Неточные совпадения
Одет он
был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него
была какая-то повязка, на ногах унты [Обувь, сшитая из сохатиной или изюбровой кожи, выделанной под замшу.], за спиной большая котомка, а в руках сошки и
старая длинная берданка.
Ущелье, по которому мы шли,
было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях
были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Нечего делать, надо
было становиться биваком. Мы разложили костры на берегу реки и начали ставить палатки. В стороне стояла
старая развалившаяся фанза, а рядом с ней
были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму. В деревне стрельба долго еще не прекращалась. Те фанзы, что
были в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы и сами не знали этого. Стрелки и ругались и смеялись.
Самыми
старыми поселками на озере
будут: Турий Рог и Камень-Рыболов.
Путевые записки необходимо делать безотлагательно на месте наблюдения. Если этого не сделать, то новые картины, новые впечатления заслоняют
старые образы, и виденное забывается. Эти путевые заметки можно делать на краях планшета или в особой записной книжке, которая всегда должна
быть под рукой. Вечером сокращенные записки подробно заносятся в дневники. Этого тоже никогда не следует откладывать на завтра. Завтра
будет своя работа.
Пройдя 2,5 км от бивака, мы вдруг совершенно неожиданно наткнулись на затески. Они
были старые, заплывшие.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них
были старые, другие новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались кости соболя.
Рододендроны
были теперь в полном цвету, и от этого скалы, на которых они росли, казались пурпурно-фиолетовыми. Долину Фудзина можно назвать луговой.
Старый дуб, ветвистая липа и узловатый осокорь растут по ней одиночными деревьями. Невысокие горы по сторонам покрыты смешанным лесом с преобладанием пихты и
ели.
Встреча с таким «промышленником» гораздо опаснее, чем встреча со зверем. Надо всегда
быть готовым к обороне. Малейшая оплошность — и неопытный охотник погиб.
Старые охотники с первого взгляда разбирают, с кем имеют дело — с порядочным человеком или с разбойником.
Фанза
была старенькая, покосившаяся; кое-где со стен ее обвалилась глиняная штукатурка;
старая, заплатанная и пожелтевшая от времени бумага в окнах во многих местах
была прорвана; на пыльных канах лежали обрывки циновок, а на стене висели какие-то выцветшие и закоптелые тряпки. Всюду запустение, грязь и нищета.
Оба китайца
были одеты в синие куртки, синие штаны, наколенники и улы, но одежда молодого китайца
была новая, щеголеватая, а платье старика —
старое и заплатанное.
Местные китайцы называют его Сихота-Лин, а чаще всего Лао-Лин, то
есть старый перевал (в смысле «большой, древний»).
Осенью среди оранжево-красных виноградников и сухих желтых папоротников, в которых
есть немало почерневших
старых листьев, тигра трудно увидеть даже на близком расстоянии.
Дерсу нисколько не изменился и не
постарел. Одет он
был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На голове его
была повязка и в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно
было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже
старый человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Чего тут только не
было: порожний мешок из-под муки, 2 старенькие рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок,
старые унты, гильзы от ружья, пороховница, свинец, коробочка с капсулями, полотнище палатки, козья шкура, кусок кирпичного чая вместе с листовым табаком, банка из-под консервов, шило, маленький топор, жестяная коробочка, спички, кремень, огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще какая-то баночка, кружка, маленький котелок, туземный кривой ножик, жильные нитки, 2 иголки, пустая катушка, какая-то сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя, копытца кабарги и рысьи кости, нанизанные на веревочку 2 медные пуговицы и множество разного хлама.
Утром 8 августа мы оставили Фудзин — это ужасное место. От фанзы Иолайза мы вернулись сначала к горам Сяень-Лаза, а оттуда пошли прямо на север по небольшой речке Поугоу, что в переводе на русский язык значит «козья долина». Проводить нас немного вызвался 1 пожилой таз. Он все время шел с Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии я узнал, что они
были старые знакомые и таз собирался тайно переселиться с Фудзина куда-нибудь на побережье моря.
После полудня Дерсу нашел маленькую тропку, которая вела нас к перевалу, покрытому густым лесом. Здесь
было много барсучьих нор. Одни из них
были старые, другие — совсем свежие. В некоторых норах поселились лисицы, что можно
было узнать по следам на песке.
Лес, растущий на западных склонах Сихотэ-Алиня, —
старый, замшистый, низкорослый и состоит главным образом из лиственницы,
ели и пихты, с небольшой примесью ольхи и березы.
Старые затески на деревьях привели нас к зверовой фанзе. Судя по сложенным в ней запасам продовольствия, видно
было, что иманские зверовщики уже готовились к соболеванию.
Это, должно
быть,
был старый самец.
Оттуда слышался рев
старого быка, но только ноты его голоса
были расположены не в том порядке, как обыкновенно у изюбров.
За эти дни я заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть — птицу, смелую ночью и трусливую днем; в яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует; уссурийского белоспинного дятла — самого крупного из семейства Picidae, птица эта держится в
старых смешанных лесах, где
есть много рухляка и сухостоев; клинохвостого сорокопута — жадного и задорного хищника, нападающего даже на таких птиц, которые больше его размерами; зеленого конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок — красивых, желтобрюхих птичек с черными шапочками на головках.
Днем на тропе Дерсу нашел человеческие следы. Он стал внимательно их изучать. Один раз он поднял окурок папиросы и кусок синей дабы. По его мнению, здесь проходили два человека. Это не
были рабочие-манзы, а какие-то праздные люди, потому что трудящийся человек не бросит новую дабу только потому, что она запачкана; он и
старую тряпку
будет носить до тех пор, пока она совсем не истреплется.
Недолго длилась наша беседа. Утренний отдых в фанзе
был недостаточен. Организм требовал еще сна. Положив в огонь
старых дров, чтобы они дольше горели, мы легли на траву и крепко заснули.
Несомненно, и тут мы имеем дело со
старой лагуной, процесс осыхания которой далеко еще не закончен. Всему виной торфяники, прикрывшие ее сверху и образовавшие болото. Около моря сохранилась еще открытая вода. Это озеро Благодати (44° 56'47'' с. ш. и 136° 24'20'' в. д. от Гринвича). Вероятно, тут
было самое глубокое место бухты.
То, что для меня
было непонятно, ему казалось простым и ясным. Иногда он замечал следы там, где при всем желании что-либо усмотреть я ничего не видел. А он видел, что прошла
старая матка изюбра и годовалый теленок. Они щипали листву таволожника, потом стремительно убежали, испугавшись чего-то.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные
старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не
было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то
была одна из самых
старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16 китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.