Неточные совпадения
Истинный
христианский трансцендентизм означает трансцендентность «
мира» человеку и имманентность Бога человеку.
Христианская космология и космогония поистине остались ветхозаветными, они видят
мир и его творчество лишь в аспекте Бога Отца.
Для
христианского сознания еще неведомо было творческое откровение о том, что задача человека и
мира создать небывалое, дополнить и обогатить Божье творение.
Проблема религиозного оправдания «
мира» не может быть даже поставлена
христианским сознанием, верным заветам Христа.
И неполнота
христианского новозаветного откровения совсем не в том, что христианство не оправдывает «
мира», а в том, что оно не оправдывает творчества или, вернее, не есть еще откровение творчества.
Что
христианское сознание аскетически отрицает «
мир» и все, что от «
мира», в этом вечная правда христианства.
И критика исторического христианства должна быть направлена на
христианские сделки и компромиссы с «
миром», а не на
христианское отвержение «
мира».
Из безумной аскетической мистики вывели охранительное жизнеустройство, поддержание ветхих устоев этой жизни, жизни «
мира сего» [«Начертание
христианского нравоучения» епископа Феофана — плод святоотеческого сознания в атмосфере XIX века.
Старое
христианское сознание неизбежно переходит от аскетического отрицания «
мира» к позитивному приспособлению к «
миру».
Христианская символика Логоса и души
мира, Христа и Его Церкви, говорит о космической мистике мужского и женского, о космической брачной тайне.
Древний
мир создал фаллический культ, ставший религиозно невозможным в
христианскую эпоху.
Христианская семья,
христианское устроение родового пола есть лишь неизбежный компромисс с
миром, лишь послушание последствиям греха.
И все же
мир христианский остается вне положительного откровения нового пола.
Она зовет к иному, не «от
мира сего» соединению всех в
христианском всечеловечестве, к соединению всех в свободном Духе, а не в необходимой природе.
Во всемирной, всечеловеческой
христианской любви должен быть тот же творческий прорыв в иной
мир, то же видение человеческого лица всякого брата по Духу в Боге, что в высшей степени есть в любви эротической.
В
христианской любви, не стеклянной, не отвлеченной, есть отблеск небесной эротики, есть направление на все человечество и на весь
мир энергии пола.
Любовь
христианская преодолевает греховное распадение всех существ
мира, всех частей
мира в нездешнем соединении всех.
И эта языческая, дохристианская устремленность к классической и имманентной завершенности форм создает одну из вечных традиций в искусстве, перешедшую в
мир христианский.
В
христианском искусстве всегда есть трансцендентная устремленность к
миру иному, к прорыву за пределы имманентного
мира, есть романтическая тоска.
Христианское искусство уже не верит в законченное достижение красоты здесь, в этом
мире.
Христианское искусство верит, что законченная, совершенная, вечная красота возможна лишь в
мире ином.
Мир христианский не допускает никакого замыкания, завершения в этом
мире.
Романтическое
христианское искусство видит неземную красоту в самой незавершенности, незаконченности, в этой устремленности к прорыву за пределы этого
мира.
Христианское искусство не оставляет в этом
мире, в красоте достигнутой и завершенной, а уводит в
мир иной, к красоте потусторонней и запредельной.
На идеалах
христианского искусства отпечатлелась жажда искупления грехов этого
мира, жажда приобщения к
миру иному.
Но классически прекрасное искусство античного
мира в
мире христианском меняется.
Реставраторы язычества должны признать, что кровь людей эпохи Возрождения была отравлена
христианским сознанием греховности этого
мира и
христианской жаждой искупления.
Великий опыт чисто языческого Возрождения в
мире христианском должен был кончиться проповедью Савонаролы, отречением Боттичелли.
А
мир христианский заражен утилитарной моралью приспособления, критериями пользы и благоустройства этого отяжелевшего
мира.
Христианская мораль глубоко оппортунистична, она полна пафоса послушного приспособления, пафоса несения тяготы и бремени
мира.
За послушание, давно уже омертвевшее, купил себе
христианский духовный
мир плотское благоустройство и духовную успокоенность.
Грех традиционной
христианской морали, привитой к
миру, утерявшему веру
христианскую, совсем не в крайностях аскетизма.
Христианская мораль во имя послушания тяготе
мира оправдывает
мир таким, какой он есть,
мир, во зле лежащий.
Господствующая мораль, связывающая себя с
христианским сознанием, вся насквозь проникнута буржуазно-демократическим приспособлением к условиям этого
мира.
И
мир христианский принял внехристианскую буржуазную мораль, пригодную для жизни, оправданную послушанием последствиям греха.
Все буржуазные ценности положения в
мире господствующее
христианское сознание приняло и оправдало.
В XIX и XX вв. господствующее моральное сознание отвергло последние остатки подлинного
христианского аскетизма и
христианской жертвы
миром сим во имя трансцендентного устремления к
миру иному.
Забывает
христианское сознание, что богатые, славные, сильные
мира сего — это те, которым труднее всего войти в царство небесное.
Христианское преодоление «
мира» и есть преодоление всякой «буржуазности», жертва мирской пользой и благополучием благородству и красоте жизненного типа.
Христианская мораль личности вся была в аскетической жертве
миром сим во имя
мира иного.
Подлинная
христианская мораль возлагает на человека, усыновленного Богом, свободную ответственность за свою судьбу и судьбу
мира и исключает для сынов Божьих возможность чувствовать рабьи-плебейскую, неблагородную обиду на судьбу, жизнь и людей.
Поэтому путь
христианской морали — через жертву к творчеству, через отречение от
мира сего и его соблазнительных благ к творчеству
мира иного и иной жизни.
Христианская жертва «
миром» и его благами всегда есть жертва безопасностью, безопасным положением в
мире, всегда отречение от устроенности в
мире.
Таким откровением жизни в Духе Христовом, не знающем тяготы и бремени общественности этого
мира, была жизнь св. Франциска Ассизского — величайший факт
христианской истории после жизни Самого Иисуса Христа [Особенно рекомендую книгу Иергенсена о св. Франциске, передающую поэзию умбрийской религиозности.
Два полюса — крайняя государственность (империализм) и крайний анархизм — одинаково противны
христианскому сознанию как два противоположных выражения некосмического, хаотического состояния
мира, мирового распада и разъединения.
Христианское сознание и мирочувствие требует аскетического отношения к благам
мира сего, отвержения буржуазных ценностей.
Христианское отношение к общественности жертвенно — отрекается от царства
мира сего.
Но йогизм не знает даровой благодати любви — избыточной любви сердца Божьего к человеку и
миру и ответной любви сердца человека и
мира к Богу [См. параллель йоги и
христианской аскетики у Ладыженского «Сверхсознание» и у Лютославского «Volonté et liberté».
Церковь Петрова, церковь религиозной опеки малых сих, религиозного водительства младенцев, за которых вечно боязно, уже сделала свое дело в
мире и сохранила
христианскую святыню для широких народных масс до последних, зрелых времен человечества.
Христианское человечество в истории своей не осуществляло любви, благодатной жизни в Духе, оно жило под законом природного
мира, и великие подвижники его учили ожесточить сердце свое, чтобы победить греховные страсти [Св. Исаак Сирианин говорит: «Кто всех равно любит по состраданию и безразлично, тот достиг совершенства» («Св.