Неточные совпадения
Историческая жизнь есть самостоятельная
реальность, и
в ней есть самостоятельные ценности.
Человечество есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы
в пустую отвлеченность, если бы своим бытием угашало и упраздняло бытие всех входящих
в него ступеней
реальности, индивидуальностей национальных и индивидуальностей личных.
Россия — великая
реальность, и она входит
в другую
реальность, именуемую человечеством, и обогащает ее, наполняет ее своими ценностями и богатствами.
Физическое насилие, завершающееся убийством, не есть что-то само по себе существующее, как самостоятельная
реальность, — оно есть знак духовного насилия, совершившегося
в духовной действительности зла.
В «Войне и мире» не только «мир» побеждает «войну», но и вообще
реальность «частной» жизни побеждает призрачность жизни «исторической», детская пеленка, запачканная
в зеленое и желтое, оказывается существеннее, глубже всех Наполеонов и всех столкновений Запада и Востока.
Толстой с такой легкостью радикально отверг историю и все историческое, потому что он не верит
в ее
реальность и видит
в ней лишь случайную и хаотическую кучу мусора.
Для этого миросозерцания не существовало России, как самостоятельной
реальности, имеющей свою судьбу и задачу
в мире.
В действительности же номинализм этого миросозерцания идет дальше, он разлагает и человека, принужден отвергнуть
реальность души человека, всегда ведь связанной с бесконечной глубиной бытия мирового, и выбрасывает человека на поверхность.
В конце концов на большей глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной
реальности, объективного бытия, а есть вхождение
в божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Нужно прежде всего сказать, что истина не есть соответствие
в познающем объективно данной
реальности.
Никто никогда не объяснил, как
реальность бытия может переходить
в идеальность познания.
Если мы отвергаем так называемый объективный критерий истины, и
в смысле реализма наивного, и
в смысле реализма рационалистического, и
в смысле идеализма трансцендентально-критического, то совсем не для того, чтобы утверждать «субъективность» произвольную, «психологизм»
в гуссерльском смысле слова,
в противоположность глубокой
реальности.
Глубокая
реальность раскрывается
в субъективности, стоящей вне объективизации.
Когда экзистенциалисты Хайдеггер, Сартр и др. говорят о выброшенности человека (Dasein)
в мир и обреченности человека этому миру, то они говорят об объективации, которая делает судьбу человека безысходной, выпавшей из глубокой
реальности.
Создание особенного мировоззрения, часто иллюзорного мировоззрения
в зависимости от направления сознания, имеет характер прагматический, которого не имеет познание истинной
реальности.
Все предполагает эту
реальность, без которой мы погружены
в иллюзорное царство объективной необходимости.
Важнее же всего сознать, что дух совсем не есть
реальность, сопоставимая с другими
реальностями, например, с
реальностью материи; дух есть
реальность совсем
в другом смысле, он есть свобода, а не бытие, качественное изменение мировой данности, творческая энергия, преображающая мир.
Человек имеет дело уже не с природой, сотворенной Богом, а с новой
реальностью, созданной человеком и цивилизацией, с
реальностью машины, техники, которых
в природе нет.
В этом отношении совершенно ложна метафизика коллективизма, которая
в социальном коллективе видит
реальность, стоящую над человеком.
Но и социализм,
в большинстве случаев основанный на ложной метафизике, признает мир объектов первичной
реальностью, мир же субъекта — вторичный.
Если для осуществления совершенно справедливого социального строя и счастия людей нужно замучить и убить несколько миллионов людей, то главный вопрос совсем не
в цели, а
в применяемых средствах, цель уходит
в отвлеченную даль, средства же являются непосредственной
реальностью.
Если отрицать ценность личности и сомневаться
в ее
реальности, то ни о какой свободе не может быть и речи.
Это коллективные
реальности, и о них часто некритически мыслят
в духе реализма понятий.
«Коллективная»
реальность имеет экзистенциальный смысл
в человеческой жизни, но она совсем не то значит, что думают, желая подчинить ей человеческую личность.
Коллектив есть не
реальность, а известная направленность людей и групп, состояние,
в котором они находятся.
Не может быть сознание церкви, нации, класса, но может быть церковное, национальное, классовое сознание людей, группирующихся
в этого рода
реальности.
Это сознание людей объективируется
в quasi
реальности.
Церковь имеет огромный экзистенциальный смысл
в судьбе людей, но социальная объективация духовной
реальности церкви не может претендовать на первореальность, это
реальность производная.
Главная особенность так называемых коллективных
реальностей заключается
в том, что они не имеют экзистенциального центра, не могут страдать или радоваться.
Ложь коллективизма заключается
в том, что он переносит нравственный экзистенциальный центр, совесть человека и его способность к суждениям и оценкам из глубины человеческой личности
в quasi
реальность, стоящую над человеком.
Главное зло
в образовании коллективного сознания и коллективной совести
в том, что это только метафорическое, фигуральное выражение, но
реальность, скрытая за этими словами, иная.
Коммюнотарность есть духовное начало людей, общность и братство
в отношениях людей, и она совсем не означает какой-то
реальности, стоящей над людьми и ими командующей.
Наоборот, мифы гораздо динамичнее
реальности, и так всегда было
в истории.
Марксистская философия должна быть определена, как философия praxis, акта, действия, но она дорожит
реальностью того материального мира, над которым работает субъект, человек, она восстает против идеализма, где лишь
в мысли происходит победа над необходимостью и властью материального мира.
Для него
в познании отражаются объективные
реальности.
Единое человечество не есть существо, не есть личность высокой иерархической ступени; она не имеет экзистенциального центра, не способна
в своей сверхличной
реальности к страданию и радости.
Но единое человечество не есть только абстракция мысли, оно есть известная ступень
реальности в человеческой жизни, высокое качество человека, его всеобъемлющая человечность.
Возникновение так называемых коллективных, сверхличных
реальностей в значительной степени объясняется этой объективацией, выбрасыванием вовне сильных эмоций, их экстериоризацией.
Так называемые корыстные национальные интересы не являются непосредственными эгоистическими интересами,
в них происходит уже экстериоризация и объективация эгоистических интересов и страстей, перенесение их на коллективные
реальности.
Но с другой стороны, социализм есть суровая и прозаическая
реальность, есть необходимость
в известный час истории.
Неточные совпадения
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою
реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды:
Самгин был утомлен впечатлениями, и его уже не волновали все эти скорбные, испуганные, освещенные любопытством и блаженно тупенькие лица, мелькавшие на улице, обильно украшенной трехцветными флагами. Впечатления позволяли Климу хорошо чувствовать его весомость,
реальность. О причине катастрофы не думалось. Да,
в сущности, причина была понятна из рассказа Маракуева: люди бросились за «конфетками» и передавили друг друга. Это позволило Климу смотреть на них с высоты экипажа равнодушно и презрительно.
Она снова тихонько заплакала, а Самгин с угрюмым напряжением ощущал, как завязывается новый узел впечатлений. С поразительной
реальностью вставали перед ним дом Марины и дом Лидии, улица
в Москве, баррикада, сарай, где застрелили Митрофанова, — фуражка губернатора вертелась
в воздухе, сверкал магазин церковной утвари.
«Глупо. Но вспоминать — не значит выдумывать. Книга —
реальность, ею можно убить муху, ее можно швырнуть
в голову автора. Она способна опьянять, как вино и женщина».
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок;
в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть
в узкое горло улицы, а сзади на них все еще давила неисчерпаемая масса,
в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою
реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.