Болская деревня. Истории из детства

Юлия Анфёрова

Здесь вы найдёте до боли знакомые деревенские слова и поговорки, почувствуете запах сенокоса и земляники, услышите журчание речки, пение петухов и деревенские частушки. «Гледите жо! Ее чё, робята, еко место. Коршун-от счи́поршил чипу́шку-ту. Прошарапу́чили, сидим та́ргам!» «Хлеб-от шибко неизда́шный сёдни. Квашонка-та у́росила стояла на лавке», «Будь ты жжит ты! Как еть сту́ргало. Перева́ла кака́ пришла. Лизьте жо, девки, на пола́ти. Гром-от тамока́ пережидать будём», и другие.

Драже в шоколаде

Пойду на речку, пока бабушка не видит. А речка у нас мелкая и узкая. И вода в ней студёная-студёная. Опустишь руку и обжигаешься холодом. Ногой потрогать так совсем нельзя. Мы с девочками держали в воде руки на спор, кто дольше, и до слёз это дело даже доходило. Баюкаешь руку перед собой и дуешь, а она не чувствует ничего. Как это, говорят, можно купаться в речке? И есть ли такое чудо на свете, чтобы вода была тёплая, как парное молоко? А про море у нас в деревне никто слыхом не слыхивал, и разговоров таких не было. Где это море есть, если вокруг только лес и поле?

Нет, всё-таки на речку нельзя, бабушка будет ругаться. Маме расскажет. Моя мама уехала далеко, в большой город. Пермь называется. Бабушка Дуся называет его «Перем», а мама сказала, что «Перем» — это неправильно, надо говорить «Пермь».

Нехорошо, конечно, вышло, обидно.

Мама обещала, что мы в гости к бабушке Дусе съездим, купила мне конфеты в красивой пачке с крокодилом Геной и Чебурашкой. На ней было написано: «Дра-же в шо-ко-ла-де». Они так заманчиво пахли, прямо объеденье. Но я их есть не стала, для бабушки Паши и Дуси оставила. Вот Бабе Дусе четыре штучки дам, а бабе Паше две, потому что она старенькая, у неё зубов совсем нету, и конфеты она только чупкать может.

Когда двери нашего жёлтого рейсового автобуса открылись на остановке, я очень обрадовалась, что

меня бабушка Дуся встречает. Родная такая, в синем платке, длинной юбке и в галошах. (Я знаю, почему бабушка в шерстяных носках и галошах ходит: чтобы было легко и прохладно, и чтобы ноги не промочить).

Бабушка меня снимает с автобуса, я ей на ходу про свои конфеты рассказываю, обнимаю за шею. Оборачиваюсь — и глазам своим не верю: двери автобуса закрылись, а мама за ними стоит. Уезжает.

Я — автобус догонять! Реву! Рассыпала свои конфеты прямо в грязь. Бабушка где-то сзади бежит, га́ркает меня (зовёт).

Ох, как обидно мне было, ой-ёй. До сих пор слёзы наворачиваются. А ещё говорят, что дети в пять лет ничего не помнят! Я всё помню, как вы уже догадались.

Баба Дуся наконец схватила меня, подняла на руки, обняла, успокаивает, сама чуть не ревёт.

Ну, пришли мы, значит, к нашему дровянику, а возле него бабушка Паша сидит, дубинкой водит по земле, ещё не знает про моё горе.

Меня второй волной захлестнуло:

— Бабушка Паша! Меня мама оставила! Сказала, что со мной пойдёт к вам, а сама уехалаа..!

Слёзы ручьём бегут, воздуха не хватает даже. Конфеты ей сую, которые остались.

Бабушка Паша разохалась, запереживала:

— Ох, беда ли нет ли… Бежи жо скориё в и́збу да игрульки-те свои собери… Молоко али простокиша-та есь ли, Дуська? Хлеб-от посыпь ей песком, пушшай отойдёт малёхо. Маш-маш-маш, все конфетки свои ростеряла нально. Ох, Галька, чё жо ты натворила? (Это про мою маму). Чё тожно будёт?

Гладит меня сухой жилистой рукой по спине, похлопывает:

— Не реви уж, не реви, дева. Куды годно так реветь? Ничё, приедет мать-та, куды де́нечча, обожди маленько.

Собака наша Лапка вышла из дровяника на мой плач, хвостом виляет, мокрым носом тычется, чихает, даже в лицо лизнула. Зверь, а понимает всё. Я её обнимаю, слёзы размазываю рукавами. Бабушка Паша машет на неё палкой, поругивает.

В общем, отошла я. Игрушки нашла. Полегчало маленько.