Неточные совпадения
О казанском „свете“, о флирте с барышнями и пикантных разговорах с замужними женщинами я не скучал.
Время летело;
днем — лекции и работа в лаборатории, после обеда чтение, перевод химии Лемана, разговоры и часто споры с ближайшими товарищами, изредка театр — никаких кутежей.
Езда на"сдаточных"была много раз описана в былое
время. Она представляла собою род азартной игры. Все
дело сводилось к тому: удастся ли вам доехать без истории, то есть без отказа ямщика, до последнего конца, доставят ли вас до места назначения без прибавки.
Если бы не эта съедавшая его претензия, он для того
времени был, во всяком случае, выдающийся актер с образованием, очень бывалый, много видевший и за границей, с наклонностью к литературе (как переводчик), очень влюбленный в свое
дело, приятный, воспитанный человек, не без юмора, довольно любимый товарищами. Подъедала его страсть к картежной игре, и он из богатого человека постарался превратиться в бедняка.
Федоров (в его кабинет я стал проникать по моим авторским
делам) поддерживал и молодого jeune premier, заменявшего в ту зиму А.Максимова (уже совсем больного), — Нильского. За год перед тем, еще дерптским студентом, я случайно познакомился на вечере в"интеллигенции"с его отцом Нилусом, одним из двух московских игроков, которые держали в Москве на Мясницкой игорный дом. Оба были одно
время высланы при Николае I.
Обуховские
дела брали у меня всего больше
времени, и, несмотря на мое непременное желание уладить все мирно, я добился только того, что какой-то грамотей настрочил в губернский город жалобу, где я был назван"малолеток Боборыкин"(а мне шел уже 25-й год) и выставлен как самый"дошлый"их"супротивник".
Первая моя экскурсия в деревню летом 1861 года длилась всего около двух месяцев; но для будущего бытописателя-беллетриста она не прошла даром. Все это
время я каждый
день должен был предаваться наблюдениям и природы, и хозяйственных порядков, и крестьянского"мира", и народного быта вообще, и приказчиков, и соседей, и местных властей вроде тех, кто вводил меня во владение.
Вообще, в личных сношениях он был очень приятный человек; а с актером я никогда не имел
дела, потому что с 1862 до 80-х годов лично ничего не ставил в Петербурге; а к этому
времени Бурдин уже вышел в отставку и вскоре умер.
С тех пор я более уже не видал Ристори ни в России, ни за границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые попал во Флоренцию, во
время Франко-прусской войны. Туда приехала депутация из Испании звать на престол принца Амедея. В честь испанцев шел спектакль в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая театр, проиграла сцену из"Орлеанской
девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
А издатель представил мне
дело так, что журнал имел с лишком тысячу подписчиков (что-то около 1300 экземпляров), что по тогдашнему
времени было еще неплохо, давал мне смотреть подписную книгу, в которой все было в порядке, предлагал необременительные условия.
Выходило, однако ж, так, что, будь цифра, якобы переданная мне при заключении контракта, и в действительности такая, я бы мог, по всей вероятности, повести
дела не блестяще, но сводя концы с концами, особенно если б, выждав
время, продал выгодно свою землю.
Цензура только что преобразовывалась, и в мое редакторство народилось уже Главное управление по
делам печати. Первым заведующим назначен был чиновник из Третьего отделения Турунов; но я помню, что он некоторое
время носил вицмундир народного просвещения, а не внутренних
дел.
И этот"Петя"еще до превращения своего в эмигранта, когда сделался критиком, разбирал в снисходительном тоне одну из моих повестей, которая, кажется, появилась в том самом"
Деле", где он состоял одно
время рецензентом.
После того как он сделал из газеты"Presse"самый бойкий орган (еще в то
время, как его сотрудницей была его первая жена Дельфина), он в последние годы империи создал газету"Liberte"и в ней каждый
день выступал с короткой передовой статьей, где была непременно какая-нибудь новая или якобы новая идея.
Тогда он смотрел еще очень моложаво, постарше меня, но все-таки он человек скорее нашего поколения. Наружности он был скромной, вроде англиканского пастора, говорил тихо, сдержанно, без всякого краснобайства, но с тонкими замечаниями и оценками. Он в то
время принадлежал исключительно литературе и журнализму и уже позднее выступил на политическую арену, депутатом, и дошел до звания министра по ирландским
делам в министерстве Гладстона.
Этим способом он составил себе хорошее состояние, и в Париже Сарду, сам великий практик, одно
время бредил этим ловким и предприимчивым ирландцем французского происхождения. По-английски его фамилию произносили"Дайон-Буссико", но он был просто"Дайон", родился же он в Ирландии, и французское у него было только имя. Через него и еще через несколько лиц, в том числе директора театра Gaiety и двух-трех журналистов, я достаточно ознакомился с английской драматургией и театральным
делом.
Это было как раз то
время, когда Тургенев, уйдя от усиленной работы русского бытописателя, отдавался забавам дилетантского сотрудничества с г-жой Виардо, сочинял для ее маленьких опер французский текст и сам выступал на сцене. Но это происходило не в те
дни конца летнего сезона, когда я попал впервые в Баден.
Он меня ввел в свое типичное семейство, где все дышало патриархальной степенностью, и каждый
день в известные часы водил меня по городу, рассказывая мне все
время местные анекдоты, восходившие до эпохи, когда знаменитая Лола Монтес, сделавшись возлюбленной короля Людовика I, скандализовала мюнхенцев своими выходками фаворитки.
Один из своих тогдашних фельетонов я и посвятил описанию того, как истый венец проводит свой
день, когда фашинг в разгаре, да и во всякое
время года.
Это самое легкое и заразное"прожигание"жизни, какое только можно себе вообразить. В Париже одни завзятые вивёры, живущие на ренту, проводят весь
день в ничего неделанье, а в Вене и деловой народ много-много — часа четыре, с 9 часов до обеда, уделяет труду, а остальное
время на"прожигание"жизни.
Не нашел я в Мадриде за
время, которое я провел в нем, ни одного туриста или случайно попавшего туда русского. Никто там не жил, кроме посольских, да и посольства-то не было как следует. Русское правительство после революции, изгнавшей Изабеллу в 1868 году, прервало правильные сношения с временным правительством Испании и держало там только"поверенного в
делах". Это был г. Калошин, и он представлял собою единственного россиянина, за исключением духовенства — священника и псаломщика.
В это
время Париж сильно волновался. История дуэли Пьера Бонапарта с Виктором Нуаром чуть не кончилась бунтом.
Дело доходило до грандиозных уличных манифестаций и вмешательства войск, Герцен ходил всюду и очень волновался. Его удивляло то, что наш общий с ним приятель Г.Н.Вырубов как правоверный позитивист, признающий как догмат, что эра революции уже не должна возвращаться, очень равнодушно относился к этим волнениям.
Я остановился в Grand Hotel'e, где во
время осады помещался госпиталь, и во всех коридорах стоял еще больничный запах. Зато было дешево. Я платил за большую комнату всего 5 франков в сутки. Но через несколько
дней я перебрался в меблированные комнаты тут же поблизости, на бульвар Капуцинов.
Потом, через год, много через два года, и он пришел опять в прежнее свое настроение, но тогда на него жалко было смотреть. Весь его мир сводился ведь почти исключительно к театру. А война и две осады Парижа убили, хотя и временно, театральное
дело. Один только театр"Gymnase"оставался во все это
время открытым, даже в последние
дни Коммуны, когда версальские войска уже начали проникать сквозь бреши укреплений.
Достаточно в этом отношении указать хотя бы на его фельетон"Новая группа людей", помещенный когда-то в"Новостях", в котором он, вооруженный большими знаниями по психопатологии, указывал на вредные последствия выдвигавшегося в то
время псевдонаучного понятия о психопатии как основании для невменяемости и пагубное влияние слушания таких
дел при открытых дверях суда на нервных юношей и истерически настроенных обычных посетительниц судебных заседаний.