Неточные совпадения
На Дальнем Востоке среди моряков я нашел доброжелателей и друзей. В 1906 году
они устроили для меня на берегу моря питательные базы и на каждый пункт, кроме моих ящиков, добавили от себя еще по ящику
с красным вином, консервами, галетами, бисквитами и т.д.
Мне не только не приходилось
их подбадривать, а, наоборот, приходилось останавливать из опасения, что
они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной жизни, и я ни разу не слышал от
них ни единой жалобы. Многие из
них погибли в войну 1914–1917 годов,
с остальными же я и по сие время нахожусь в переписке.
Путешествуя
с Дерсу и приглядываясь к
его приемам, я неоднократно поражался, до какой степени были развиты в
нем эти способности.
Среди болот сохранились еще кое-где озерки
с водой;
они указывают, где были места наиболее глубокие.
Солнце только что успело скрыться за горизонтом, и в то время, когда лучи
его золотили верхушки гор, в долинах появились сумеречные тени. На фоне бледного неба резко выделялись вершины деревьев
с пожелтевшими листьями. Среди птиц, насекомых, в сухой траве — словом, всюду, даже в воздухе, чувствовалось приближение осени.
С первого же взгляда я узнал маньчжурскую пантеру, называемую местными жителями барсом. Этот великолепный представитель кошачьих был из числа крупных. Длина
его тела от носа до корня хвоста равнялась 1,4 м. Шкура пантеры, ржаво-желтая по бокам и на спине и белая на брюхе, была покрыта черными пятнами, причем пятна эти располагались рядами, как полосы у тигра.
С боков, на лапах и на голове
они были сплошные и мелкие, а на шее, спине и хвосте — крупные, кольцевые.
Снимание шкуры
с убитого животного отняло у нас более часа. Когда мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно было различить силуэты людей.
Они двигались и часто заслоняли собой огонь. На биваке собаки встретили нас дружным лаем. Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
Он шел на север
с легким изгибом к востоку.
С этой стороны местность была так пересечена, что я долго не мог сообразить, куда текут речки и к какому
они принадлежат бассейну.
В походе надо сообразоваться не столько
с силами людей, сколько
с силами вьючных животных. И в самом деле,
они несут большие тяжести, поэтому при всякой более или менее продолжительной остановке надо облегчить
их спины от груза.
Спустившись
с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск
с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей,
они съехали бы
им на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
— Кто-то спускается
с горы, — отвечал
он шепотом.
Загорелое лицо
его было типично для туземцев: выдающиеся скулы, маленький нос, глаза
с монгольской складкой век и широкий рот
с крепкими зубами.
Незнакомец не рассматривал нас так, как рассматривали мы
его.
Он достал из-за пазухи кисет
с табаком, набил
им свою трубку и молча стал курить. Не расспрашивая
его, кто
он и откуда, я предложил
ему поесть. Та к принято делать в тайге.
Говорил больше Дерсу, а я
его слушал, и слушал
с удовольствием.
Рассказывал про свои встречи
с тиграми, говорил о том, что стрелять
их нельзя, потому что это боги, охраняющие женьшень от человека, говорил о злых духах, о наводнениях и т.д.
После чая стрелки начали вьючить коней. Дерсу тоже стал собираться.
Он надел свою котомку, взял в руки сошки и берданку. Через несколько минут отряд наш тронулся в путь. Дерсу пошел
с нами.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к
нему подходили другие такие же ущелья. Из
них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески,
они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой
он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Слова гольда нас всех поразили. Заметив, что мы отнеслись к
нему с недоверием,
он воскликнул...
— Наша скоро балаган найти есть, — сказал
он и указал на деревья,
с которых была снята кора.
От места нашего ночлега долина стала понемногу поворачивать на запад. Левые склоны ее были крутые, правые — пологие.
С каждым километром тропа становилась шире и лучше. В одном месте лежало срубленное топором дерево. Дерсу подошел, осмотрел
его и сказал...
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а в 200 м от
них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка
с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
Они жаловались на кабанов и говорили, что недавно целые стада
их спускались
с гор в долины и начали травить поля.
Мы стали ждать. Вскоре я опять увидел пятно.
Оно возросло до больших размеров. Теперь я мог рассмотреть
его составные части. Это были какие-то живые существа, постоянно передвигающиеся
с места на место.
Посредине стада, как большой бугор, выделялась спина огромного кабана.
Он превосходил всех своими размерами и, вероятно, имел около 250 кг веса. Стадо приближалось
с каждой минутой. Теперь ясно были слышны шум сухой листвы, взбиваемой сотнями ног, треск сучьев, резкие звуки, издаваемые самцами, хрюканье свиней и визг поросят.
Тело
его овальное, несколько сжатое
с боков и поддерживается четырьмя крепкими ногами.
Область распространения диких свиней в Уссурийском крае тесно связана
с распространением кедра, ореха, лещины и дуба. Северная граница этой области проходит от низов Хунгари, через среднее течение Анюя, верхнее — Хора и истоки Бикина, а оттуда идет через Сихотэ-Алинь на север к мысу Успения. Одиночные кабаны попадаются и на реках Копи, Хади и Тумнину. Животное это чрезвычайно подвижное и сильное.
Оно прекрасно видит, отлично слышит и имеет хорошее обоняние. Будучи ранен, кабан становится весьма опасен.
Беда неразумному охотнику, который без мер предосторожности вздумает пойти по подранку. В этих случаях кабан ложится на свой след, головой навстречу преследователю. Завидев человека,
он с такой стремительностью бросается на
него, что последний нередко не успевает даже приставить приклад ружья к плечу и выстрелить.
—
Его старый люди, — сказал
он про кабана
с клыками. —
Его худо кушай, мясо мало-мало пахнет.
Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда
с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел.
Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались в размерах. Это была уже не голова кабана, а гора и ноздри — пещеры, и будто в пещерах опять кабаны
с такими же дыроватыми мордами.
Услышав стрельбу, Олентьев решил, что мы подверглись нападению хунхузов. Оставив при лошадях 2 коноводов,
он с остальными людьми бросился к нам на выручку. Наконец стрельба из ближайшей к нам фанзы прекратилась. Тогда Дерсу вступил
с корейцами в переговоры.
Они ни за что не хотели открывать дверей. Никакие увещевания не помогли. Корейцы ругались и грозили возобновить пальбу из ружей.
Они были одеты в белые куртки
с широкими рукавами, в белые ватные шаровары и имели плетеную веревочную обувь на ногах.
На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма на корейских пашнях, ушли к горам на отаву. Пока
их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись
с конями, я успел закончить свои работы. В 8 часов утра мы выступили в путь.
По всем признакам видно было, что горы кончаются.
Они отодвинулись куда-то в сторону, и на место
их выступили широкие и пологие увалы, покрытые кустарниковой порослью. Дуб и липа дровяного характера
с отмерзшими вершинами растут здесь кое-где группами и в одиночку. Около самой реки — частые насаждения ивы, ольхи и черемухи. Наша тропа стала принимать влево, в горы, и увела нас от реки километра на четыре.
Чем ближе я присматривался к этому человеку, тем больше
он мне нравился.
С каждым днем я открывал в
нем новые достоинства. Раньше я думал, что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибся ли я? Под эти мысли я опять задремал и проспал до утра.
Когда совсем рассвело, Дерсу разбудил нас.
Он согрел чай и изжарил мясо. После завтрака я отправил команду
с лошадьми в Черниговку, затем мы спустили лодку в воду и тронулись в путь.
Подгоняемая шестами, лодка наша хорошо шла по течению. Через 5 км мы достигли железнодорожного моста и остановились на отдых. Дерсу рассказал, что в этих местах
он бывал еще мальчиком
с отцом,
они приходили сюда на охоту за козами. Про железную дорогу
он слышал от китайцев, но никогда ее раньше не видел.
В густой траве
их почти не было видно — мелькали только головы
с растопыренными ушами и белые пятна около задних ног.
Я невольно обратил внимание на окна.
Они были
с двойными рамами в 4 стекла. Пространство же между
ними почти до половины нижних стекол было заполнено чем-то серовато-желтоватым. Сначала я думал, что это опилки, и спросил хозяйку, зачем
их туда насыпали.
Я подошел поближе. Действительно, это были сухие комары.
Их тут было по крайней мере
с 0,5 кг.
В это время подошел Олентьев и сообщил, что хлеб куплен. Обойдя всю деревню, мы вернулись к лодке. Тем временем Дерсу изжарил на огне козлятину и согрел чай. На берег за нами прибежали деревенские ребятишки.
Они стояли в стороне и поглядывали на нас
с любопытством.
Вечером Марченко и Олентьев улеглись спать раньше нас, а мы
с Дерсу, по обыкновению, сидели и разговаривали. Забытый на огне чайник настойчиво напоминал о себе шипением. Дерсу отставил
его немного, но чайник продолжал гудеть. Дерсу отставил
его еще дальше. Тогда чайник запел тоненьким голоском.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух и
с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за
ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала
они низко летели над землей, но по мере того как становилось светлее, поднимались все выше и выше.
Мы плыли по главному руслу и только в случае крайней нужды сворачивали в сторону,
с тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы плыли тихо и нередко подходили к птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы задерживались нарочно и подолгу рассматривали
их.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух — черных ныряющих птичек
с большими ногами, легко и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в воздухе
они казались беспомощными. Видно было, что это не
их родная стихия. При полете
они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто
они недавно вышли из гнезда и еще не научились летать как следует.
Кое-где в стоячих водах держались поганки
с торчащими в сторону ушами и
с воротничками из цветных перьев.
Они не улетали, а спешили спрятаться в траве или нырнуть в воду.
Через час я вернулся к своим. Марченко уже согрел чай и ожидал моего возвращения. Утолив жажду, мы сели в лодку и поплыли дальше. Желая пополнить свой дневник, я спросил Дерсу, следы каких животных
он видел в долине Лефу
с тех пор, как мы вышли из гор и начались болота.
Он отвечал, что в этих местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки, волки, лисицы, зайцы, хорьки, выдры, водяные крысы, мыши и землеройки.
Предсказание Дерсу сбылось. В полдень начал дуть ветер
с юга.
Он постепенно усиливался и в то же время менял направление к западу. Гуси и утки снова поднялись в воздух и полетели низко над землей.
Он очень мелководен и соединяется
с озером узкой протокой.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем
он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды.
С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул
с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.