Неточные совпадения
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных изданиях, и другие части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего круга, так что мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью для публики; но всё-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлением своим должна будет произвести серьезное впечатление на
общество и если не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в ученом
мире.
«Да, одно очевидное, несомненное проявление Божества — это законы добра, которые явлены
миру откровением, и которые я чувствую в себе, и в признании которых я не то что соединяюсь, а волею-неволею соединен с другими людьми в одно
общество верующих, которое называют церковью.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий
общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого
общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом
мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— Может быть, но — все-таки! Между прочим, он сказал, что правительство, наверное, откажется от административных воздействий в пользу гласного суда над политическими. «Тогда, говорит, оно получит возможность показать
обществу, кто у нас играет роли мучеников за правду. А то, говорит, у нас слишком любят арестантов, униженных, оскорбленных и прочих, которые теперь обучаются, как надобно оскорбить и унизить культурный
мир».
— Отец — кузнецом был, крутого характера человек, неуживчивый, и его по приговору
общества выслали в Сибирь, был такой порядок: не ладит мужик с
миром — в Сибирь мужика как вредного.
Клим Иванович Самгин чувствовал себя человеком, который знает все, что было сказано мудрыми книжниками всего
мира и многократно в раздробленном виде повторяется Пыльниковыми, Воиновыми. Он был уверен, что знает и все то, что может быть сказано человеком в защиту от насилия жизни над ним, знает все, что сказали и способны сказать люди, которые утверждают, что человека может освободить только коренное изменение классовой структуры
общества.
Прежде Вера прятала свои тайны, уходила в себя, царствуя безраздельно в своем внутреннем
мире, чуждаясь
общества, чувствуя себя сильнее всех окружающих. Теперь стало наоборот. Одиночность сил, при первом тяжелом опыте, оказалась несостоятельною.
Общество художников — это орден братства, все равно что масонский орден: он рассеян по всему
миру, и все идут к одной цели.
Экспедиция в Японию — не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики, тому, кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь
мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и что рассказывать и описывать? Это одно и то же, что спросить, с какою физиономией явиться в
общество?
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот
мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только
общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Оно открыло в человеке духовное начало, которое не зависит от
мира, от природы и
общества, зависит от Бога.
Христианство некогда совершило величайшую духовную революцию, оно духовно освободило человека от неограниченной власти
общества и государства, которая в античном
мире распространялась и на религиозную жизнь.
Через свободу человек может творить совершенно новую жизнь, новую жизнь
общества и
мира.
Весь положительный пафос Маркса был связан с его верой в то, что человек, социальный человек, овладеет
миром,
миром необходимости, организует новое
общество, прекратит образовавшуюся анархию во имя блага людей, во имя их возрастающей силы.
Если нет Бога, если нет Правды, возвышающейся над
миром, то человек целиком подчинен необходимости или природе, космосу или
обществу, государству.
Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в
мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого
общества невыносимее свободы!
Английское
общество, ославленное на всю Европу, и в том числе на всю Россию, скучнейшим в
мире, настолько же разговорчивее, живее, веселее русского, насколько уступает в этом французскому.
Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть
общества в книжный
мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами, протест против николаевского гнета, тот протест, который мы услышали открытее и громче на другой день после его смерти.
Вот этого-то
общества, которое съезжалось со всех сторон Москвы и теснились около трибуны, на которой молодой воин науки вел серьезную речь и пророчил былым, этого
общества не подозревала Жеребцова. Ольга Александровна была особенно добра и внимательна ко мне потому, что я был первый образчик
мира, неизвестного ей; ее удивил мой язык и мои понятия. Она во мне оценила возникающие всходы другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца. Спасибо ей и за то!
У нас и в неофициальном
мире дела идут не много лучше: десять лет спустя точно так же принимали Листа в московском
обществе.
Я не чувствовал себя по-настоящему и глубоко гражданином
мира, гражданином
общества, государства, семьи, профессии или какой-либо группировки, связанным единством судьбы.
Когда по моей инициативе было основано в Петербурге Религиозно-философское
общество, то на первом собрании я прочел доклад «Христос и
мир», направленный против замечательной статьи Розанова «Об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах
мира».
Старое христианское сознание всегда колебалось между аскетическим, мировраждебным сознанием и сознанием, оправдывающим творчество культуры в этом
мире и освящающим формы
общества.
Мне смешно, когда коммунисты или национал-социалисты с гордостью говорят, что они создают новый
мир коллективности, основанный на господстве
общества над личностью, коллективно-общего над индивидуальным.
Я делал вид, что нахожусь в этих реальностях внешнего
мира, истории,
общества, хотя сам был в другом месте, в другом времени, в другом плане.
У меня было раннее сознание того, что
мир,
общество, цивилизация основаны на неправде и зле.
Человек есть существо, целиком зависимое от природы и
общества, от
мира и государства, если нет Бога.
В конфликте личности со всем безличным или притязающим быть сверхличным, в конфликте с «
миром» и с
обществом я решительно стал на сторону личности.
Я восставал против дворянского
общества, против революционной интеллигенции, против литературного
мира, против православной среды, против коммунизма, против эмиграции, против французского
общества.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против
общества, и самое христианство я понимаю как бунт против
мира и его закона.
В артистическом
мире около этого времени образовалось «
Общество искусства и литературы», многие из членов которого были членами «среды».
Он до последней крайности обострил противоречие исторического христианства, конфликт евангельских заветов с языческим отношением к жизни в
мире, к жизни
обществ.
В русском православии можно различить три течения, которые могут переплетаться: традиционное монашески-аскетическое, связанное с «Добротолюбием» космоцентрическое, узревающее божественные энергии в тварном
мире, обращенное к преображению
мира, с ним связана софиология, и антропоцентрическое, историософское, эсхатологическое, обращенное к активности человека в природе и
обществе.
В его первичную интуицию духовного всеединства
мира входит и осуществление социальной правды, создание совершенного
общества.
Католический разрыв церковного
общества на две части сказался еще в том, что
мир был лишен священного писания как непосредственного источника религиозной жизни и духовенство стало между Евангелием и душами человеческими.
Индивидуум вновь обратился к себе, к своему субъективному
миру, вошел внутрь; обнажился
мир внутреннего человека, придавленный ложным объективизмом природы и
общества.
За свободного человека и свободное человеческое
общество все мучительное и трудное решает папа, материальное явление в эмпирическом
мире, через которое голос Божий принудительно воспринимается.
Человечество, как бы предоставленное самому себе в делах этого
мира, в историческом творчестве культуры и общественности, беспомощно строило свою антропологию, свое человеческое учение об
обществе и о пути истории.
В святых происходило индивидуальное обожение человеческой природы; это обожение должно начаться в истории, чтобы привести
мир к
обществу святых — благому результату мировой истории.
Иногда кажется: вот вопрос не от
мира сего, вот вопрос, который ни с какой стороны не может прикасаться к насущным потребностям
общества, — для чего же, дескать, говорить о таких вещах?
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый
мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чем-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным
обществом», но изменить этому
обществу, изменить Валеку и Марусе я был не в состоянии. К тому же здесь было тоже нечто вроде «принципа»: если б я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.
О, вы, которые живете другою, широкою жизнию, вы, которых оставляют жить и которые оставляете жить других, — завидую вам! И если когда-нибудь придется вам горько и вы усомнитесь в вашем счастии, вспомните, что есть иной
мир,
мир зловоний и болотных испарений,
мир сплетен и жирных кулебяк — и горе вам, если вы тотчас не поспешите подписать удовольствие вечному истцу вашей жизни —
обществу!
Я мог бы привести здесь примеры изумительнейшей выносливости, но воздерживаюсь от этого, зная, что частные случаи очень мало доказывают. Общее настроение
общества и масс — вот главное, что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно, что мелочи управляют и будут управлять
миром до тех пор, пока человеческое сознание не вступит в свои права и не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских.
"На днях умер Иван Иваныч Обносков, известный в нашем светском
обществе как милый и неистощимый собеседник. До конца жизни он сохранил веселость и добродушный юмор, который нередко, впрочем, заставлял призадумываться. Никто и не подозревал, что ему уж семьдесят лет, до такой степени все привыкли видеть его в урочный час на Невском проспекте бодрым и приветливым. Еще накануне его там видели.
Мир праху твоему, незлобивый старик!"
В эпохи нравственного и умственного умаления, когда реальное дело выпадает из рук, подобные фантасмагории совершаются нередко. Не находя удовлетворений в действительной жизни,
общество мечется наудачу и в изобилии выделяет из себя людей, которые с жадностью бросаются на призрачные выдумки и в них обретают душевный
мир. Ни споры, ни возражения тут не помогают, потому что, повторяю, в самой основе новоявленных вероучений лежит не сознательность, а призрачность. Нужен душевный
мир — и только.
— Вы, господа литераторы, — продолжал он, прямо обращаясь к Калиновичу, — живя в хорошем
обществе, встретите характеры и сюжеты интересные и знакомые для образованного
мира, а
общество, наоборот, начнет любить, свое, русское, родное.
Как жалок, напротив, кто не умеет и боится быть с собою, кто бежит от самого себя и всюду ищет
общества, чуждого ума и духа…» Подумаешь, мыслитель какой-нибудь открывает новые законы строения
мира или бытия человеческого, а то просто влюбленный!
О первой поездке его за границу в литературном
мире ходила масса забавных анекдотов, из которых один пользовался самым широким успехом во всем московском
обществе.
В «Курьере торговли и промышленности» печатались отчеты товариществ и
обществ, а также разные оплаченные статьи, которые умел добывать предприимчивый Я.А. Фейгин благодаря связям с коммерческим
миром: многие товарищества с миллионными оборотами без затруднений могли заплатить сотню-другую рублей за напечатание рекламной статьи или отчета в газете с таким громким названием.