Неточные совпадения
— А… а… Так бы и сказал там, а
то… я… — запинаясь,
стал было оправдываться Пахомыч.
В прежнее время не нужно было представлять подробные родословные, но когда дворяне
стали заключать неравные браки,
то от кандидатов в рыцари
стали требовать сведения не только об отце и матери, но и двух восходящих поколениях, которые должны были принадлежать к древнему дворянству и по фамилии, и по гербу.
Случай этот вскоре
стал известен не только в Петербурге, но и во всей России и так подействовал, что с
того времени все сановники перестали съезжаться в полдень, но, по примеру государя,
стали вставать раньше и рачительно исправлять свои обязанности.
Оба арестанта снова были представлены государю. Павел Петрович встретил их с распростертыми объятиями. Так как Дмитревский шел первым,
то государь обнял его и не допустил
стать на одно колено, согласно этикету
того времени. Лихарев уже успел в это время преклонить колено.
— Какой вы
стали боязливый… А почему вы не подумали, что мне будет страшно
то, что вы заставили меня понять…
— В
том, что
стала на моей дороге… Вы знаете басню Лафонтена «Волк и ягненок». — Я волк — вы меня сделали им… Но довольно об этом, поговорим о вас… Вы хотите поступить снова на службу?
Государь слушал внимательно, а аббат Грубер, со свойственным ему умением и красноречием
стал далее развивать
ту мысль, что общество Иисуса должно служить главною основою для охранения спокойствия и поддержания государственных порядков. Аббат коснулся вскользь настоящего положения дел в Европе и обнаружил необычайно глубокое звание всех тайников европейской политики.
Тот же самый запах, который не давал ему спать ночь,
стал снова носиться перед ним, все усиливаясь и усиливаясь.
Цепь, приковывающая его к этой женщине,
становилась все тяжелее и тяжелее и парализовала даже
те мгновения наслаждения, которые одни искупали его положение скованного по рукам и ногам раба.
В
то время, когда супруг Анны Петровны очутился в таком положении и
стал приискивать себе службу, прибыл в Москву погулять и позабыться сладострастный Валериан Зубов, человек
тех качеств, какими был обильно одарен и Каверен.
Патер утешал себя
тем, что Господь и там отличит католика и что
стало на земле меньше одним православным. Но больше всего утешала его шкатулка, в которой прибавилось еще пять тысяч рублей.
Но на ряду с этим перспектива разлуки с графом наполнила ее сердце такою пустотою, что ей вдруг захотелось остаться в Москве, около него, остаться снова связанною, недвижимою, но остаться во что бы
то ни
стало.
Граф Скавронский, между
тем, вскоре серьезно заболел, у него открылась чахотка, и 23 ноября 1793 года его не
стало.
Наиболее всего поразило окружающих
то, что креатуры канцлера Безбородко пошли в ход, постоянно
стали получать знаки благоволения и резко критиковали финансовые операции генерал-прокурора князя Куракина.
— Я похож на
те маленькие куколки, которых хотели бы опрокинуть и поставить вверх ногами, но которые всегда опять
становятся на ноги.
В
то время Гатчина
стала обращаться в маленький городок, обстраивавшийся по регулярному плану, одобренному ее владельцем.
Прибыл и Буксгевден, вызванный вторично курьером. Государь приказал ввести его и
стал упрекать в
том, что он разрешил
то, что воспрещено.
Тот сослался на неотмененный приказ прошлого года.
Он очутился вполне от всех отчужденным, так как в
тех людях, которые
стали теперь окружать его, не находил ни одного, способного понять его возвышенные мысли.
— Я низко поклонился, — продолжал Строганов, — ушел и
стал приготовляться к
тому, чтобы выехать на следующий же день; но мне намекнули, что я не дурно сделал бы, уехав немедленно, потому что государь, по уходе моем, изволил сказать...
Эта представленная светлейшему князю Нарушевичем фантастическая родословная сблизила последнего с Григорием Александровичем и с
тех пор он
стал оказывать покровительство ордену.
— Этим окончилась продолжительная беседа графа с его величеством, — отвечал Родзевич, состоявший секретарем при графе Джулио Литта и знавший все, касающееся дел чрезвычайного посольства мальтийских рыцарей. — И, кроме
того, его величество выразил графу свои намерения поговорить с его братом, папским нунцием в Петербурге, о некоторых частностях по щекотливому, как изволил выразиться государь, вопросу о возможности иностранному государю
стать во главе католического ордена.
Государь именно выразил
ту мысль, что не покажется ли странным Европе, что он, иноверный государь, глава церкви, которую католики называют схизмой,
станет во главе ордена, члены которого обязаны прежде всего повиноваться главе католической церкви — римскому папе.
Примеру их
стали подражать и русские бары, так что вскоре заведение это наполнилось мальчиками из самых знатных в
то время русских фамилий.
Он слишком хорошо знал императора Павла Петровича, чтобы не видеть в его заключительных вопросах, обращенных к графу Литте о необходимости изменить титул великого магистра, почти созревшее в уме его величества решение принять этот титул, а следовательно, официально
стать во главе католического учреждения, большинство членов которого, как мы знаем, принадлежали вместе с
тем и к обществу Иисуса.
— Я говорю не о
том неуважении, от которого идут под защиту мужей и братьев… — продолжала она. — Но я для всех девушка, а в жизни девушек вообще есть срок, когда репутация их
становится сомнительной… Моя же жизнь сложилась так, что для этой репутации слишком много оснований… В каком обществе вращаюсь я? Среди французских актрис и эмигрантов, а между
тем, как жена гвардейского офицера, дворянина, как Оленина, я могла бы добиться приема ко двору, чего добилась же эта мерз…
По совету некоторых из соседей, как раз в
тот год, когда прибыл в Петербург граф Казимир Нарцисович Свенторжецкий, старушки Белоярцевы отделили три коматы с парадным ходом и приказав омеблировать их лучшей из находившейся в запертых парадных комнатах мебелью,
стали приискивать себе постояльца.
Он теперь доволен своей судьбой, и тогда лишние деньги он пропустит мимо рук, растратит на пустяки или же
станет копить, и после его смерти их истратят его наследники; назначением же Гречихина вы приобретете делового человека, и вместе с
тем упрочиваете, или же кладете первый камень благополучия двух любящих сердец, одно из которых принадлежит дорогому для вас существу…
Эти беседы были очень ловко устраиваемы императрицей, во что бы
то ни
стало решившей сблизить молодых людей, «рожденных друг для друга», как она говорила вслух и очень часто.
Когда он увидел, что отношения между Осипом Федоровичем и Полиной вдруг как-то странно и неожиданно порвались и что последний
стал, видимо, избегать
ту, которая еще так недавно составляла для него все в жизни,
то потребовал объяснения от Гречихина.
Нельзя сказать, чтобы он решил его в
том или другом смысле даже тогда, когда
стал одеваться, чтобы выйти из дому.
Независимо от осуждения самоубийства в принципе, как смертного греха, с одной стороны, и слабости духа, с другой, строгие судьи находили в поступке Оленина желание во что бы
то ни
стало отделаться от обманутой им девушки, беззаветно ему доверившейся и безумно его любившей. Некоторые даже видели в этом протест против высочайшей воли.
Жизнь стариков Похвисневых мало-помалу вошла в свою обычную колею и
стало казаться, что их дочь Полина всегда была в
том состоянии тихого помешательства, в каком она находилась теперь.
Если еще Владимир Сергеевич и Ираида Ивановна продолжали находиться под тяжелым впечатлением горя, причиненного им болезнью их младшей дочери,
то эгостичная по натуре Зинаида Владимировна, отправившись после первых дней обрушившихся на их дом несчастий, снова выдвинула на первый план свое «я» и
стала помышлять исключительно о своем будущем.
К ужасу его, вскоре после
того, как он
стал объявленным женихом Похвисневой, пришлось убедиться, что этой тайной владеет не один аббат Грубер.
Кровь фонтаном брызнула, горячая кровь, руки ему ошпарила. А с души, с души точно тяжесть какая свалилась и легко ему в
ту пору
стало. Отскочил он вовремя, только на руках кровь и осталася. Обтер он их об халат барина, вышел из кабинета и запер на ключ, а ключ с собой взял.
Горбун не ошибся. Граф был в кондитерской. Горбун вышел снова на улицу и
стал терпеливо дожидаться выхода его сиятельства, прохаживаясь
то по
той,
то по другой стороне улицы.
Он продолжал посматривать на «красавицу-барышню», как он звал Марью Андреевну, масляно-плотоядными глазами, но
та, под впечатлением обрушившего на нее горя и опасения за исход болезни любимой няни, не замечала этого, как не замечала и некоторой фамильярности обращения с ней, которую
стал позволять себе горбун.
Ввиду такого качества прислуги, она, впрочем, была почти рада, что в доме живет горбун, все-таки мужчина, а
то по ночам ей
становилось жутко, так как она хорошо знала, что Афимья спит, что называется, без задних ног и ее не в состоянии разбудить даже иерихонские трубы.