Неточные совпадения
Бои становились чаще, кровопролитнее; кровавый туман окутывал далекую Маньчжурию. Взрывы, огненные дожди из снарядов, волчьи ямы и проволочные заграждения, трупы, трупы, трупы, —
за тысячи
верст через газетные листы как будто доносился запах растерзанного и обожженного человеческого мяса, призрак какой-то огромной, еще невиданной в мире бойни.
— В понедельник! — Мужики отходили, разводя руками. — Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда
за тридцать
верст, а тут — «приходи в понедельник». А нынче суббота.
Мы «перевалили через Урал». Кругом пошли степи. Эшелоны медленно ползли один
за другим, стоянки на станциях были бесконечны.
За сутки мы проезжали всего полтораста — двести
верст.
Сотни
верст за сотнями. Местность ровная, как стол, мелкие перелески, кустарник. Пашен почти не видно, одни луга. Зеленеют выкошенные поляны, темнеют копны и небольшие стожки. Но больше лугов нескошенных; рыжая, высохшая на корню трава клонится под ветром и шуршит семенами в сухих семенных коробочках. Один перегон в нашем эшелоне ехал местный крестьянский начальник, он рассказывал: рабочих рук нет, всех взрослых мужчин, включая ополченцев, угнали на войну; луга гибнут, пашни не обработаны.
Дни тянулись, мы медленно ползли вперед. Вечером поезд остановился на разъезде
верст за шестьдесят от Харбина. Но машинист утверждал, что приедем мы в Харбин только послезавтра. Было тихо. Неподвижно покоилась ровная степь, почти пустыня. В небе стоял слегка мутный месяц, воздух сухо серебрился. Над Харбином громоздились темные тучи, поблескивали зарницы.
Назавтра в полдень мы были еще
за сорок
верст от Харбина.
— Где-то
за городом, в трех
верстах, приказано стать в фанзах.
— Это черт знает, что такое. По закону полевые подвижные госпитали должны стоять
за восемь
верст от позиций, а нас посылают в самый огонь!
Для чего была нужна эта остановка у нас
за полверсты от станции для раненых, уже проехавших пять-шесть
верст?
Деревня Бейтайцзеин была всего
за две
версты от деревни, где мы стояли. Наутро наш госпиталь двинулся. В султановском госпитале только еще начинали укладываться; Султанов пил в постели кофе.
Теперь стало понятно, почему так обрадовалась Новицкая полученному приказу,
за что передавала она благодарность командиру корпуса; и стало также понятно это бессмысленное передвижение госпиталей всего
за две
версты.
Мы пришли в деревню Суятунь. Она лежала
за четверть
версты на восток от станции. Деревня, по-обычному, была полуразрушена, но китайцев еще не выселили. Над низкими глиняными заборами повсюду мелькали плоские цепы и обмотанные черными косами головы: китайцы спешно обмолачивали каолян и чумизу.
В конце ноября мы получили новый приказ — передвинуться
за две
версты на юг, в деревню Мозысань, где уж почти два месяца спокойно, никем не тревожимый, стоял султановский госпиталь. Мы опять эвакуировали всех больных, свернули госпиталь и перешли в Мозысань. Опять началась отделка фанз под больных. Но теперь она шла на широкую ногу.
— Скажите, пожалуйста, откуда я могу знать, что у вас значит «вовремя». В официальном «Вестнике Маньчжурских Армий» публикуются часы отхода поездов, и вы там не заявляете, что нужно приезжать
за час до отхода. А я двенадцать
верст протрясся на морозе, спешно вызван телеграммой к раненому знакомому.
Через двое суток к ночи мы были
за тридцать
верст от Гунчжулина. Спать я не ложился, — каждую минуту ждал, что приедем. Но приехали мы в Гунчжун только через сутки в два часа ночи.
Вышел я на перрон. Пустынно. Справляюсь, где стоят госпитали, —
за несколько
верст от станции. Спрашиваю, где бы тут переночевать. Сторож сказал мне, что в Гунчжулине есть офицерский этап. Далеко от станции? «Да вот, сейчас направо от вокзала, всего два шага». Другой сказал — полверсты, третий —
версты полторы. Ночь была темная и мутная, играла метель.
Все были злы и ругались. На станциях, кроме самых крупных, ничего нельзя было найти поесть, нельзя было даже купить хлеба. Офицеры, ехавшие из командировок, рассказывали о повсеместной бесприютности, — негде поесть, негде переночевать, указывают на какой-то этап, а он
за пять
верст от станции.
Раненых предстояло везти
за пять
верст, на Фушунскую ветку. А многие были ранены в живот, в голову, у многих были раздроблены конечности… Из-за этих раненых у нас вышло столкновение с главным врачом, и все-таки не удалось оставить их хоть до утра.
Врачи сообщили мне, что, по слухам, японцы сильно теснят нас на правом фланге, берут деревню
за деревнею, стремясь соединиться с обходной армией. На левом фланге наши тоже подались на шесть
верст.
В два часа ночи из штаба корпуса пришла телеграмма, — обоим госпиталям немедленно выступить в деревню Хуньхепу,
верст за семь на северо-запад. Через четверть часа пришла новая телеграмма: командир корпуса разрешил нам переночевать на месте и выступить утром.
Мы уже были
верст за пять от речки, обозы шли уже обычным ходом. Ехал отбившийся от своего парка зарядный ящик; вдруг сидевший на козлах ящика солдат крикнул ездовым...
«Дальше этой реки» японцы отбросили нас
за сотни
верст.
Какой-то встречный генерал отдал распоряжение: «Главнокомандующий приказал гнать подводы рысью. На ночевки не останавливаться!» Но вследствие плохих мостов и тесноты происходили постоянные остановки, мы шли медленно.
За день прошли всего четырнадцать
верст и остановились на ночлег в китайской деревне.
Все вокруг давало впечатление безмерной, всеобщей растерянности и непроходимой бестолочи. Встретил я знакомого офицера из штаба нашей армии. Он рассказал, что, по слухам, параллельно нашим войскам,
за пятнадцать
верст от железной дороги, идет японская колонна.
Главный врач нанял китайца-проводника, но, по своей торгашеской привычке, не условился предварительно о цене, а просто сказал, что «моя тебе плати чен (деньги)». Китаец повел нас. Снег все падал, было холодно и мокро. Подвигались мы вперед медленно. К ночи остановились в большой деревне
за семь
верст от железной дороги.
Наш госпиталь стал в небольшом хуторе
версты за две от Лидиафани.
Назавтра мы перебрались в их деревню, а через два дня пришел новый приказ Четыркина, — всем сняться и идти в город Маймакай,
за девяносто
верст к югу. Маршрут был расписан с обычною точностью: в первый день остановиться там-то, — переход 18
верст, во второй день остановиться там-то, — переход 35
верст, и т. д. Вечером 25 марта быть в Маймакае. Как мы убедились, все это было расписано без всякого знания качества дороги, и шли мы, конечно, не руководствуясь данным маршрутом.
В штабе и лазарете говорили о возможности близкого отступления. Рассказывали, что впереди на восемьдесят
верст нигде не находят японцев, что они где-то глубоким обходом идут на север. Рассказывали, что японцы прислали нам приглашение разговеться у них на пасху в Харбине. Вспоминали, как они недавно приглашали нас на блины в Мукден… Решено, как передавали, бросить сыпингайские позиции и отступить
за Сунгари, к Харбину.
Нас поставили
за несколько
верст к северу от Маймакая, близ Мандаринской дороги.
— Да, дурья голова, пойми ты! Медаль дается, когда человека спасают с опасностью жизни. А ты что, —
версту лишнюю прошел, и
за это требуешь медали!
Нас передвинули
верст на пять еще к северу, в деревню Тай-пинь-шань. Мы стали
за полверсты от Мандаринской дороги, в просторной усадьбе, обнесенной глиняными стенами с бойницами и башнями. Богатые усадьбы все здесь укреплены на случай нападения хунхузов. Хозяина не было: он со своею семьею уехал в Маймакай. В этой же усадьбе стоял обоз одного пехотного полка.
— А уж если теперь отступать придется, — никто из этих верховых бегунов от нас не уйдет. В красных лампасах которые. Как бой, так
за пять
верст от позиции. А отступать: все впереди мчатся, верхами да в колясках… Им что! Сами миллионы наживают, а царю телеграммы шлют, что солдат войны просит.
Мы были
верст за сорок от Иркутска. В вагон вошел взволнованный кондуктор и сообщил, что на станции Иркутск идет бой, что несколько тысяч черкесов осаждают вокзал.
На Иннокентьевской… Это всего
за семь
верст от Иркутска!.. То-то мы так хорошо проспали ночь: поезд все время стоял на месте!
Верст за десять до Красноярска мы увидели на станции несколько воинских поездов необычного вида. Пьяных не было, везде расхаживали часовые с винтовками; на вагонах-платформах высовывали свои тонкие дула снаряженные пулеметы и как будто молчаливо выжидали. На станции собирался шедший из Маньчжурии Красноярский полк; поджидали остальных эшелонов, чтобы тогда всем полком пешим порядком двинуться на мятежный Красноярск.
Неточные совпадения
Зиму и лето вдвоем коротали, // В карточки больше играли они, // Скуку рассеять к сестрице езжали //
Верст за двенадцать в хорошие дни.
— Да вот комара
за семь
верст ловили, — начали было головотяпы, и вдруг им сделалось так смешно, так смешно… Посмотрели они друг на дружку и прыснули.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью
за бобра купили да собаку
за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара
за восемь
верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили
верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
— План следующий: теперь мы едем до Гвоздева. В Гвоздеве болото дупелиное по сю сторону, а
за Гвоздевым идут чудные бекасиные болота, и дупеля бывают. Теперь жарко, и мы к вечеру (двадцать
верст) приедем и возьмем вечернее поле; переночуем, а уже завтра в большие болота.