Неточные совпадения
— Брат
умер…
умер?.. —
был первый ее вопрос.
— Успокойтесь, князь, — заговорил Сигизмунд Нарцисович, — ведь если человек
умер, то ему уже не поможешь… Хорошо, что это случилось до свадьбы… Приятно ли
было вам видеть вашу дочь вдовою в первый же год замужества? Бог с ним и с богатством… Княжне Варваре Ивановне не нужно богатства… Она сама — богатство… ей нужно счастье, а счастья не мог дать ей этот больной человек.
— Как с чего? Смерть пришла… ну и
умерла… Она и так все время на ладан дышала… В чем только душа держалась… диво
было! — ответил последний.
Иван Григорьевич Суворов служил при Петре Великом в Преображенском полку генеральным писарем,
был дважды женат и
умер в 1715 году. От первой жены он имел сына Ивана, от второй (Марьи Ивановны) — Василия и Александра.
Мор этот
был чума, занесенная в Москву войском из Турции. Врачи предполагали, что ее впервые занесли вместе с шерстью на суконный двор, стоявший тогда у моста за Москвою-рекою. Здесь с 1 января по 9 марта
умерло 130 человек.
Соседние дома
были пустынны — обыватели или вымерли, или бежали. В доме, стоявшем совершенно рядом с домом Глобусова,
умирала последняя его обитательница — старуха. Она лежала, зачумленная, под окном, которое выходило на двор дома священника, и стонала.
Отец Иоанн находился на дворе вместе с матушкой-попадьей и двумя сыновьями-подростками. Последние вместе с матерью
были заняты устройством еще двух костров со стороны соседнего дома, где
умирала старуха.
В самой Москве
были приняты следующие гигиенические меры: в черте города
было запрещено хоронить и приказано умерших отвозить на вновь устроенные кладбища, число которых возросло до десяти, кроме того, велено погребать в том платье, в котором больные
умерли. Фабричным с суконных фабрик
было приказано явиться в карантин, неявившихся велено бить плетьми. Сформирован
был батальон сторожей из городских обывателей и наряжен в особые костюмы.
Фурманщики, или мортусы, уже
были не в состоянии перевозить всех больных в чумные больницы, которых
было в Москве несколько. Первая из них
была устроена за заставой, в Николо-Угрешском монастыре. Большая часть из мортусов сами
умерли, и пришлось набирать их из каторжников и преступников, приговоренных к смертной казни. Для них строили особые дома и дали им особых лошадей. Они почти одни и хозяйничали в как бы вымершем, да и на самом деле наполовину вымершем городе.
— Это
был самый удобный момент, чтобы взбунтовать чернь, и я, и несколько наших воскликнули: «Богородицу грабят!» Если бы ты видел, что произошло. Несчастные стряпчие и отряд солдат
были положительно смяты и
умерли под ногами толпы, не успев крикнуть. Сундук исчез.
Чума в Москве в это время начала уже сильно косить свои жертвы среди простонародья. Оба княжеские семейства решили переждать с переездом в Москву до окончания страшной эпидемии, как вдруг мор начался в расположенном близ Баратова селе. Это
была буквально повальная смерть, не щадившая никого. В несколько дней
умерло несколько сот душ.
— Нет. Я этого не хочу. Этого не должно
быть. Этот брак не должен состояться. Пусть лучше он
умрет. Я этого не хочу.
— Да… да… — заторопилась согласиться княжна. — То
есть, лучше сказать,
буду действовать я, но помните, что вы мне сказали: «Пусть он лучше
умрет».
— Как тебе не стыдно обижать меня подозрениями? Я его ненавижу. Я
буду очень рада, если он
умрет.
— О, мой милый, я так счастлива, что ты любишь меня. Что нам за дело,
умрет он или не
умрет, женится или не женится. Лишь бы ты
был около меня, всегда… всегда… Ведь ты тоже не хотел бы со мной расстаться.
— И тогда через неделю или две, смотря по организму, он
умрет внезапно от порока сердца, и никакой врач мира не
будет в состоянии заподозрить отраву.
Она и тогда
была удовлетворена этой мыслью, она тогда возненавидела князя. Теперь, теперь она снова любит его, а ненавидит Кржижановского и так же, как тогда от ненависти, так теперь от любви говорит: «Пусть он
умрет».
Ее положение безвыходно, ей остается одно —
умереть, благо этот герой, этот честный человек с удовольствием даст ей отраву. И пусть…
Быть может, когда-нибудь в нем проснутся угрызения совести и она
будет отомщена. Князь Владимир
умрет,
умрет и она. Там они
будут вместе. Там никто не разлучит их, да и там они
будут равны.
Баловство князя нравилось княжне — именно только как ребенку. В надежде дальнейшего баловства она согласилась
быть его женой. Баловник
умер, и ребенок стал думать о том,
будет ли у него другой баловник.
Она припомнила во всех подробностях свой разговор с Сигизмундом Нарцисовичем и то, что он повторил и подчеркнул брошенную ей в горячности фразу: «Пусть лучше он
умрет». Он сказал ей, что он желает иметь в своем распоряжении все средства и что это
будет последним. Значит, это последнее средство понадобилось.
Это
было для нее новым подтверждением, что действительно князь отравлен. Иногда ей хотелось думать, что это простое совпадение, что князь
умер разрывом сердца ранее, нежели пан Кржижановский прибег к последнему средству.
— Но как же ты говорил, что почти радовался, что князь Владимир
умер? Ведь теперь
будет другой…
Вскоре, как известно, Григорий Александрович
умер. После его смерти переговоры о мире пошли очень быстро, и в последних числах декабря 1791 года мир
был подписан в Яссах.
Во-вторых, в марте 1792 года шведский король Густав, смертельно раненный на маскараде одним шведским офицером,
умер, а регент, герцог Зюдерманландский,
был соседом ненадежным, особенно вследствие доброго его расположения к Франции.
После Рымникской победы, пожалованный в графы и Русской, и Священной Римской империи, Александр Васильевич с гордостью написал письмо к своей дочери, начав его словами: «Comtess de deux empires», говорит, что чуть не
умер от удара,
будучи осыпан милостями императрицы.
«
Будь непререкаемо верна великой монархине, — писал Александр Васильевич. — Я ее солдат, я
умираю за отечество; чем выше возводит меня ее милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нее. Смелым шагом приближаюсь я к могиле, совесть моя незапятнана, мне 60 лет, тело мое изувечено ранами, и Бог оставляет меня жить для блага государства».
Будучи тяжело ранен, он не оставил, однако, поле сражения, командовал на носилках и мужественно отстаивал каждый шаг и после трехдневного сражения готов
был сразиться еще в четвертый день, чтобы победить или
умереть, но генералы требовали отступления. В полночь Макдональд тихо снялся с лагеря и отступил.
Будучи недовольно распоряжениями Моро, оно вверило начальство над армией молодому Жуберту, который поклялся победить или
умереть и полетел в Италию.
Пусть сто вражьих тысяч станут перед нами, пусть горы эти втрое, вдесятеро представят нам препоны, мы
будем победителями того и другого: все перенесем и не посрамим русского оружия, а если падем, то
умрем со славою!
Первые дни он хотя с трудом, но выносил дорогу. Потом это ему сделалось не по силам, и он принужден
был остановиться в деревне, невдалеке от Вильны. Лежа на лавке в крестьянской избе, он стонал в голос, перемежая стоны молитвами и жалея, что не
умер в Италии. Однако припадки болезни мало-помалу стихли, больного опять положили в карету и повезли дальше.