Неточные совпадения
Не должны
быть научны
искусство, мораль, религия.
Казалось бы, так ясно, что философия должна
быть философской, исключительно философской, а не научной, подобно тому как мораль должна
быть моральной, религия — религиозной,
искусство — художественным.
Нельзя уже
будет говорить о философии наряду с наукой,
искусством, моралью и т. п.
В философии
есть что-то праздничное и для утилитаристов будней столь же праздное, как и в
искусстве.
История философского самосознания и
есть арена борьбы двух устремлений человеческого духа — к свободе и к необходимости, к творчеству и к приспособлению, к
искусству выходить за пределы данного мира и к науке согласовать себя с данным миром.
Творческая интуиция в философии, как и в
искусстве, не
есть произвол.
Ведь и во всяком
искусстве творчество не
есть произвол.
И всегда
будет так, если философию рассматривать как необходимую науку, а не как свободное
искусство познания.
Познание ценностей, т. е. того, что находится за пределами мировой данности, навязанной действительности,
есть дело философии как творческого
искусства, а не как науки, и потому не требует логики познания ценностей.
Философия и потому еще не наука, а
искусство, что интуиция философа предполагает гениальность, которая
есть универсальное восприятие вещей.
А мистическая теософия
есть высшее
искусство.
Наука и
искусство, право и государство, социальная справедливость и свобода, половая любовь, техника — все то, чем живет современный человек и от чего не может отречься, должно
быть евангельски оправдано для того, кто ищет Христовой правды.
«Науки и
искусства», как государство, хозяйство и семья, могут
быть поняты как послушание последствиям греха, как реакция на необходимость природного порядка.
В общем и общеобязательном ходе мировой культуры и «науки и
искусства»
были формой приспособления к необходимости.
Для марксизма и «науки и
искусства» не
есть творчество, а лишь приспособление.
Религиозная эпоха творчества
будет переходом к иному бытию, а не к иной только «культуре», не к иным «наукам и
искусствам».
Тот же переход за границы
искусства, порыв к предельному и иному бытию
был у великих русских писателей, у Гоголя, Достоевского, Толстого.
И в культуре своей, начиная с техники и хозяйства и кончая науками и
искусствами, человек как бы искупал свой грех и творчество его не
было теургично.
Искусство есть сфера творческая по преимуществу.
Каноническое
искусство с его дифференцированными нормами все еще
есть послушание последствиям греха, подобно канонической науке, семье или государству.
В каноническом
искусстве есть приспособление творческой энергии художника-творца к условиям этого мира.
Каноническое
искусство может
быть прекрасно, но красота его не бытийственна в последнем смысле этого слова, как не бытийственна истина канонической науки и справедливость канонического государства.
Канон в
искусстве всегда
есть задержка творческой энергии как необходимое приспособление к этому миру, как послушание последствиям греха человека, задержка, не допускающая создания мира иного.
Каноническое
искусство никогда не
было творчеством в религиозном смысле этого слова; оно принадлежит дотворческой эпохе, оно еще в законе и искуплении.
У великих художников
была великая творческая энергия, но она никогда не могла адекватно реализоваться в их
искусстве.
Канон дифференцированного
искусства есть закон послушания.
Мировой кризис творчества
есть кризис канонического
искусства, он предваряет творческую религиозную эпоху.
В классическом языческом
искусстве есть имманентная завершенность, имманентное совершенство.
Только в языческом
искусстве и
есть эта классическая завершенность форм, это имманентное достижение красоты в этом мире, силами этого мира.
В
искусстве христианского мира нет уже и
быть не может классической завершенности форм, имманентного совершенства.
В христианском
искусстве всегда
есть трансцендентная устремленность к миру иному, к прорыву за пределы имманентного мира,
есть романтическая тоска.
В
искусстве языческом
было классическое здоровье.
В
искусстве христианском
есть романтическая болезненность.
В языческом
искусстве было устроение мира сего — устроение в красоте, подобно тому, как
есть такое устроение в языческом государстве или в языческой науке.
И вопрос совсем не в противоположении формы содержанию, ибо в
искусстве сама форма
есть содержание.
Церковно-христианского творчества, культуры,
искусства в последнем смысле этого слова еще не
было и
быть не могло.
Савонарола совсем не
был изуверским врагом и истребителем
искусства и красоты [О положительном значении Савонаролы для
искусства говорит Лафенестр в книге «St.
Он напоминал о великой цели
искусства, боролся с вырождением, но
был выразителем лишь одного крайнего начала, которое так же не могло господствовать в жизни, как и языческое Возрождение.
Но
искусство квинквеченто с Рафаэлем во главе
есть начало упадка, омертвения духа.
Античное
искусство было подлинное и прекрасное, в нем
была исключительная и единственная жизнь.
И
искусство может
быть искуплением греха.
Есть искупление и в классическом каноническом
искусстве, достижения которого противоположны заданиям творческого акта, и в
искусстве романтическом, нарушающем канон и переходящем все пределы,
есть искупление.
Творческий акт, рождающий
искусство, не может
быть специфически христианским, он всегда дальше христианства.
Программа реалистического
искусства всегда
есть падение
искусства, унижение творчества, послушание творческому бессилию.
В
искусстве не может не
быть прорыва к красоте.
Более того, в настоящем реалистическом
искусстве есть черты символизма, отражающие вечную природу всякого
искусства.
Трудность проблемы символизма в том, что, с одной стороны, всякое
искусство символично, с другой стороны,
есть новое символическое
искусство, которое знаменует нарождение новой души и небывшей еще формы творчества.
Искусство всегда учит тому, что все преходящее
есть символ иного, непреходящего бытия.
Идеалистический символизм
есть интимное
искусство утонченных; реалистический символизм — келейное
искусство тайновидения мира и религиозного действия за мир» («По звездам», с. 277).
Поэтому символизм
искусства есть не только его сила, но и его слабость.
Неточные совпадения
Как бы то ни
было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за
искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей. Целый месяц во всех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они
были написаны! Сам градоначальник учил попов, как произносить их.
Вронский и Каренина, по соображениям Михайлова, должны
были быть знатные и богатые Русские, ничего не понимающие в
искусстве, как и все богатые Русские, но прикидывавшиеся любителями и ценителями.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в
искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для
искусства, а потом…
Вронский сам
был представителен; кроме того, обладал
искусством держать себя достойно-почтительно и имел привычку в обращении с такими лицами; потому он и
был приставлен к принцу.
Так как он не знал этого и вдохновлялся не непосредственно жизнью, а посредственно, жизнью уже воплощенною
искусством, то он вдохновлялся очень быстро и легко и так же быстро и легко достигал того, что то, что он писал,
было очень похоже на тот род, которому он хотел подражать.