Неточные совпадения
Мы взбежали по лестнице. Нинка из нас остановилась на верхней ступеньке,
а Лелька двумя ступеньками ниже. Смотрели сверху на замерзшую реку
в темноте, на мост, как красноглазые трамваи бежали под голубым электрическим светом. И очень обеим было весело. Вдруг у Нинки сделались наглые
глаза (Лелька требует поправить: «озорные», — ну ладно) — сделались озорные
глаза, и она говорит...
Лелька замолчала и долго пристально смотрела на Нинку,
а Нинка задком галоши била по стенке ступени, смотрела Лельке
в глаза и потом прибавила...
Бася после работы поспала и сейчас одевалась. Не по-всегдашнему одевалась,
а очень старательно, внимательно гляделась
в зеркало. Черные кудри красиво выбивались из-под алой косынки, повязанной на голове, как фригийский колпак. И
глаза блестели по-особенному, с ожиданием и радостным волнением. Нинка любовалась ее стройной фигурой и прекрасным, матово-бледным лицом.
В зрительный зал клуба они пришли, когда доклад уж начался. Военный с тремя ромбами на воротнике громким, привычно четким голосом говорил о Чемберлене, о стачке английских углекопов. Говорил хорошо, с подъемом.
А когда речь касалась империалистов, брови сдвигались,
в лице мелькало что-то сильное и грозное, и тогда
глаза Нинки невольно обращались на красную розетку революционного ордена на его груди.
А я хоть был материалист, но
в то время питал чисто мистический страх перед всяким огнестрельным оружием: когда стрелял, зажмуривал оба
глаза.
— Я подумала: насколько легче и задушевнее будет нам говорить
в темноте.
А ты… — Нинка села
в глубину дивана, опустила голову, брови мрачно набежали на
глаза. — Больше не буду к тебе приходить.
Нинка вскочила, зажгла свет, босая подсела к Марку на постель, жадно заглянула ему
в глаза. Он не успел спрятать, что было
в них.
А была
в них — скрытая скука. Да, ему было скучно!
Диспуты у нас все больше — о половых проблемах, и молодежь валом на них валит. У нас вот с тобой — личные неудачи
в сердечных делах, и мы стараемся пристально не смотреть друг другу
в глаза, чтобы не прочесть
в них отчаяния.
А стоят ли его эти неудачи?
Она верно определила все наши писания: интеллигентщина и упадочничество. Очень резко отзывалась о Нинке: глубочайший анархизм мелкобуржуазного характера, ей не комсомолкой быть и ленинкой,
а мистической блоковской девицей с тоскующими
глазами. Про меня говорила мягче: споткнулась на ровном месте, о такую ничтожную спичку, как неудачная любовь, но есть
в душе здоровый революционный инстинкт, он меня выведет на дорогу. Над всем этим надо подумать.
Уже стояла длинная очередь далеко
в коридор. Леля и Зина, давясь от смеха, защелкали аппаратами. Парни подбоченивались и принимали молодецкий вид, девчата придавали
глазам томное выражение. Но это был шутовской номер: затворами щелкали впустую,
а в конце вечера каждый снявшийся должен был получить
в конверте грошовое зеркальце.
В отдельных комнатах были устроены разные аттракционы. Распорядительницы-комсомолки с веселыми лицами зазывали желающих набросить удочкою кольцо на горлышко бутылки или с завязанными
глазами перерезать ножницами нитку с тяжестью.
В комнате № 28 танцевали под гармонику вальс, краковяк, тустеп. Здесь усердно отплясывал Васенька Царапкин, —
в крахмальном воротничке,
а из бокового кармашка пиджака выглядывал ярко-зеленый шелковый платочек. Танцевали больше парни с парнями, девчата с девчатами.
— Тоже не зря. — И вдруг сверкнул
глазами в пушистых ресницах. — Ты меня присуждай, к чему надобно,
а жил из меня не тяни!
Ее мучило и оскорбляло: во время ласк
глаза его светлели, суровые губы кривились
в непривычную улыбку. Но потом на лице появлялось нескрываемое отвращение, на вопросы ее он отвечал коротко и грубо. И даже, хотя бы из простой деликатности, не считал нужным это скрывать.
А она, — она полюбила его крепко и беззаветно, отдалась душою и телом, гордилась его любовью, любила за суровые его
глаза и гордые губы, за переполнявшую его великую классовую ненависть, не шедшую ни на какие компромиссы.
— Какие там вопросы! Такая коммунистка, что просто замечательно. Сколько просветила темных людей! Я и сама темная была, как двенадцать часов осенью.
А она мне раскрыла
глаза, сагитировала, как помогать нашему государству. Другие, бывают,
в партию идут, чтобы пролезть,
в глазах у них только одно выдвижение.
А она вроде Ленина. Все так хорошо объясняет, — все поймешь: и о рабочей власти, и о религии.
— Как это, гражданин, — дружно? Будут работать, как
в старое время барщину на господ работали. Да у вас еще, небось, восемь часов работа? По декретам?
А коли пашня моя, я об декретах не думаю, я на ней с темна до темна работаю, за землею своею смотрю, как за
глазом! Потому она у меня колосом играет!
— Мы скоро все к вам придем, господский ваш дом разнесем по бревнышкам, вам
глаза повыколем,
а сами побросаемся
в колодцы.
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели?
А в моих
глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Городничий (
в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется!
А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать
в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего,
а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает
глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя
в глаза ему, говорит про себя.)
А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай:
в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Вгляделся барин
в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у
глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, //
А волосы — песок.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «
А зельем не поила ты? //
А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я
в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? //
В груди у них нет душеньки, //
В глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!