Неточные совпадения
Если, с одной стороны, русская народная религиозность связывала божественный
и природный мир, то, с другой стороны, апокрифы,
книги, имевшие огромное влияние, говорили о грядущем приходе Мессии.
[См.
книгу С. Ф. Платонова «Москва
и Запад».]
Он искал очищенного духовного христианства
и написал
книгу о внутренней церкви.
[См.
книгу Пыпина «Религиозные движения при Александре», а также его
книгу «Русское масонство XVIII века
и первой четверти XIX века».
Одиночество молодежи 30-х годов будет более ужасно, чем одиночество поколения декабристов,
и оно приведет к меланхолии [См.
книгу М. Гершензона «История молодой России».].
Это
и есть проблема отношений между гениальностью
и святостью, между творчеством
и спасением, не разрешенная старым христианским сознанием [Это центральная проблема моей
книги «Смысл творчества.
Сомнения о Европе у нас возникли под влиянием событий французской революции [См.
книгу В. Зеньковского «Русские мыслители
и Европа».].
Книга так
и осталась ненаписанной, это лишь заметки
и материалы для
книги.
Он думал, что народ, который
и есть единственный собственник земли, передал ему земельное богатство
и поручил ему владеть землей [См. об этом мою
книгу «А. С. Хомяков».].
В замечательной
книге «С того берега» он предупреждает, что внутренний варвар идет,
и с большой прозорливостью предвидит, что образованному меньшинству жить будет хуже.
Н. Данилевский, автор
книги «Россия
и Европа», уже человек совсем другой формации, чем славянофилы.
Вл. Соловьев в блестящей
книге «Национальный вопрос в России» подверг резкой критике идеи Данилевского
и его единомышленников.
Стыдно было бы человечеству, чтобы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда
и позорной прозы восторжествовал бы навеки» [См. мою
книгу «Константин Леонтьев.
И все же, несмотря на отталкивающий характер
книги Гоголя, у него была идея, что Россия призвана нести братство людям.
Григория Нисского можно найти более высокое учение о человеке, но
и у него еще не осмыслен творческий опыт человека [См. интересную
книгу иезуита Ганса фон Бальтазара «Presence et pensene.
По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских людей, но
и человек, близкий к святости [См. необыкновенно интересную
книгу «Любовь у людей 60-х годов», где собраны письма Чернышевского, особенно к жене, с каторги.].
В отличие от людей 40-х годов, он почти совсем не знал немецкой идеалистической философии, которая могла бы помочь ему лучше решить беспокоившие его вопросы о «субъективном методе» в социологии
и о «борьбе за индивидуальность» [См. мою старую
книгу «Субъективизм
и индивидуализм в общественной философии».].
Если в мою комнату вломится русская жизнь со всеми ее бытовыми особенностями
и разобьет бюст Белинского
и сожжет мои
книги, я не покорюсь
и людям деревни; я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны руки».
Атеизм Добролюбова, как
и вообще русский атеизм, родствен маркионизму по своим первоистокам, но выражен в эпоху отрицательного просветительства [См. мою
книгу «Психология русского нигилизма
и атеизма».].
Он очень не любил немцев,
и его главная
книга носит заглавие: «Кнуто-германская империя».
Киреевский
и Хомяков не написали ни одной философской
книги, они ограничились лишь философскими статьями.
Этот путь будет продолжать Вл. Соловьев
и напишет
книги для выражения своей философии.
Mahler. «Die Einheit in der Kirche»
и книгу Е. Wermeil. «J. A.
Образ его, если взять его в целом, более интересен
и оригинален, чем его философия в собственном смысле [Для характеристики личности Вл. Соловьева особенно интересна
книга К. Мочульского «Владимир Соловьев».
По-настоящему предметом философии должно было бы быть не бытие вообще, а то, чему
и кому бытие принадлежит, т. е. сущее [См. мою еще не напечатанную
книгу «Творчество
и объективизация.
Католические симпатии
и уклоны, особенно выраженные, когда он писал
книгу «Россия
и Вселенская Церковь», были выражением универсализма Вл. Соловьева.
Его
книга об Апокалипсисе, которую он писал большую часть жизни
и которой придавал особенное значение, — самое слабое из его произведений, очень устаревшее,
и сейчас ее читать невозможно.
Новым у него был исключительный интерес к вопросу об отношении православия к современности, так
и называется одна из его
книг [См. его
книги «Об отношении православия к современности»
и «О современных потребностях мысли
и жизни, особенно русской».].
Епископ Феофан Затворник писал исключительно
книги по духовной жизни
и аскетике в духе «Добротолюбия».
Единственным замечательным трудом в этой области, стоящим на высоте европейской науки
и свободной философской мысли, была
книга кн. С.
Леон Блуа, редкий во Франции писатель апокалиптического духа, был враждебен буржуазному обществу
и буржуазной цивилизации, его не любили
и мало ценили [См. изумительную
книгу Л. Блуа «Exegese des lieux communs».
Я, с своей стороны, могу только признать вас своим учителем
и отцом духовным» [См.
книгу В. А. Кожевникова «Николай Федорович Федоров», очень богатую материалами.].
В. Тернавцев, который писал замечательную
книгу об Апокалипсисе, очень верил в Первую Ипостась, Отца,
и Третью Ипостась, Духа, но мало верил во Вторую Ипостась, Сына.
Приехав из-за границы, он привез с собой религию Диониса, о которой написал замечательную
и очень ученую
книгу.
Книги его переведены на иностранные языки,
и его ценят.
Я характеризовал его православие, как стилизованное православие [Моя статья в «Русской мысли» о
книге П. Флоренского «Столп
и утверждение истины» называлась «Стилизованное православие».].
Его блестящая
книга «Столп
и утверждение истины» произвела большое впечатление в некоторых кругах
и на многих имела влияние, например, на С. Н. Булгакова, человека совсем другой формации
и иного душевного склада.
Характерно, что в
книге, которая представляет целую богословскую систему, хотя
и не в систематической форме, почти совсем нет Христа.
Выражает он это с большими опасениями, так как
книга его была диссертацией для Духовной академии,
и он стал ее профессором
и священником.
Книга была посвящена основной теме моей жизни
и моей мысли — теме о человеке
и его творческом призвании.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Аммос Федорович. Нет, нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество; вот
и в
книге «Деяния Иоанна Масона»…
Была тут также лавочка // С картинами
и книгами, // Офени запасалися // Своим товаром в ней.
«А статских не желаете?» // — Ну, вот еще со статскими! — // (Однако взяли — дешево! — // Какого-то сановника // За брюхо с бочку винную //
И за семнадцать звезд.) // Купец — со всем почтением, // Что любо, тем
и потчует // (С Лубянки — первый вор!) — // Спустил по сотне Блюхера, // Архимандрита Фотия, // Разбойника Сипко, // Сбыл
книги: «Шут Балакирев» //
И «Английский милорд»…
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера //
И не милорда глупого — // Белинского
и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…