Она, изволите видеть, вздумала окончательно развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно, уходила бы ее, наконец, совершенно, если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если бы не влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила «всю себя» в жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и
немецкой философии — и довела наконец бедного юношу до мрачного отчаяния.
«Я с вами примирился за ваши „Письма об изучении природы“; в них я понял (насколько человеческому уму можно понимать)
немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.
Но не к большинству западников (единственно авторитетному тогда в литературе), которое занималось популяризированием положений
немецкой философии, а к тому безвестному кружку 1, который инстинктивно прилепился к Франции.
Неточные совпадения
Почтмейстер вдался более в
философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «Ночи» — поэма английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение
немецкого писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).] из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь.
Он слушал и химию, и
философию прав, и профессорские углубления во все тонкости политических наук, и всеобщую историю человечества в таком огромном виде, что профессор в три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то
немецких городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
Философская фраза, наделавшая всего больше вреда и на которой
немецкие консерваторы стремились помирить
философию с политическим бытом Германии: «Все действительное разумно», была иначе высказанное начало достаточной причины и соответственности логики и фактов.
Хотя я очень многим обязан
немецкой идеалистической
философии, но я никогда не был ей школьно привержен и никогда в таком смысле не принадлежал ни к какой школе.
Философия немецкая вкорениться у нас не может.