Неточные совпадения
Свобода, прежде всего свобода — вот душа христианской философии
и вот что не дается никакой
другой, отвлеченной
и рационалистической философии.
Рационалистические ереси всегда обходили трудности
и антиномичности, не дерзали на безумие
и говорили один об одном, а три о
другом, один тогда-то, а три совсем в
другое время.
Мистицизм является
другой формой прекращения существования отвлеченной философии: он подчиняет философию позитивной религии
и в ней приказывает искать источников питания.
Господство
и верховенство гносеологии, признание за ней высшей функции контроля, ожидание от нее обоснования
и оправдания одного, осуждения
и отвержения
другого — все это уже есть рационализм
и интеллектуализм, против которого
и поднимается знамя восстания.
И потому типические решения эти предлагают выбирать между знанием
и верой
и неизбежно выбирают или знание, или веру, или известную пропорцию знания
и известную пропорцию веры, взаимно
друг друга ограничивающие.
Требование это ведь не выполняется противниками религиозной веры
и сторонниками веры позитивистической, социальной; их вера также не научна, не доказательна, не убедительна для тех, у кого воля направлена в
другую сторону.
А с
другой стороны, философия
и гносеология выяснили, что наука сама себя не может обосновать, не может укрепить себя в пределах точного знания.
Рационалистический позитивизм есть одна из форм замены веры знанием, гностицизм
и теософия —
другая форма того же; первая форма — для людей, лишенных фантазии
и воображения, дорожащих ограничениями знания, вторая форма — для людей с фантазией
и воображением, дорожащих расширением сферы знания.
Знаменательно, что Джемс, трезвый англосаксонец, признает за опытом святых
и мистиков такой же фактический характер, как
и за всяким
другим опытом.
Попробуем характеризовать еще с
другой стороны психологическую противоположность знания
и веры.
Чтобы осветить еще с
другой стороны вопрос о взаимоотношении знания
и веры, обратимся к анализу причинности, этой основы всякого знания.
Должно существовать
другое, метафизическое истолкование причинности, которое имеет свою историю
и которого не может уничтожить ни Мах, ни все ему подобные.
С одной стороны, гносеологов подстерегает метафизика
и онтология (сверхиндивидуальный субъект, сознание вообще
и т. п.); с
другой, подстерегает психология
и биология (психофизическая организация, субъект психологический
и биологический).
Мы хотели бы прийти
друг к
другу и поговорить по душе, но слова не пускают дальше передней.
О, тогда поймут
друг друга, тогда все слова будут полны реального содержания
и смысла.
Фрейбургская школа, как
и всякая
другая, не имеет органа для своего учения о ценностях.
Риккерт
и его школа, с одной стороны, прагматизм Джемса
и Бергсона, с
другой, — самые замечательные
и злободневные явления современной философии.
Различие между критицизмом
и догматизмом в философии условно
и относительно,
и критическая философия не менее догматична, чем всякая
другая.
Но, быть может, под этим скрывается
другая проблема, более жизненная
и гораздо более изначальная, предшествующая самой абстракции «субъекта»: проблема отношения бытия к бытию, одной функции жизни к досугам функциям мировой жизни.
Трансцендентное — относительное понятие: что-то бывает трансцендентно лишь по отношению к чему-то,
и потому трансцендентное по отношению к одному может оказаться имманентным по отношению к
другому.
И Лосский принужден допустить, что бытие входит в знание, в суждение, разрывая пространство
и время, что действительность дана нам вне времени
и вне пространства, что в суждении присутствует
и то, что было 1000 лет тому назад,
и то, что находится на
другом конце мира.
Кто из нас не испытывал желания жить одновременно
и в своем отечестве, волнуясь всеми интересами своей родины,
и в то же время где-нибудь в Париже, Лондоне или Швейцарии в кругу
других, но тоже близких интересов
и людей?
Высшего удовлетворения достигли бы мы, если бы могли так отождествиться со всем этим миром, что всякое
другое „я“ было бы также
и моим „я“.
Бытие греховно, все мы участвуем в грехе,
и потому мы не можем отождествиться со всем миром
и всякое
другое «я» не может быть
и моим «я».
Непосредственное сознание
и знание Бога дано в умственном созерцании, интеллектуальной интуиции, которая качественно различествует от всякого
другого восприятия вещей.
Между дуализмом
и пантеизмом постоянно колеблется религиозно-философское сознание; все ереси склоняются то в одну, то в
другую сторону.
Поэтому Бог не ответствен за зло
и нет никакого
другого бога, кроме Бога добра.
Относительное превращается как бы в
другое Абсолютное
и получается сопоставление двух Абсолютных, что совершенно недопустимо, так как закон единства Абсолютного есть основной закон интуитивного разума.
Злое не есть
другое Абсолютное
и не имеет никакого места в едином Абсолютном; оно относительно
и в своей относительности не соотносительно с Абсолютным, [Абсолютное
и относительное потому не могут мыслиться соотносительными в одной плоскости, что этим Абсолютное было бы превращено в относительное.
Творение, в силу присущей ему свободы, свободы избрания пути, отпало от Творца, от абсолютного источника бытия
и пошло путем природным, натуральным; оно распалось на части,
и все части попали в рабство
друг к
другу, подчинились закону тления, так как источник вечной жизни отдалился
и потерялся.
Земная жизнь человека
и человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз)
и перенести в
другие миры.
Плоть этого мира
и плоть каждого из нас должна быть спасена для вечности, а для этого нужно не уходить из этого мира в
другой, не ждать переселения души
и естественного ее бессмертия, а соединять этот мир с Богом, участвовать в его вселенском спасении путем истории, спасать плоть от смерти.
Дуалистический спиритуализм не может признать смысла жизни
и смысла истории; для него выгоднее как можно скорейшая смерть, естественный переход в
другой, лучший мир.
Задача индивидуума
и вселенной в том, чтобы излечиться от болезни, очистить свое тело, подготовить плоть к вечности, а не в том, чтобы ждать естественного перехода в
другие формы существования
и надеяться на отделение души от тела путем смерти.
[Даже если
другие планеты
и населены, то за человечеством остается центральное значение.
На православном Востоке, в Византии, христианский мир подвергся
другому соблазну, соблазну цезарепапизма: там царя признали заместителем Христа
и человека этого почти обоготворили.
Люди не будут уже поедать
друг друга, не будет таких убийств, казней
и разбоев, не будет такой тьмы
и невежества, такой нужды
и беспомощности перед природой.
Человеческая стихия была, с одной стороны, принижена христианством в истории, а с
другой — ложно возвеличена в лице папы, царя, иерархии, в человеческом быте
и человеческих мнениях, выданных за божеские.
Нельзя ответственность за страдание
и зло возлагать на
других, на внешние силы, на власть, на социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как свободные сыны; наша греховность
и наше творческое бессилие порождают дурную власть
и социальные несправедливости,
и ничто не улучшается от одной внешней перемены власти
и условий жизни.
Но эти два порядка не разделены отвлеченно, они конкретно проникают один в
другой,
и в этом заключается драма христианской истории.
Свобода
и необходимость, благодать
и закон сплелись в исторической действительности, два царства проникали
друг в
друга и смешивались.
Именно гностицизм уничтожает плоть
и не верит в ее просветление, считает безнадежно плохой, сотворенной
другим, злым богом Демиургом.
Ныне совершается окончательное падение своекорыстной концепции Церкви, которая преобладала у духовного сословия
и нужна была
другим сословиям, к вере равнодушным.
Это сознание, всегда покорное разуму малому
и несогласное совершить мистический акт самоотречения, которым стяжается разум большой, утверждает одну сторону истины
и упускает
другую ее сторону, оставляет раздельным то, в соединении чего вся тайна Христова, не постигает претворения одной природы в
другую.
Другой мистик протестантского типа Юнг Штиллинг в своем толковании на Апокалипсис впадает в смешной провинциализм
и видит Жену, облеченную в солнце, лишь в богемо-моравской церкви.
В этом типе психологически неприятно — признание себя центром вселенной, а в отношении к
другим людям — метод лести
и взвинчивания, которым собираются сливки человечества.
Вне церковного сознания всегда остается власть эволюционного натурализма, не ведающего свободы, хотя бы
и расширенного до
других планетных миров.
Замечательнейший современный теософ-оккультист Р. Штейнер [См. недавно вышедшую его книгу «Die Geheimwissenschaft im Umriss».] разлагает человека на ряд скорлуп, наложенных одна на
другую,
и выводит все эти скорлупы из эволюции иных планетных миров.
А с
другой стороны подстерегает опасность той рационализации Церкви в христианском быту
и христианском богословии, которая делает христианство смертельно скучным, пресным
и уродливым.
Этот род магии страшнее всякого
другого,
и горе тому, кто стал медиумом, пассивным проводником магических сил дьявольской скуки.