Неточные совпадения
Какой-нибудь дикарь, бродя по берегам реки или моря для добывания себе скудной пищи или беспечно отдыхая под тенью крутого берега и растущих на нем деревьев, приметил стаи
рыб, плавающих около берегов;
видел, как голодные
рыбы жадно хватают падающих на поверхность вод разных насекомых и древесные листья, и, может быть, сам бросал их в воду, сначала забавляясь только быстрыми движениями
рыб.
Такие складные удилища, хорошо отделанные, с набалдашником и наконечником, имеют наружность толстой красивой палки; кто
увидит их в первый раз, тот и не узнает, что это целая удочка; но, во-первых, оно стоит очень недешево; во-вторых, для большой
рыбы оно не удобно и не благонадежно: ибо у него гнется только верхушка, то есть первое коленце, состоящее из китового уса или камышинки, а для вытаскивания крупной
рыбы необходимо, чтобы гибь постепенно проходила сквозь удилище по крайней мере до половины его; в-третьих, его надобно держать всегда в руках или класть на что-нибудь сухое, а если станешь класть на воду, что иногда неизбежно, то оно намокнет, разбухнет и даже со временем треснет; к тому же размокшие коленца, покуда не высохнут, не будут свободно вкладываться одно в другое; в-четвертых, все это надо делать неторопливо и аккуратно — качества, противоположные натуре русского человека: всякий раз вынимать, вытирать, вкладывать, свинчивать, развинчивать, привязывать и отвязывать лесу с наплавком, грузилом и крючком, которую опять надобно на что-нибудь намотать, положить в футляр или ящичек и куда-нибудь спрятать…
Леса взвивается вверх, как будто просто сорвалась
рыба, огорченный охотник поспешно достает свежего червя, хочет насадить и вместо крючка
видит перерезанный конец поводка или лесы, которым была она привязана…
Это уженье имеет одну невыгодную сторону: в листьях трудно разглядеть наплавок; но зато
рыба охотно и смело берет под лиственным покрывалом, и прозрачность осенней воды в этом случае помогает успешному уженью, ибо
рыба издалека
видит упавшую в воду насадку, а человека не
видит.
Делаются хлебные прикормки с конопляным маслом, с сыром; пришивают к мешку, завернувши в тряпочку, маленькие кусочки бобровой струи (даже привязывают их к крючкам): все это я пробовал, но никакой особенной пользы не
видел; хлебом же или квасною гущею с конопляным маслом, по моему замечанию, скорее можно отвадить
рыбу; я два раз испытал это очевидно на карасях.
При вытаскивании крупной
рыбы без сачка,
увидев и услышав ее, надобно подводить к берегу, особенно крутому, в таком положении, чтобы голова
рыбы и верхняя часть туловища были наружи и приподняты кверху: само собою разумеется, что это можно сделать с толстой крепкой лесою, в противном случае надобно долго водить
рыбу сначала в воде, потом на поверхности и подтаскивать ее к берегу очень бережно, не приподымая уже головы рыбьей кверху, и потом взять ее рукою, но непременно в воде.
Высмотрев издали удобное место, [Удобными местами считаются омуточки, ямки, где вода завертывается и бежит тише и где форель выпрыгивает иногда на поверхность, ловя червячков, падающих с дерев, мошек и других насекомых.] надобно подкрадываться из-за кустов и, пропустив сквозь них длинное прямое удилище, на конце которого навита коротенькая леса без наплавка с небольшим грузилом, крючком и насадкою красного навозного червяка, тихонько развить лесу и опустить в воду; если
рыба вас не
увидит, то она схватит в ту же секунду, иногда едва допустит червяка погрузиться в воду.
Это и не мудрено; я
видел, как крючок, воткнувшийся в деревянную плаху очень крепко, потому что я несколько раз сильно дергал удочку, рискуя даже оторвать — был отцеплен
рыбой, которая, схватив насаженный крючок сзади и потянув вниз, весьма легко сняла его с дерева.
В последний раз мне случилось
видеть такой мор в 1841 году: я жил это лето в подмосковном селе Ильинском; от него верстах в трех есть довольно большой, глубокий пруд и мельница при деревне Оборвихе на речке Сомынке; всякой
рыбы много водилось в этом пруду, потому что в нем нельзя было ловить неводом и даже бреднем по множеству подводных каршей, коряг и густой травы.
Один раз (в исходе июля), подъезжая к пруду, я
увидел, что все берега белелись, точно по краям воды лежал снег; подошед ближе, я рассмотрел, что это была снулая
рыба: окуни, плотва, язики, головлики и небольшие щурята.
Нередко случается, однако, что, зайдя слишком высоко или далеко в луговые поймы, не находит она водяного пути для возвращения в реку и остается в ямках и бокалдинах: если
увидят люди, то поймают ее, а если нет и бокалдины высыхают уединенно,
рыба гибнет и достается на пищу воронам и разным другим птицам — иногда и свиньям.
Кому из них не случалось смирно стоять или сидеть близ закинутых удочек, ожидая крупной
рыбы, и
видеть, как мелкая, поднявшись вверх, покрывает и рябит всю поверхность воды около его наплавков?
Вдруг
вижу я, что рыбак встал на ноги и начал водить, по-видимому, большую
рыбу.
Но бог знает, справедливо ли это объяснение: сторожкая, пугливая
рыба,
увидев какую бы то ни было движущуюся фигуру, может уплыть прочь, спрятаться — это понятно; но дальнейших соображений осторожности я не признаю: почему же головли берут редко и в глубоких местах, в воде непрозрачной, где рыбака решительно не видно?
Видя, что крупная
рыба не берет, я откинул большую удочку, взял среднюю, в шесть волосков, насадил маленького сальника и закинул.
Никогда никому не входило в голову, чтоб в этой яме могла держаться
рыба, особенно караси: мальчишки
увидели плавающие поверху темные тучи какой-то
рыбы и рассказали о том в деревне.
Правда, бывает иногда клев, который может привести а заблуждение неопытного рыбака, ибо беспрестанно какая-то
рыба утаскивает наплавок и беспрестанно промахи следуют один за другим;
видя всякий раз, что конец червяка оторван, охотник сначала считает это шалостью ельцов или плотвы, хотя характер клева чисто окуневый.
Это озеро находится в тридцати верстах от губернского города Уфы и в полуверсте от реки Белой, с которой сливается весною; разумеется, русские называют его и сидящую на нем деревню Кишки.] таскал я плотву и подлещиков; вдруг
вижу, что на отмели, у самого берега, выпрыгивает из воды много мелкой рыбешки; я знал, что это происходит от преследования хищной
рыбы, но,
видя, что возня не прекращается, пошел посмотреть на нее поближе.
Что же я
увидел? на отмели, острым углом вдавшейся в берег, не глубже двух вершков, большая стая порядочных окуней ловила мелкую
рыбу, которая от неизбежной погибели выскакивала даже на сухой берег; окуни так жадно преследовали свою добычу, что сами попадались на такую мель, с которой уже прыжками добирались до воды поглубже: я даже поймал трех из них руками.
Может быть, сначала говорили «дверец», а потом, для удобства произношения, стали говорить «дворец».] между сваями, его окружавшими; едва только закинул я среднюю удочку, насаженную на раковую шейку, как пошел проливной дождь, от которого я спрятался под крышею пильной; дождевая туча еще не пронесласъ, как я услышал крик зовущего меня мельника; я поспешно бросился к нему и
вижу, что он возится с моей удочкой, на которую взяла большая
рыба; но я не успел прибежать вовремя: мельник стоял с одним удилищем и лесой, оборванной выше наплавка…
Другой случай был со мной недавно, а именно в половине сентября 1845 года: пришел я удить окуней, часу в восьмом утра, на свою мельницу; около плотины росла длинная трава; я закинул удочку через нее в глубокий материк, насадив на крючок земляного червя; только что я положил удилище на траву и стал развивать другую удочку, как наплавок исчез, и я едва успел схватить удилище; вынимаю — поводок перегрызен; я знал, что это щука, и сейчас закинул другую удочку; через несколько минут повторилась та же история, но я успел подсечь и начал уже водить какую-то большую
рыбу, как вдруг леса со свистом взвилась кверху: поводок опять оказался перегрызен; явно, что и это была щука и уже большая, ибо я почти ее
видел.
Хотя леса была толстая и крепкая, но рыбак,
видя, что
рыба попала огромная, что поворотить ее невозможно и что леса вытягивается в прямую линию, — бросил удилище.
Он долго не знал, с какой
рыбой возится, и
увидел, что это щука, только тогда, когда она в первый раз всплыла наверх.
Я сам
видел, как крестьянские мальчики ловили некрупную пеструшку, протыкая дубинками тонкий осенний лед и опуская в пробитое отверстие нитку с крючком, насаженным навозным червяком; нитка привязывалась посередине к небольшой палочке, которая клалась поперек отверстия, так что
рыба, попав на крючок, никак не могла утащить палочку в воду.
В местах, безопасных от посетителей, можно ставить крючки на удилищах и с наплавками; последнее приятно потому, что, подходя, рыбак издали уже
видит, взяла на крючок
рыба или нет и куда затащило наплавок, а также и потому, что на удилище веселее поводить и вытащить
рыбу.
Для насадки можно употреблять всякую мелкую
рыбу, кроме ершей, окуней и щурят: живую или снулую — для налима это все равно; я даже считаю, что снулая лучше: живая может спрятаться под траву и забиться под коряги, так что налим ее не
увидит.
Неточные совпадения
Когда Грэй поднялся на палубу «Секрета», он несколько минут стоял неподвижно, поглаживая рукой голову сзади на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалось в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это время по шканцам с тарелкой жареной
рыбы;
увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана.
Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных
рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было
увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
— Конечно, эти единоборства — безумие, — сказал Самгин строгим тоном. Он
видел, что чем более говорит Митрофанов, тем страшнее ему, он уже вспотел, прижал локти к бокам, стесненно шевелил кистями, и кисти напоминали о плавниках
рыбы.
— Меня эти вопросы не задевают, я смотрю с иной стороны и
вижу: природа — бессмысленная, злая свинья! Недавно я препарировал труп женщины, умершей от родов, — голубчик мой, если б ты
видел, как она изорвана, искалечена! Подумай:
рыба мечет икру, курица сносит яйцо безболезненно, а женщина родит в дьявольских муках. За что?
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей,
видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула
рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее — не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа.