Неточные совпадения
Я восставал против дворянского
общества, против революционной интеллигенции, против литературного
мира, против православной среды, против коммунизма, против эмиграции, против французского
общества.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против
общества, и самое христианство я понимаю как бунт против
мира и его закона.
У меня было раннее сознание того, что
мир,
общество, цивилизация основаны на неправде и зле.
Когда по моей инициативе было основано в Петербурге Религиозно-философское
общество, то на первом собрании я прочел доклад «Христос и
мир», направленный против замечательной статьи Розанова «Об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах
мира».
Я делал вид, что нахожусь в этих реальностях внешнего
мира, истории,
общества, хотя сам был в другом месте, в другом времени, в другом плане.
Человек есть существо, целиком зависимое от природы и
общества, от
мира и государства, если нет Бога.
Старое христианское сознание всегда колебалось между аскетическим, мировраждебным сознанием и сознанием, оправдывающим творчество культуры в этом
мире и освящающим формы
общества.
В конфликте личности со всем безличным или притязающим быть сверхличным, в конфликте с «
миром» и с
обществом я решительно стал на сторону личности.
Я не чувствовал себя по-настоящему и глубоко гражданином
мира, гражданином
общества, государства, семьи, профессии или какой-либо группировки, связанным единством судьбы.
Мне смешно, когда коммунисты или национал-социалисты с гордостью говорят, что они создают новый
мир коллективности, основанный на господстве
общества над личностью, коллективно-общего над индивидуальным.
И я покинул всё, с того мгновенья, // Всё: женщин и любовь, блаженство юных лет, // Мечтанья нежные и сладкие волненья, // И в свете мне открылся новый свет, // Мир новых, странных ощущений, //
Мир обществом отверженных людей, // Самолюбивых дум и ледяных страстей // И увлекательных мучений.
Мир безобразных, странных ощущений, //
Мир обществом отвергнутых людей, // Самолюбивых дум и ледяных страстей // И увлекательных мучений!
Неточные совпадения
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных изданиях, и другие части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего круга, так что мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью для публики; но всё-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлением своим должна будет произвести серьезное впечатление на
общество и если не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в ученом
мире.
«Да, одно очевидное, несомненное проявление Божества — это законы добра, которые явлены
миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен с другими людьми в одно
общество верующих, которое называют церковью.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий
общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого
общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом
мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно получит возможность показать
обществу, кто у нас играет роли мучеников за правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить культурный
мир».