Но страдание имеет смысл совсем не потому, что оно необходимо и справедливо, что оно есть высший закон жизни, а потому, что оно есть опыт свободы и
путь человека и что человек может обнаружить в этом пути свою духовную победу, может достигнуть освобождения и просветления, может выполнить завет любви и милосердия.
Она гораздо менее антропогична, чем христианская мистика Запада, в ней менее разработан сложный
путь человека, менее раскрывается человеческая борьба.
Неточные совпадения
Уже Кант в учении о категорическом императиве и чистой моральной воле стал на
путь отрицания душевного, отрицания живого конкретного
человека.
Это есть лишь
путь раздвоения, через который проходит
Человек, изживание судьбы, в которой он отчуждается от себя, чтобы потом опять вернуться к себе.
Но реальная спиритуализация
человека, общества, мира есть
путь обратный объективации духа.
Аскеза, как жизневраждебное и мировраждебное понимание христианства, как постоянное сознание греховности
человека и его бессилия, есть срыв и соблазн в духовном
пути, измена Духу, в ней есть что-то садическое и мазохическое.
Оно есть приобщение к
пути Христа, а не прием и метод
человека, не заслуга для спасения.
Но в нем не удерживался
человек, нет человеческого, это есть
путь богозвериности, минуя человеческое.
Мистики и пророки самые свободные
люди, они не согласны быть детерминированы в своих
путях коллективом, обществом, хотя бы религиозным обществом.
Мистики описывают бездну между
человеком и Богом, падшесть мира, диалогическую борьбу, трагизм духовного
пути.
Апофатическая теология мистична, а не агностична, и утверждает совсем иное, она утверждает духовный
путь к Божественной Тайне, Непознаваемому, невыразимому в положительных понятиях, утверждает возможность для
человека пережить божественное и приобщиться к Нему, соединиться с Ним.
Вопрос лишь в том, идет ли
человек на этом
пути к сверхсознанию или к подсознанию.
Но в мистике внехристианской одинаково и на одном и на другом
пути исчезает
человек, в космической первостихии или в отвлеченном духе, снимаются границы личности.
Пророк есть
человек, одержимый Духом Божьим, говорящий с Богом,
человек, свободный от власти мира, природы и общества, прозревающий
пути не необходимости только, но и самой свободы.
Везде, где бы ни было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих низменных рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретится на
пути человеку явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь.
Почему возможна трагедия познания, почему свет Логоса не всегда освещает познавательный
путь человека, как существа духовного, превышающего мир?
У человека есть подлинный опыт адских мук, но это лишь
путь человека и лишь пребывание в дурном времени, бессилие войти в вечность, которая может быть лишь божественной.
Неточные совпадения
Головотяпами же прозывались эти
люди оттого, что имели привычки «тяпать» головами обо все, что бы ни встретилось на
пути.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет
человека из всех бесчисленных представляющихся
путей жизни выбрать один и желать этого одного.
«И разве не то же делают все теории философские,
путем мысли странным, несвойственным
человеку, приводя его к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным
путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
Вронский удовлетворял всем желаниям матери. Очень богат, умен, знатен, на
пути блестящей военно-придворной карьеры и обворожительный
человек. Нельзя было ничего лучшего желать.
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же
человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало
пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.