Прощание с «Императрицей»

Юрий Иваниченко, 2019

Следуя за героями романа, повествующего о полной опасностей службе братьев Ивановых в годы Первой мировой войны, читатель переносится то на пограничье между Польшей и Восточной Пруссией, то на Кавказский фронт, то на палубу эсминца, то в тесный отсек единственного в России подводного минного заградителя, то в бурлящий страстями и интригами Петроград. Захватывающие события разворачиваются в период со второй половины 1915-го до осени 1916 года, до гибели флагмана российского Черноморского флота линейного корабля «Императрица Мария». Всё это вкупе с точными описаниями военных и бытовых реалий времён великой войны придаёт особую убедительность большим и малым подвигам, переживаниям и приключениям героев книги.

Николай Иванов

Как сие начиналось

— Вот вам и арьергард, Николай Алексеевич, — сказал полковник Кривицкий, устало кивнув в сторону неустроенного, точно на пожарище, бивуака «беспризорников»: солдат и унтер-офицеров, оставшихся без начала и попечения и прибившихся к полку. Из них самым старшим по званию был подпрапорщик лет на вид восемнадцати. А самым способным к командованию (это капитан Иванов понял, заглянув в расширенные глаза подпрапорщика на детском лице, запятнанном высохшей чужой кровью) был бог весть откуда взявшийся тут казачий вахмистр лет сорока, с бритым черепом, закрученными усами с рыжинкой и фамилией соответствующей — Борщ.

С ним капитан уже успел познакомиться: распорядительный и уживчивый во всех смыслах малоросс, способный, кажется, найти себе выгодную вакансию и в Воинстве Небесном, и в «чёртовом племени».

— Дадите увести обоз — всем по Георгию, — без особого вдохновения, привычно почти добавил полковник Кривицкий с выражением острого приступа мигрени на желчном лице и, глянув за пазуху расхристанной шинели капитана, уточнил: — По очередному.

«Офицерский» четвёртой степени уже белел над клапаном полевой гимнастёрки слоновой костью.

— И приведите себя в порядок, как станете представляться.

Полковник коротко козырнул.

Капитан Иванов невольно замешкался, — и фуражки-то не было на голове, как его окликнул командир, так и не дав дойти до вожделенного котелка с «сугревом», заменившим и чай, и похлёбку, близ устроенной в амбаре лесного хуторка караулки.

«Привести себя в порядок…»

Для этого, наверное, первым делом надо было избавиться от уланского палаша без ножен, который он таскал за собой почти машинально, всё ещё не оправившись от стычки с германским разъездом.

…Не то чтобы особые храбрецы были те уланы в кожаных шлемах без укромной серой холстины, но с сияющими имперскими кокардами, в шинелях муравчатого сукна, — должно быть, не разобрались, когда, гарцуя, ворвались на попятный двор хутора (что и впрямь походил на почтовый ям забытого тракта). Скакнул один даже, как на манеже, через телегу с трупами, грязью из-под задних копыт бросил в лицо Николая, — тот как раз выискивал письма и документы в карманах убитых поутру товарищей.

И сам не понял капитан Иванов, как оказался на крупе сивого уланского скакуна. Вроде, только что стоял на четвереньках в мёрзлой тележной соломе, силясь непослушными пальцами развязать узелок бечевы со складнем на груди поручика Робсона. А тут как нелёгкая подхватила, — просто прыгнул куда-то вслед лихача, и уже оказался на закорках у немца. Только в нос ударил ядрёный смрад перегара и нелепый дух «розовой воды»: это улан извернулся и орал что-то благим матом в лицо капитана, вырываясь из-под его локтя, — уже с трезвым ужасом в белых глазах.

Со свёрнутой шеей улетел немец куда-то с глаз Николая под копыта своего же скакуна, а вот палаш его, притороченный ножнами к луке седла, остался. И хоть не было у пехотного капитана никакой иной практики в кавалерийской рубке, кроме как в битве с тыквами на огороде по малолетству, да так неистово махал он тем палашом, что германскому разъезду, по-своему, и повезло даже. Прянули от него уланы за ворота раньше, чем во дворе поднялся должный переполох. Только одного и выбили из седла чуть запоздавшие пули вахмистра Борща.

Тогда-то без слов, раз переглянувшись, познакомились и прониклись обоюдным доверием капитан Н.А. Иванов и вахмистр Григорий Борщ. И поскольку вся баталия развернулась на глазах слегка оторопевшего полковника Кривицкого, что вышел на крыльцо потемневшего бревенчатого «штаба» как раз, чтоб в очередной раз распорядиться об его эвакуации, то он сразу же и сообразил: «Вот, кто и эти ошмётки, с которыми возиться ни времени нет, ни желания, в чувство приведёт. С ними же и боевую задачу выполнит…» Узнал полковник, командир остатков дивизии, капитана Иванова — не раз представлял его командир 114-го полка как первейшего своего помощника: «Иной раз вместо полковой артиллерии посылаю».

А задачу исполнить следовало нехитрую, но мало вдохновляющую, — вернуться назад, в полымя, из коего только вырвались, и помереть почти что наверняка, дав штабу и остаткам дивизии уйти в отрыв, на манящий звук далёкой канонады. Вот только всё более и более глухой, удаляющейся от прочерченной в последний раз линии обороны Сибирского корпуса. Не иначе как соседи, отступившие десять дней назад, так безостановочно и катятся по Мазурским болотам вспять, в Россию…

Полковник Кривицкий очнулся, вновь увидев перед собой капитана Иванова. На этот раз уже застёгнутого на все крючки шинели, прожжённой по подолу, с фуражкой, надвинутой на глаза цвета серого сукна. Шинельного серого сукна.

— Патроны? — запоздало переспросил полковник.

–…И гранаты, и пулемётные цинки, ваше высокоблагородие, — присовокупил к уже сказанному, да не расслышанному полковником, капитан от гвардии Николай Иванов.

— Да где же их, мать их… — чуть не вырвалось у полковника с заскорузлой досадой. — Что начальник по обеспечению говорит?

— То же, что и вы, господин полковник, — безо всякого пиетета и даже равнодушно как-то заметил капитан. — Матушку поминает.

Кривицкий поморщился, пытаясь спрятать за понимающей полуулыбкой всё более затвердевающее чувство такого же, как и у капитана, смертельного безразличия: «Сил нет. Десять дней изматывающей беспрерывной обороны и бессмысленных контратак силами, которых даже счесть невозможно, которые собираются, вот так, мимоходом, чуть ли не случайно из остатков дивизии. И так же пропадают в вареве адского котла окружения…»

— Скажите Сергею Павловичу, я распорядился, чтобы дали от взвода охраны штаба всё, что только можно.

«Всё что можно было» оказалось двумя коробами со снаряжёнными пулемётными лентами для станкового «максима» и дюжиной гранат системы Рдутловского, да с пригоршней патронов на каждый винтовочный ствол. С этим сводная полурота капитана Николая Иванова и ушла перегородить грудью единственную тут просеку заброшенного, должно быть, с Екатерининских времён почтового тракта.

Последним, сомнамбулически удерживая трёхлинейку под локтем, увязался следом за полуротой подпрапорщик с детским лицом, запятнанным чужой кровью, — хоть его уже и не звал никто, ни на помощь боевую, ни на согласие не надеясь.