Неточные совпадения
Ночь была бесконечно длинна. Роженица уж перестала сдерживаться; она
стонала на всю палату, всхлипывая, дрожа и заламывая пальцы;
стоны отдавались в коридоре и замирали где-то далеко под сводами. После одного особенно сильного приступа потуг
больная схватила ассистента за руку; бледная, с измученным лицом, она смотрела на него жалким, умоляющим взглядом.
Потоки крови при хирургических операциях,
стоны рожениц, судороги столбнячного
больного — все это вначале сильно действовало на нервы и мешало изучению; ко всему этому нужно было привыкнуть.
Впрочем, привычка эта вырабатывается скорее, чем можно бы думать, и я не знаю случая, чтобы медик, одолевший препаровку трупов, отказался от врачебной дороги вследствие неспособности привыкнуть к
стонам и крови. И слава богу, разумеется, потому что такое относительное «очерствение» не только необходимо, но прямо желательно; об этом не может быть и спора. Но в изучении медицины на
больных есть другая сторона, несравненно более тяжелая и сложная, в которой далеко не все столь же бесспорно.
Больной прожил еще полторы недели; каждый день у него появлялись все новые и новые нарывы — в суставах, в печени, в почках… Мучился он безмерно, и единственное, что оставалось делать, это впрыскивать ему морфий. Я посещал
больного по нескольку раз в день. При входе меня встречали страдальческие глаза ребенка на его осунувшемся, потемневшем лице; стиснув зубы, он все время слабо и протяжно
стонал. Мать уже знала, что надежды нет.
В мою палату был положен на второй день болезни старик-штукатур; все его правое легкое было поражено сплошь; он дышал очень часто,
стонал и метался; жена его сообщила, что он с детства сильно пьет. Случай был подходящий, и я назначил
больному наперстянку по Петреску.
В этой гостиной, на этом диване я ждал ее, прислушиваясь к
стону больного и к брани пьяного слуги. Теперь все было так черно… Мрачно и смутно вспоминались мне, в похоронной обстановке, в запахе ладана — слова, минуты, на которых я все же не мог нe останавливаться без нежности.
В избе смеркалось. Кругом все было тихо; извне слышались иногда треск мороза да отдаленный лай собаки. Деревня засыпала… Василиса и Дарья молча сидели близ печки; Григорий лежал, развалившись, на скамье. В углу против него покоилась Акулина; близ нее, свернувшись комочком, спала Дунька.
Стоны больной, смолкнувшие на время, вдруг прервали воцарившуюся тишину. Вздули огня и подошли к ней.
Неточные совпадения
Кити, поспешно затворившая дверь за Левиным, не смотрела в ту сторону; но
больной застонал, и она быстро направилась к нему.
После обеда однако Кити встала и пошла, как всегда, с работой к
больному. Он строго посмотрел на нее, когда она вошла, и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что была больна. В этот день он беспрестанно сморкался и жалобно
стонал.
Тревога, крики ужаса,
стоны… Разумихин, стоявший на пороге, влетел в комнату, схватил
больного в свои мощные руки, и тот мигом очутился на диване.
Прислушиваясь, подходили, подкрадывались
больные, душил запах лекарств, кто-то
стонал так разнотонно и осторожно, точно учился делать это; глаз Миши смотрел прямо и требовательно.
В комнате
больного попеременно дежурили Привалов, Нагибин или сам доктор. Что касается Надежды Васильевны, то доктор непременно настаивал, чтобы она переселилась в деревню, где не будет слышать
стонов и воплей несчастного
больного.