Неточные совпадения
Перейдя через невысокий хребет, мы попали в соседнюю долину, поросшую густым
лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я
пошел по галечниковой отмели налево, а Олентьев — направо. Не прошло и 2 минут, как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я обернулся и в это мгновение увидел, как что-то гибкое и пестрое мелькнуло в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но, как на грех, один патрон застрял в магазинной коробке, и затвор не закрывался.
По хребту, поросшему
лесом, надо
идти всегда осторожно, надо часто останавливаться, осматриваться, иначе легко сбиться с пути, в особенности во время тумана.
Часа два
шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный
лес начал заменяться смешанным. Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти еще немного.
Река Вангоу невелика. Она шириной 4–6 м и глубиной 40–60 см, но теперь она разлилась и имела грозный вид. Вода
шла через
лес. Люди переходили через затопленные места без особых затруднений, лошадям же опять досталось.
Паначев рассказывал, что расстояние от Загорной до Кокшаровки он налегке проходил в один день. Правда, один день он считал от рассвета до сумерек. А так как мы
шли с вьюками довольно медленно, то рассчитывали этот путь сделать в 2 суток, с одной только ночевкой в
лесу.
Если
идти по
лесу без работы, то путешествие скоро надоедает.
Та к как тропа в
лесу часто кружит и делает мелкие извилины, которые по масштабу не могут быть нанесены на планшет, то съемщику рекомендуется
идти сзади на таком расстоянии, чтобы хвост отряда можно было видеть между деревьями.
Густой смешанно-хвойный
лес, по которому мы теперь
шли, имел красивый декоративный вид.
Запасшись этим средством, мы
шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же
пошел на разведку. Было уже совсем темно, когда он возвратился на бивак и сообщил, что с горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из
леса. Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и
шла куда-то в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный
лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы вышли на опушку
леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что деревня недалеко.
Одна
пошла влево, другая — прямо в
лес. Первая мне показалась малохоженой, а вторая — более торной. Я выбрал последнюю.
По мере того как мы удалялись от фанзы, тропа становилась все хуже и хуже. Около
леса она разделилась надвое. Одна, более торная,
шла прямо, а другая, слабая, направлялась в тайгу. Мы стали в недоумении. Куда
идти?
Несмотря на утомление и на недостаток продовольствия, все
шли довольно бодро. Удачный маршрут через Сихотэ-Алинь, столь резкий переход от безжизненной тайги к живому
лесу и наконец тропка, на которую мы наткнулись, действовали на всех подбадривающим образом. В сумерки мы дошли до пустой зверовой фанзы. Около нее был небольшой огород, на котором росли брюква, салат и лук.
Лес кончился, и перед нами вдруг неожиданно развернулась величественная горная панорама. Возвышенности с левой стороны долины покрыты дубовым редколесьем с примесью липы и черной березы. По склонам их в вертикальном направлении
идут осыпи, заросшие травой и мелкой кустарниковой порослью.
Следующий день был воскресный. Пользуясь тем, что вода в реке была только кое-где в углублениях, мы
шли прямо по ее руслу. В средней части реки Сандагоу растут такие же хорошие
леса, как и на реке Сыдагоу. Всюду виднелось множество звериных следов. В одном месте река делает большую петлю.
Быть в
лесу, наполненном дикими зверями, без огня, во время ненастья — жутко. Сознанье своей беспомощности заставило меня
идти осторожно и прислушиваться к каждому звуку. Нервы были напряжены до крайности. Шелест упавшей ветки, шорох пробегающей мыши казались преувеличенными, заставляли круто поворачивать в их сторону.
Подкрепив силы чаем с хлебом, часов в 11 утра мы
пошли вверх по реке Сальной. По этой речке можно дойти до хребта Сихотэ-Алинь. Здесь он ближе всего подходит к морю. Со стороны Арзамасовки подъем на него крутой, а с западной стороны — пологий. Весь хребет покрыт густым смешанным
лесом. Перевал будет на реке Ли-Фудзин, по которой мы вышли с реки Улахе к заливу Ольги.
За перевалом дорога некоторое время
идет вверх по Тапоузе, среди роскошного дубового
леса.
Подъем на Сихотэ-Алинь крутой около гребня. Самый перевал представляет собой широкую седловину, заболоченную и покрытую выгоревшим
лесом. Абсолютная высота его равняется 480 м. Его следовало бы назвать именем М. Венюкова. Он прошел здесь в 1857 году, а следом за ним, как по проторенной дорожке,
пошли и другие. Вечная
слава первому исследователю Уссурийского края!
Спуск с хребта длинный и пологий.
Идя по траве, то и дело натыкаешься на обгорелые, поваленные деревья. Сейчас же за перевалом начинается болото, покрытое замшистым хвойным
лесом.
Местами горы так сильно размыты, что за
лесом их совсем не видно: является впечатление, что
идешь по слабо всхолмленной низине, покрытой хвойным
лесом, состоящим из пихты, ели, кедра, березы, тиса, клена, лиственницы и ольхи.
Путь наш лежал правым берегом Ли-Фудзина. Иногда тропинка отходила в сторону, углубляясь в
лес настолько, что трудно было ориентироваться и указать, где течет Ли-Фудзин, но совершенно неожиданно мы снова выходили на реку и
шли около береговых обрывов.
Наскоро поужинав, мы
пошли с Дерсу на охоту. Путь наш лежал по тропинке к биваку, а оттуда наискось к солонцам около
леса. Множество следов изюбров и диких коз было заметно по всему лугу. Черноватая земля солонцов была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами земля была сильно истоптана. Видно было, что изюбры постоянно приходили сюда и в одиночку и целыми стадами.
Около Черных скал тропа разделилась. Одна (правая)
пошла в горы в обход опасного места, а другая направилась куда-то через реку. Дерсу, хорошо знающий эти места, указал на правую тропу. Левая, по его словам,
идет только до зверовой фанзы Цу-жун-гоу [Цун-жун-гоу — поляна в
лесу около реки.] и там кончается.
Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по опушкам
леса, а когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны. Казаки не стали дожидаться сумерек и
пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
От места слияния Ли-Фудзина с Синанцей начинается Фудзин. Горы с левой стороны состоят из выветрелого туфа и кварцевого порфира. Прилегающая часть долины покрыта
лесом, заболоченным и заваленным колодником. Поэтому тропа здесь
идет косогорами в полгоры, а через 2 км опять спускается в долину.
Время
шло. Трудовой день кончился; в
лесу сделалось сумрачно. Солнечные лучи освещали теперь только вершины гор и облака на небе. Свет, отраженный от них, еще некоторое время освещал землю, но мало-помалу и он стал блекнуть.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана и хотел было уже
идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох в
лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я мог и промахнуться.
Отдышавшись немного, олень поднялся на ноги и, шатаясь,
пошел в сторону, но, не доходя до
леса, увидел ручей и, не обращая на нас более внимания, стал жадно пить воду.
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго не видит
леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом деле она полна жизни. Мы с Дерсу
шли не торопясь и наблюдали птиц.
Далее тропа
идет по реке Вандагоу [Вань-да-гоу — извилистая большая долина.], впадающей в Тютихе недалеко от устья. Она длиной около 12 км, в верхней части — лесистая, в нижней — заболоченная.
Лес — редкий и носит на себе следы частых пожарищ.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом
лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу
шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Отдохнув немного, мы стали спускаться с водораздела. Спуск в долину Тютихе, как я уже сказал,
идет уступами. По эту сторону был также хвойный
лес, но по качеству несравненно лучше иманского.
После полудня мы с Дерсу опять
пошли вперед. За рекой тропка поднялась немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я начал переобуваться, а Дерсу стал закуривать трубку. Он уже хотел было взять ее в рот, как вдруг остановился и стал пристально смотреть куда-то в
лес. Через минуту он рассмеялся и сказал...
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много
леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и
идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом в 10°. Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
Оставив всех людей на биваке, мы с Дерсу
пошли на Сихотэ-Алинь. Для этого мы воспользовались одним из ключиков, текущих с водораздела к реке Синанце. Подъем был сначала длинный и пологий, а затем сделался крутым. Пришлось
идти без тропы по густой кустарниковой заросли, заваленной горелым
лесом.
По ней нам и надлежало
идти. Всюду на горах
лес был уничтожен пожарами; он сохранился только в долинах как бы отдельными островками.
Через час пути мы дошли до опушки
леса. Здесь Дерсу велел нам ожидать его возвращения, а сам
пошел на разведки.
По такому
лесу идти очень трудно.
В дыму
идти становилось все труднее и труднее. Начинало першить в горле. Стало ясно, что мы не успеем пройти буреломный
лес, который, будучи высушен солнцем и ветром, представлял теперь огромный костер.
До вечера еще было много времени, и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки и
пошли на разведки. Осенью, во время ненастья,
лес имеет особенно унылый вид. Голые стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава, опавшая на землю листва и дряблые потемневшие папоротники указывали, что наступили уже сумерки года. Приближалась зима.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и
пошел в
лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...
Удэгеец, сопровождавший нас, хорошо знал эти места. Он находил тропы там, где надо было сократить дорогу. Не доходя 2 км до устья Кулумбе, тропа свернула в
лес, которым мы
шли еще около часа. Вдруг
лес сразу кончился и тропа оборвалась. Перед нами была река Иман.
Летом, когда
идешь по
лесу, надо внимательно смотреть, чтобы не потерять тропу. Зимой, покрытая снегом, она хорошо видна среди кустарников. Это в значительной степени облегчило мне съемку.
Вечером я узнал от него, что на 4 км ниже в Иман впадает еще одна большая река — Нэйцухе [Нэй-чу-хэ — река, вытекающая изнутри.]. Почти половина ее протекает по низине Лофанзы среди кочковатых болот, покрытых высокой травой и чахлой кустарниковой порослью. По его словам, Нэйцухе очень извилиста. Густые смешанные
леса начинаются в 40 км от Имана. Потом
идут гари и лесные болота. Из притоков Нэйцухе река Хайнето [Хэй-ни-дао — дорога с черной грязью.] славится как местность, богатая женьшенем.
Тотчас же за Нэйцухе дорога подымается на перевал и на протяжении 9 км
идет косогорами, имея с левой стороны болотистую низину Имана, а справа — возвышенности, поросшие старым и редким дубовым
лесом дровяного характера. Дорога
идет сначала на север, а потом у столба с цифрой 57 опять поворачивает на запад.