Было уже поздно. На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях
старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Мы шли молча, Вандага впереди, за ним я, за мною стрелки Ноздрин и Глегола. Вдруг одна из
старых елей, стоящих впереди, покачнулась, стала клониться к земле, сначала медленно, а потом быстрее, и с сильным шумом упала поперек тропы.
Неточные совпадения
Старый дуб шелестел листьями и рассказывал молодому ясеню о том, чему довелось ему
быть свидетелем за двести с лишним лет.
Самыми
старыми селениями на Амуре
были Найхин, Дырен и Баоца.
Ночью
старая — «натулившаяся»
ель упала в воду и вершиной застряла на камнях у левого берега, а мы, ничего не подозревая, сели в лодку и поплыли вниз по течению реки, стараясь держаться правого берега.
Смотрителем маяка
был старый боцман парусного флота Майданов.
Самые
старые селения
были на реке Хади и на реке Тумнине (Хату-Дата и Дата).
Оно
было старое, полуразрушенное, грязное и сырое.
Ороч присел на землю, чтобы поправить обувь, а я стал осматриваться. Мы находились в хвойном лесу, состоявшем из
ели и пихты с примесью лиственицы и каменной березы. Лес
был старый, деревья тонкоствольные, со множеством сухих веток, густо украшенные седыми прядями бородатого лишайника.
Вода в протоке
была чистой, галька в нескольких местах запачкана экскрементами пернатого хищника, а на свежей пороше по льду — десятка два
старых и новых следов больших птичьих лап.
Старые мохнатые
ели, под тяжестью снега опустив книзу темнозеленые ветви свои, находились в том напряжении, когда бывает достаточно малейшего ветерка, чтобы вывести их из состояния покоя.
Однако скоро я заметил, что всего
было только два следа: один большой —
старый, другой поменьше — свежий.
На снегу около тополя
было много
старых следов — больших и малых. Значит, в логовище ютился сперва один тигр, потом он ушел, а его место занял другой зверь, помоложе.
Было неизвестно только, ушел ли тигр сам на охоту или мы спугнули его. Вероятно, он ушел сам, иначе он не упустил бы случая поживиться собакой, которая сама пришла к его жилищу.
Чем дальше, тем лес
был гуще и больше завален буреломом. Громадные
старые деревья, неподвижные и словно окаменевшие, то в одиночку, то целыми колоннадами выплывали из чащи. Казалось, будто нарочно они сближались между собой, чтобы оградить царственного зверя от преследования дерзких людей. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет
был бессилен, и вечная тишина могилы изредка нарушалась воздушной стихией, и то только где-то вверху над колоннадой. Эти шорохи казались предостерегающе грозными.
И
старые и молодые деревья переплелись между собою ветвями и
были густо опутаны ползучими растениями, которые образовали как бы сплошную стену из зарослей.
Теперь долина круто повернула на юг, по сторонам стали появляться явственно выраженные древние речные террасы с основанием из глинисто-кремнистых сланцев. Заболоченные хвойные леса остались сзади, и на сцену вновь выступила лиственица. Кое-где виднелись следы, оставленные
старыми пожарами. На местах выгоревших хвойных деревьев выросли березняки. Всюду встречались следы сохатых, но самих животных не
было видно: их спугнули стрелки и казаки, идущие впереди с обозом.
Первое, что я сделал, это пристыдил Лайгура и его жену за бесчеловечное отношение к безногой девушке. Вероятно, утром Цазамбу рассказал старику о том, что я будил его и сам носил дрова к больной, потому что, войдя в ее юрту, я увидел, что помещение прибрано, на полу
была положена свежая хвоя, покрытая сверху новой цыновкой. Вместо рубища на девушке
была надета, правда,
старая, но все же чистая рубашка, и ноги обуты в унты. Она вся как бы ожила и один раз даже улыбнулась.
— Вдовею я, третий год, — начала она полушепотом, сама как бы вздрагивая. — Тяжело было замужем-то,
старый был он, больно избил меня. Лежал он больной; думаю я, гляжу на него: а коль выздоровеет, опять встанет, что тогда? И вошла ко мне тогда эта самая мысль…
От жара, подымавшегося вместе с дымом кверху, качались ветки
старой ели, у подножия которой мы расположились, и то закрывали, то открывали темное небо, усеянное звездами.
Не таков был его однофамилец, с большими рыжими усами вроде сапожной щетки. Его никто не звал по фамилии, а просто именовали: Паша Рыжеусов, на что он охотно откликался. Паша тоже считал себя гурманом, хоть не мог отличить рябчика от куропатки. Раз собеседники зло над ним посмеялись, после чего Паша не ходил на «вторничные» обеды года два, но его уговорили, и он снова стал посещать обеды:
старое было забыто. И вдруг оно всплыло совсем неожиданно, и стол уже навсегда лишился общества Паши.
Неточные совпадения
Да разметать наскоро
старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб
было похоже на планировку.
Поспел горох! Накинулись, // Как саранча на полосу: // Горох, что девку красную, // Кто ни пройдет — щипнет! // Теперь горох у всякого — // У
старого, у малого, // Рассыпался горох // На семьдесят дорог!
По осени у
старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней не
ел; хирел да сох, // Сам над собой подтрунивал: // — Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
( — Вот так-то! чем бы
старому // Лекарство
пить, — заметил Влас, — // Он
пьет вино стаканами.
Не видеться ни с женами, // Ни с малыми ребятами, // Ни с стариками
старыми, // Покуда спору нашему // Решенья не найдем, // Покуда не доведаем // Как ни на
есть — доподлинно: // Кому жить любо-весело, // Вольготно на Руси?