Дух есть качество, стоящее вне всякой утилитарности, заражающей
жизнь мира, вне употребления средств, не похожих на цели, вне внешних достижений и реализации, вне орудий, которыми пользуется «мир» в борьбе, вне «общественного мнения», вне социальной обыденности.
Неточные совпадения
Духовная
жизнь есть
жизнь, сообразная с мировым логосом, который имманентен
миру.
Именно отрезанность духовной
жизни от полноты
жизни и человеческого труда породила ложную, иллюзорную духовность. В некоторых формах оккультизма, теософизма, спиритизма мы видим такое иллюзорное, галлюцинаторное общение с духами и духовным
миром. Это есть результат нарушения целостности человеческого существа.
Но власть техники над человеческой
жизнью означает именно пассивность человека, его раздавленность
миром и происходящими в
мире процессами.
С этим связана была глубина чувства
жизни, и если современный человек потерял чувство греха и падшести, то также потерял духовность и выброшен на поверхность
жизни, растерзанный
миром.
Возрастание в духовной
жизни предполагает очищение, отрешенность от власти
мира, порождающего вожделение и похотение.
«Катехизис революции» производит впечатление аскетического трактата, наставления к духовной
жизни революционера, требующего полного отречения от
мира.
Нужно отвернуться от
мира множественного, пожертвовать привязанностью к нему и обратиться исключительно к Единому, возлюбить Единое и Ему отдать всю свою
жизнь.
Первая форма означает признание
мира и
жизни злом.
Но «
мир» означает тут не Божье творение, не многообразие космической и человеческой
жизни, а греховное состояние
мира, падшесть
мира.
Неаскет по принципу может вести более «аскетическую
жизнь», чем аскет, и все же не быть аскетом, т. е. принимать на себя муку множественного тварного
мира и разделять его судьбу.
И в аскезе нет радости евангельской благой вести о Царстве Божьем как совершенно новой
жизни, освобожденной от тяжести
мира.
Несение креста есть основная мистерия
жизни в этом
мире, это совсем не есть аскетический прием и совсем не означает самоистязания.
Враги духа, враги религиозной
жизни пытались этим скомпрометировать самый генезис духовности и веры в духовный
мир.
Если бы не было страданий, не был бы унижен и бессилен человек, то не было бы и духовности, как трансцендирования
жизни этого
мира, не возникла бы вера в трансцендентный
мир.
Вся проблематика человека, стоящего перед вечностью, перед конфликтом личности с
миром объективным, отчуждается во внешнюю сферу устроения социальной
жизни.
Не телеологическое понимание мировой
жизни, которое всюду видит целесообразность, показывает существование иного
мира и Бога, а именно то, что
мир во зле лежит и полон страдания.
Если бы все стало целесообразно в
мире, исчезли трагические противоречия
жизни и не было бы больше страданий, то у человека исчез бы дар трансцендирования самого себя, подъема к трансцендентному.
Платон пытался найти выход из имманентного круговорота космической
жизни, в котором нет правды и справедливости, через обращение к иному
миру,
миру вечных идей.
Существование в
мире зла есть парадокс для нашей духовной
жизни.
Христианство сумели превратить в силу, враждебную человеческой свободе и человеческому творчеству, в силу, сопротивляющуюся просветлению и преображению
мира и человеческой
жизни.
Вопрос об отношении спасения и творчества, о роли творчества в духовной
жизни есть основной вопрос, от него зависит будущее духовности в
мире и возможность новой духовности.
Под творческой активностью духа я понимаю не создание лишь продуктов культуры всегда символических, а реальное изменение
мира и человеческих отношений, т. е. создание новой
жизни, нового бытия.
И как твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к известной семье, обществу, всегда подчиняются высшим обязанностям, вытекающим из принадлежности к государству, так и твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к государству, необходимо должны быть подчинены обязанностям, вытекающим из твоей принадлежности к
жизни мира, к богу.
Неточные совпадения
Не вопрос о порядке сотворения
мира тут важен, а то, что вместе с этим вопросом могло вторгнуться в
жизнь какое-то совсем новое начало, которое, наверное, должно было испортить всю кашу.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый
мир для Левина. Это был
мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою
жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Он отгонял от себя эти мысли, он старался убеждать себя, что он живет не для здешней временной
жизни, а для вечной, что в душе его находится
мир и любовь.
«Все живут, все наслаждаются
жизнью, — продолжала думать Дарья Александровна, миновав баб, выехав в гору и опять на рыси приятно покачиваясь на мягких рессорах старой коляски, — а я, как из тюрьмы выпущенная из
мира, убивающего меня заботами, только теперь опомнилась на мгновение.
Эта жестокость его, с которой он разрушал
мир, с таким трудом состроенный ею себе, чтобы переносить свою тяжелую
жизнь, эта несправедливость его, с которой он обвинял ее в притворстве, в ненатуральности, взорвали ее.