не на своих местах… Это оказалась другая мебель. В другой комнате.

— Где… где мы? — спросила я, повернувшись к Меррику.

Он улыбнулся:

— Мы дома.