Неточные совпадения
Мать отвечала ему, как мне рассказывали, что теперешняя ее болезнь
дело случайное, что она скоро пройдет и что для поездки в Оренбург ей нужно несколько
времени оправиться.
Всякий
день я принимался учить читать маленькую сестрицу, и совершенно без пользы, потому что во все
время пребывания нашего в Багрове она не выучила даже азбуки.
Я помню, что гости у нас тогда бывали так веселы, как после никогда уже не бывали во все остальное
время нашего житья в Уфе, а между тем я и тогда знал, что мы всякий
день нуждались в деньгах и что все у нас в доме было беднее и хуже, чем у других.
Редко случалось, чтобы мать отпускала меня с отцом или Евсеичем до окончания своей прогулки; точно то же было и вечером; но почти всякий
день я находил
время поудить.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились в своих детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой учился неохотно, — все это увеличилось само собою, потому что прибавилось
времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило
дело даже до «Древней Вивлиофики».
Вероятно, долго продолжались наши крики, никем не услышанные, потому что в это
время в самом
деле скончался дедушка; весь дом сбежался в горницу к покойнику, и все подняли такой громкий вой, что никому не было возможности услышать наши детские крики.
Я ничего не читал и не писал в это
время, и мать всякий
день отпускала меня с Евсеичем удить: она уже уверилась в его усердии и осторожности.
Там можно было удить и крупную и мелкую рыбу: в стари́це, тихой и довольно глубокой, брала крупная, а с другой стороны, где Бугуруслан бежал мелко и по чистому
дну с песочком и камешками, отлично клевали пескари; да и сидеть под тенью берез и лип, даже без удочки, на покатом зеленом берегу, было так весело, что я и теперь неравнодушно вспоминаю об этом
времени.
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый
день, в который получал с утра позволенье ехать на охоту, с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного
времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится с бодрым и голодным ястребом на руке, с собственной своей собакой на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь, на охоту».
Отец рассказывал подробно о своей поездке в Лукоянов, о сделках с уездным судом, о подаче просьбы и обещаниях судьи решить
дело непременно в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе руки на свою высокую трость, говорил, что верить судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет
время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
В этот
день мой отец, тетушка Татьяна Степановна и тетушка Александра Степановна, которая на то
время у нас гостила, уехали ночевать в Неклюдово, чтобы встретить там в храме Божием Светлое Христово воскресенье.
Давно уже прошло обычное
время для обеда, который бывает ранее в
день разговенья.
Наконец пришло и это
время: зазеленела трава, распустились деревья, оделись кусты, запели соловьи — и пели, не уставая, и
день и ночь.
Она отвечала, что никто не запрещает ему ни стрелять, ни удить, но в то же
время презрительно отозвалась об этих охотах, особенно об уженье, называя его забавою людей праздных и пустых, не имеющих лучшего
дела, забавою, приличною только детскому возрасту, и мне немножко стало стыдно, что я так люблю удить.
Светляки недолго жили и почти всегда на другой же
день теряли способность разливать по
временам свой пленительный блеск, которым мы любовались в темной комнате.
Я знал, что из первых, висячих, хризалид должны были вывестись денные бабочки, а из вторых, лежачих, — ночные; но как в то
время я еще не умел ходить за этим
делом, то превращения хризалид в бабочки у нас не было, да и быть не могло, потому что мы их беспрестанно смотрели, даже трогали, чтоб узнать, живы ли они.
Она считала ее полезною для своего здоровья и употребляла как лекарство по нескольку раз в
день, так что в это
время мало ела обыкновенной пищи.
Отец хотел только оттянуть подалее
время отъезда, вместо 1 августа ехать 10-го, основываясь на том, что все лето были дожди и что яблоки поспеют только к Успеньеву
дню.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же
время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что
дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
Мы должны были поспеть на перевоз на солнечном восходе, чтоб переправиться через реку в тихое
время, потому что каждый
день, как только солнышко обогреет, разыгрывался сильный ветер.
Симбирская гора, или, лучше сказать, подъем на Симбирскую гору, высокую, крутую и косогористую, был тогда таким тяжелым
делом, что даже в сухое
время считали его более затруднительным, чем самую переправу через Волгу; во
время же грязи для тяжелого экипажа это было препятствие, к преодолению которого требовались неимоверные усилия; это был подвиг, даже небезопасный.
Впрочем, это удовольствие скоро мне наскучило, а яблонный сад — еще более, и я стал с грустью вспоминать о Багрове, где в это
время отлично клевали окуни и где охотники всякий
день травили ястребами множество перепелок.
Отец мой, побывав в Старом Багрове, уехал хлопотать по
делам в Симбирск и Лукоянов. Он оставался там опять гораздо более назначенного
времени, чем мать очень огорчалась.
Долгое отсутствие моего отца, сильно огорчавшее мою мать, заставило Прасковью Ивановну послать к нему на помощь своего главного управляющего Михайлушку, который в то же
время считался в Симбирской губернии первым поверенным, ходоком по тяжебным
делам: он был лучший ученик нашего слепого Пантелея.
«Если б не боялась наделать вам много хлопот, — писала она, — сама бы приехала к вам по первому снегу, чтоб
разделить с вами это грустное
время.
Прошло сорок
дней, и пришло
время поминок по бабушке, называемых в народе «сорочинами».
Вот и собирается тот купец по своим торговым
делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим
делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли
времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три
дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли
времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и
день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Ходил он так, много ли, мало ли
времени — неведомо: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается.
Мало ли, много ли тому
времени прошло: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается, — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная, ничему она уж не дивуется, ничего не пугается, служат ей слуги невидимые, подают, принимают, на колесницах без коней катают, в музыку играют и все ее повеления исполняют; и возлюбляла она своего господина милостивого,
день ото
дня, и видела она, что недаром он зовет ее госпожой своей и что любит он ее пуще самого себя; и захотелось ей его голоса послушать, захотелось с ним разговор повести, не ходя в палату беломраморную, не читая словесов огненных.
Прошло мало ли, много ли
времени: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается, — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной, увидеть своими глазами зверя лесного, чуда морского, и стала она его о том просить и молить; долго он на то не соглашается, испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером написать; не токмо люди, звери дикие его завсегда устрашалися и в свои берлоги разбегалися.
И прошло тому не мало
времени: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается.