Сущность развития, разворачивания, усовершенствования заключается в том, что оно закрывает первородность
человеческих идей и чувств, первичность интуиции, что она окутывает их и удушает вторичными эмоциями, социальными наслоениями и делает почти невозможным прорваться к ним.
Неточные совпадения
Более рафинированные формы атеизма, как, напр., у Н. Гартмана, [См. его «Ethik».] основаны на конфликте
идеи человеческой свободы и
человеческого творчества ценностей и
идеи Бога.
Корни
человеческого существа уходят в добытийственную бездну, в бездонную, меоническую свободу, и в борьбе за личность, за Божью
идею человек должен был вырабатывать сознание с его границами, освещать тьму, проводить через цензуру сознания подсознательные влечения и инстинкты.
Душа
человеческая терзается и болеет от атавистических, ложных нравственных
идей, от деспотии общества, унаследованной от древних времен.
И основная
идея христианства о человеке есть
идея реалистическая, а не символическая, есть
идея реального преображения и просветления тварной природы человека, т. е. достижение высших качеств, а не символического ознаменования в мире
человеческом мира нечеловеческого.
Так можно формулировать основную этическую проблематику: может ли быть
идея добра целью
человеческой жизни и источником всех жизненных оценок?
И различие тут нужно видеть прежде всего в том, что христианская любовь конкретна и лична, гуманистическая же любовь отвлеченна и безлична, что для христианской любви дороже всего человек, для гуманистической же любви дороже всего «
идея», хотя бы то была «
идея» человечества и
человеческого блага.
Человеческая личность, как Божья
идея, как Божий образ, есть центр этического сознания, верховная ценность.
И
человеческая личность есть верховная ценность не потому, что она является носителем общеобязательного нравственного закона, как у Канта, а именно потому, что она есть Божья
идея и Божий образ, носитель божественного начала жизни.
Только этика творчества может победить искалечение и иссушение
человеческой души отвлеченной добродетелью, отвлеченной
идеей, превращенной в норму и правила.
Совершенная социализация человека, связанная с
идеей совершенного социального строя, и совершенная регуляция всей
человеческой культуры могут привести к новому и окончательному порабощению
человеческой личности.
Фанатизм есть любопытное явление перерождения
человеческой психики и злого перерождения под влиянием мотивов, которые сами по себе не могут быть названы злыми и связаны с бескорыстным увлечением
идеей или каким-нибудь верованием.
Замечательно для диалектики
человеческих чувств и страстей, что фанатизм, который всегда есть нелюбовь к свободе и неспособность ее вместить, может обнаруживаться на почве одержимости
идеей свободы.
Идея собственности и богатства исказила самое понятие
человеческой честности.
Человеческая личность и ее вечная судьба приносятся в жертву
идее, ценности, мировому духу, мировому разуму и т. п.
И если
человеческая душа несет в себе образ и подобие Божье, если она есть Божья
идея, то она возникает в вечности, а не во времени, в духовном мире, а не в природном мире.
Эта
идея ада есть, конечно, насквозь
человеческая, а не Божья
идея, и она представляет себе конечное завершение мировой жизни не «по ту сторону добра и зла» нашего греховного мира, а по сю сторону.
Извращение
идеи ада в
человеческом сознании привело к тому, что она была отождествлена со страхом Божьего суда и Божьего возмездия.
Неточные совпадения
Он издавна привык думать, что
идея — это форма организации фактов, результат механической деятельности разума, и уверен был, что основное
человеческое коренится в таинственном качестве, которое создает исключительно одаренных людей, каноника Джонатана Свифта, лорда Байрона, князя Кропоткина и других этого рода.
— Он говорит, что внутренний мир не может быть выяснен навыками разума мыслить мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное
человеческое, убивают свободу воображения
идеями, догмами…
«Хоть бы красоты ее пожалел… пожалела… пожалело… кто? зачем? за что?» — думал он и невольно поддавался мистическому влечению верить каким-то таинственным, подготовляемым в
человеческой судьбе минутам, сближениям, встречам, наводящим человека на роковую
идею, на мучительное чувство, на преступное желание, нужное зачем-то, для цели, неведомой до поры до времени самому человеку, от которого только непреклонно требуется борьба.
Борьба идет на духовных вершинах человечества, там определяется судьба
человеческого сознания, есть настоящая жизнь мысли, жизнь
идей.
Демократия не может быть в принципе, в
идее ограничена сословными и классовыми привилегиями, внешне-общественными аристократиями, но она должна быть ограничена правами бесконечной духовной природы
человеческой личности и нации, ограничена истинным подбором качеств.