Неточные совпадения
К 1917 году рукописи
были готовы.
Еще в черновом виде они ходили по рукам моих друзей и знакомых, в числе которых
было немало педагогов.
Среди болот сохранились
еще кое-где озерки с водой; они указывают, где
были места наиболее глубокие.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою
еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла
было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку и больше не показывалась.
Пока он
ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это
был охотник. Руки его
были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но
еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
Часа два шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным. Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел
было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти
еще немного.
Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил
быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел
еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Еще несколько секунд в лесу
был слышен треск ломаемых сучьев, затем все стихло.
Нечего делать, надо
было становиться биваком. Мы разложили костры на берегу реки и начали ставить палатки. В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней
были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму. В деревне стрельба долго
еще не прекращалась. Те фанзы, что
были в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы и сами не знали этого. Стрелки и ругались и смеялись.
Вечерняя заря
еще пыталась
было бороться с надвигающейся тьмой, но не могла ее осилить, уступила и ушла за горизонт.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух — черных ныряющих птичек с большими ногами, легко и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в воздухе они казались беспомощными. Видно
было, что это не их родная стихия. При полете они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто они недавно вышли из гнезда и
еще не научились летать как следует.
Я видел здесь
еще много других мелких птиц, названия которых мне
были неизвестны.
Таким образом, для того чтобы достигнуть озера на лодке, нужно
было пройти
еще 15 км, а напрямик целиной — не более 2,5 или 3.
Устье Лефу
было где-нибудь около Халкидона, а может
быть, и
еще южнее.
Кроме лиц, перечисленных в приказе, в экспедиции приняли
еще участие: бывший в это время начальником штаба округа генерал-лейтенант П.К. Рутковский и в качестве флориста — лесничий Н.А. Пальчевский. Цель экспедиции — естественно-историческая. Маршруты
были намечены по рекам Уссури, Улахе и Фудзину по десятиверстной и в прибрежном районе — по сорокаверстной картам издания 1889 года.
Из животных, кроме лошадей, в отряде
еще были две собаки: одна моя — Альпа, другая командная — Леший, крупная зверовая, по складу и по окраске напоминающая волка.
Кроме упомянутых инструментов, в отряде набралось
еще много походного инвентаря, как то: котлы, чайники, топоры, поперечная
пила, саперная лопата, паяльник, струг, напильники и пр.
Когда последняя лошадь перешла через болото, день уже
был на исходе. Мы прошли
еще немного и стали биваком около ручья с чистой проточной водой.
Казаки пробовали
было вести лошадей целиной, но оказалось
еще худее.
Пойманный заяц
был маленький, серо-бурого цвета. Такую окраску он сохраняет все время — и летом и зимой. Областью распространения этого зайца в Приамурье является долина реки Уссури с притоками и побережье моря до мыса Белкина. Кроме этого зайца, в Уссурийском крае водится
еще заяц-беляк и черный заяц — вид, до сих пор
еще не описанный. Он совершенно черного цвета и встречается редко.
Быть может, это просто отклонение зайца-беляка. Ведь
есть же черно-бурые лисицы, черные волки, даже черные зайцы-русаки.
Мужчины
были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола
была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета
была у них кожа: на ней
были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти
еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
Удары грома
были настолько сильные, что можно
было ощущать, как вздрагивает атмосфера, и от этого сотрясения каждый раз дождь шел
еще сильнее.
Рассчитывать на перемену погоды к лучшему
было нельзя. К дождю присоединился ветер, появился туман. Он то заволакивал вершины гор, то опускался в долину, то вдруг опять подымался кверху, и тогда дождь шел
еще сильнее.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно
было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он
еще более терялся. Собран
был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Надо
было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия
еще хватит, но что
будет, если завтра мы не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено
было строго держаться восточного направления и не слушать более Паначева.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно
было видеть другой такой же перевал, а за ним
еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось в тумане.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже
было все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я
еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
Часов в 8 вечера на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо
было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали
было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго
еще играли на горизонте.
Здесь
были шкуры зверей, оленьи панты, медвежья желчь, собольи и беличьи меха, бумажные свечи, свертки с чаем, новые топоры, плотничьи и огородные инструменты, луки, настораживаемые на зверей, охотничье копье, фитильное ружье, приспособления для носки на спине грузов, одежда, посуда,
еще не бывшая в употреблении, китайская синяя даба, белая и черная материя, одеяла, новые улы, сухая трава для обуви, веревки и тулузы [Корзины, сплетенные из прутьев и оклеенные материей, похожей на бумагу, но настолько прочной, что она не пропускает даже спирт.] с маслом.
Позади фанзы и несколько в стороне
была большая груда дров, аккуратно наколотых, но
еще аккуратнее сложенных в круглый штабель, по внешнему виду похожий на стог сена.
Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешел
еще через один ручей и опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашел чей-то бивак. Осмотрев его внимательно, я убедился, что люди здесь ночевали давно и что это, по всей вероятности,
были охотники.
Лес становился гуще и крупнее, кое-где мелькали тупые вершины кедров и остроконечные
ели, всегда придающие лесу угрюмый вид. Незаметно для себя я перевалил
еще через один хребетник и спустился в соседнюю долину. По дну ее бежал шумный ручей.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог
быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел
еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу
еще не
было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру уносит обратно в свою норку.
Китайцы поделились со стрелками жидкой похлебкой, которую они сварили из листьев папоротника и остатков чумизы. После такого легкого ужина, чтобы не мучиться голодом, все люди легли спать. И хорошо сделали, потому что завтра выступление
было назначено
еще раньше, чем сегодня.
Чем выше мы поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой шум под камнями указывал, что источники эти
еще богаты водой. Мало-помалу шум этот тоже начинал стихать. Слышно
было, как под землей бежала вода маленькими струйками, точно ее лили из чайника, потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Кроме того, я заметил
еще одну особенность: те растения, которые на западе
были уже отцветшими, здесь
еще вовсе не начинали цвести.
От множества сбившихся людей в фанзе стояла духота, которая увеличивалась
еще оттого, что все окна в ней
были завешены одеялами. Я оделся и вышел на улицу.
Когда мы
пили чай, в фанзу пришел
еще какой-то китаец. За спиной у него
была тяжелая котомка; загорелое лицо, изношенная обувь, изорванная одежда и закопченный котелок свидетельствовали о том, что он совершил длинный путь. Пришедший снял котомку и сел на кан. Хозяин тотчас же стал за ним ухаживать. Прежде всего он подал ему свой кисет с табаком.
Крест, о котором говорилось выше,
еще стоял на месте, но уже покачнулся. В него
была врезана металлическая доска с надписью. Теперь ее нет. Осталось только гнездо и следы гвоздей.
Характер растительности
был тот же самый, что и около поста Ольги. Дуб, береза, липа, бархат, тополь, ясень и ива росли то группами, то в одиночку. Различные кустарники, главным образом, леспедеца, калина и таволга, опутанные виноградом и полевым горошком, делали некоторые места положительно непроходимыми, в особенности если к ним
еще примешивалось чертово дерево. Идти по таким кустарникам в жаркий день очень трудно. Единственная отрада — ручьи с холодною водою.
Натуралист-ботаник отметил бы здесь, кроме кедра,
ели, даурской березы и маньчжурского ореха,
еще сибирскую лиственницу, растущую вместе с дубом и мелколистным кленом, «моно» — собственно, орочское название этого дерева; академик Максимович удержал его как видовое.
Ночь
была такая тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями. В сонном воздухе слышались какие-то неясные звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их ночная тьма казалась
еще чернее.
Перед нами высилась
еще одна высокая гора. Надо
было ее «взять» во что бы то ни стало. На все окрестные горы легла вечерняя тень, только одна эта сопка
еще была озарена солнечными лучами. Последний подъем
был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через силу карабкались вверх.
От седловины мы уже спустились метров на двести, а воды все
еще не
было видно.
Несколько раз стрелки принимались варить чай.
Пили его перед тем как ставить палатку, потом
пили после того как она
была поставлена и
еще раз
пили перед сном. После ужина все тотчас уснули. Бивак охраняли одни собаки.
Перед рассветом с моря потянул туман. Он медленно взбирался по седловинам в горы. Можно
было ждать дождя. Но вот взошло солнце, и туман стал рассеиваться. Такое превращение пара из состояния конденсации в состояние нагретое, невидимое, в Уссурийском крае всегда происходит очень быстро. Не успели мы согреть чай, как от морского тумана не осталось и следа; только мокрые кустарники и трава
еще свидетельствовали о недавнем его нашествии.
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю падь, оттуда по ребру опять стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их, что совершенно забыл о том, что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание мое
было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я
еще около часа.
Залезть на дерево! Эта глупая мысль всегда первой приходит в голову заблудившемуся путнику. Я сейчас же отогнал ее прочь. Действительно, на дереве
было бы
еще холоднее, и от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья! Это не спасло бы меня от дождя, но, кроме того, легко простудиться. Как я ругал себя за то, что не взял с собой спичек. Я мысленно дал себе слово на будущее время не отлучаться без них от бивака даже на несколько метров.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и упал, больно ушибив колено о камень. Я со стоном опустился на землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной. В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где
было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом
еще раз и
еще.
Идти стало немного легче: тропа меньше кружила и не так
была завалена буреломом. В одном месте пришлось
еще раз переходить вброд речку. Пробираясь через нее, я поскользнулся и упал в воду, но от этого одежда моя не стала мокрее.