— Я в свет не очень много езжу, — сказал он, — но кое-где бываю и в последнее время стал даже больше выезжать. У самых чопорных барынь я уже
вижу на столе мой неприличный роман. Конечно, его не дают читать молодым девицам, но уже не считают ни скандальным, ни неприличным говорить о нем во всеуслышание. Я думаю, что половиною успеха этот роман обязан все-таки женщинам; у нас мужчины читают очень мало беллетристики.
Клим замолчал, найдя его изумление, смех и жест — глупыми. Он раза два
видел на столе брата нелегальные брошюры; одна из них говорила о том, «Что должен знать и помнить рабочий», другая «О штрафах». Обе — грязненькие, измятые, шрифт местами в черных пятнах, которые напоминали дактилоскопические оттиски.
— «Спросите, есть ли у них виноград, — прибавил Зеленый, — если есть, так чтоб побольше подали; да нельзя ли бананов, арбузов?…» Меня занимали давно два какие-то красные шарика, которые я
видел на столе, на блюдечке.
Приехавши из губернского города в Воплино, Утробин двое суток сряду проспал непробудным сном. Проснувшись, он
увидел на столе письмо от сына, который тоже извещал о предстоящей катастрофе и писал:"Самое лучшее теперь, милый папаша, — это переселить крестьян на неудобную землю, вроде песков: так, по крайней мере, все дальновидные люди здесь думают".
Я
увидел на столе листок — последние две страницы вчерашней моей записи: как оставил их там с вечера — так и лежали. Если бы она видела, что я писал там… Впрочем, все равно: теперь это — только история, теперь это — до смешного далекое, как сквозь перевернутый бинокль…
Неточные совпадения
Немного спустя после описанного выше приема письмоводитель градоначальника, вошедши утром с докладом в его кабинет,
увидел такое зрелище: градоначальниково тело, облеченное в вицмундир, сидело за письменным
столом, а перед ним,
на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова… Письмоводитель выбежал в таком смятении, что зубы его стучали.
Долли утешилась совсем от горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она
увидела эти две фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх
на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над
столом, с горящими глазами, устремленными то
на стол, то
на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
Левин остался
на другом конце
стола и, не переставая разговаривать с княгиней и Варенькой,
видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он
видел в лице своей жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при звездах. Ночь была
на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к крыльцу, он
увидел в окнах, что уже
стол был накрыт для ужина.
Чичиков оглянулся и
увидел, что
на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.