Неточные совпадения
—
Тебе же бы от этого помощь была, — снова заговорила Александра Михайловна. —
Ты вот все меньше зарабатываешь: раньше семьдесят — восемьдесят рублей получал, а нынче хорошо, как сорок придется в месяц, да и то когда не хвораешь; а теперь и совсем пустяки приносишь; хозяин вон вперед уж и давать перестал, а мы и в лавочку
на книжку задолжали, и за квартиру второй месяц не платим; погребщик сегодня сказал, что больше в долг не будет отпускать. А тогда бы все-таки помощь была
тебе.
—
Вот еще выпьем с
тобой по стаканчику и пойдем! К
тебе, что ль, пойдем! Одна живешь? — спрашивал он, нисколько не понижая голоса. — Пойдем мы с
тобою, дверь
на клю-уч…
—
Вот что, Сенька, слушай! Я сейчас напишу жене записку, а
ты сходи и отнеси. Пусть поглядит
на тебя, хлындра. Этакие грязные взгляды: зачем, говорит,
ты ему пальто отдал. Он его пропьет!.. Пускай посмотрит, пропил, ли
ты… Я ей напишу, чтоб прислала с
тобой два рубля. Ладно, а?
— А
вот ты деньги все опять прокутил, —
на что жить будем? Обеда даже не
на что сварить, сегодня еле-еле кусочек мяса выклянчила в мясной. Ведь не о себе я стараюсь, мне что!
— Ах, оставь, пожалуйста! — раздраженно ответил Андрей Иванович. — Я превосходно могу управиться! Дай подлечусь либо подходящее место получу, тогда твоя помощь будет совершенно излишняя. А что действительно сейчас я мало зарабатываю… Вон у Зины башмаков нету, даже
на двор выйти не может, —
ты бы
вот на башмаки ей и заработала. Нужно и
тебе немножко потрудиться, не все же
на готовый счет жить.
—
Ты думала, помер отец, так
на тебя и управы не будет? Мама, дескать, добрая, она пожалеет… Нет, милая, я
тебя тоже сумею укротить,
ты у меня будешь знать!
Ты бегаешь, балуешься, а мама твоя с утра до вечера работает; придет домой, хочется отдохнуть, а нет: сиди, платье
тебе чини.
Вот порви еще раз, ей-богу, не стану зашивать! Ходи голая, пускай все смотрят. Что это, скажут, какая бесстыдница идет!..
— Тебе-то
вот хорошо. Работаешь
ты легко,
на свете одна, — много ли
тебе нужно? А
вот как мне-то! Девочку надо кормить, работать никак не приноровлюсь. Уж так другой раз тяжело, просто и не знаю.
— Да, недаром покойник Андрей Иванович презирал женщин, — задумчиво сказала Александра Михайловна. — Смотрю я
вот на наших девушек и думаю: верно ведь он говорил. Пойдет девушка
на работу — бесстыдная станет, водку пьет. Андрей Иванович всегда говорил: дело женщины — хозяйство, дети… И умирал, говорил мне: «Один завет
тебе, Шурочка: не иди к нам в мастерскую!» Он знал, что говорил, он очень был умный человек…
— Бывало, когда жив был, хорошо все это так было, тихо, весело… В будни дома сидишь, шьешь
на девочку,
на мужа. В праздники пирог спечешь, коньяку купишь; он увидит, — обрадуется. «
Вот, скажет, Шурочка, молодец! Дай, я
тебя поцелую!» Коньяк он, можно сказать, обожал… Вечером вместе в Зоологический, бывало, поедем… Хорошо, Танечка, замужем жить. О деньгах не думаешь, никого не боишься, один
тебе хозяин — муж. Никому в обиду
тебя не даст…
Вот бы
тебе поскорей выйти!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. У
тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове;
ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что
тебе глядеть
на них? не нужно
тебе глядеть
на них.
Тебе есть примеры другие — перед
тобою мать твоя.
Вот каким примерам
ты должна следовать.
Анна Андреевна. Ну
вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть
на тебя? И с какой стати ему смотреть
на тебя?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк
на постой. А если что, велит запереть двери. «Я
тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а
вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Разговаривает все
на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь
на Щукин — купцы
тебе кричат: «Почтенный!»;
на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там
тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит
на небе, так
вот как
на ладони все видишь.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.