Неточные совпадения
Это мир сообразный с конкретной внутренней человечностью, с переживанием человеческой
судьбы, человеческой любви и смерти, человеческой трагедии.
Самое трудное для понимания и самое парадоксальное —
это отношение между духом и личностью, между универсальным содержанием, сообщаемым человеку духом, и самим человеком с его эмоциональной жизнью, с его единственной личной
судьбой.
Это есть лишь путь раздвоения, через который проходит Человек, изживание
судьбы, в которой он отчуждается от себя, чтобы потом опять вернуться к себе.
Судьба мира и человека трагична вследствие
этого коренного дуализма истины и полезности, субъективного, личного духа и духа «объективного», общего, дуализма существования и объективации.
В
этом мире есть зло, несводимое к добру, есть страдание безвинных, есть трагическая
судьба праведных и великих, в
этом мире пророки побиваются камнями и торжествуют злые, несправедливые, угнетающие людей, распинающие лучших.
Буржуазность не верит в мир невидимых вещей и не принимает риска, которым сопровождается связывание своей
судьбы с
этим миром.
Это случилось прежде всего с самим христианством, в
этом трагизм его
судьбы.
Слова
эти не подходят для пророка и не будут им услышаны, сердце его ранено
судьбой человека, народа, мировой истории, в
этом его активизм, его неспособность к квиетизму.
Она искала, отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья? Чего недостает ей? Что еще нужно? Ведь
это судьба — назначение любить Обломова? Любовь эта оправдывается его кротостью, чистой верой в добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она не видала никогда в глазах мужчины.
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду:
это судьба посылает меня… А если там скука?
Неточные совпадения
Дело сестричек (
это было филантропическое, религиозно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с
этими господами ничего невозможно сделать, — прибавила графиня Лидия Ивановна с насмешливою покорностью
судьбе.
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная
судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах,
это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна,
это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою
судьбу, он не могла верить
этому, как не могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
— Ну, доктор, решайте нашу
судьбу, — сказала княгиня. — Говорите мне всё. «Есть ли надежда?» — хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она не могла выговорить
этот вопрос. — Ну что, доктор?…
— Так-то и единомыслие газет. Мне
это растолковали: как только война, то им вдвое дохода. Как же им не считать, что
судьбы народа и Славян… и всё
это?