Неточные совпадения
— Как это
ты в тридцать лет не научился говорить?.. таскает — как это таскать дрова? — дрова носят, а не таскают. Ну, Данило, слава богу, господь сподобил меня еще раз
тебя видеть. Прощаю
тебе все грехи за сей год и овес, который
ты тратишь безмерно, и то,
что лошадей не чистишь, и
ты меня прости. Потаскай еще дровец, пока силенка есть, ну, а теперь настает пост, так вина употребляй поменьше, в наши лета вредно,
да и грех.
—
Да ты что это, Анна Якимовна, больна,
что ли, ничего не кушаешь? — спрашивал мой отец.
— Ах, какая скука! Набоженство все! Не то, матушка, сквернит,
что в уста входит, а
что из-за уст; то ли есть, другое ли — один исход; вот
что из уст выходит — надобно наблюдать… пересуды
да о ближнем. Ну, лучше
ты обедала бы дома в такие дни, а то тут еще турок придет — ему пилав надобно, у меня не герберг [постоялый двор, трактир (от нем. Herberge).] a la carte. [Здесь: с податей по карте (фр.).]
«
Ты пишешь: „
Да ты поэт, поэт истинный!“ Друг, можешь ли
ты постигнуть все то,
что производят эти слова?
— А
ты что из-за прилавка лаешься, собака? Хочешь в сибирку? Сквернослов эдакой,
да лапу еще подымать — а березовых, горячих… хочешь?
Крестьянин подъехал на небольшой комяге с женой, спросил нас, в
чем дело, и, заметив: «Ну,
что же? Ну, заткнуть дыру,
да, благословясь, и в путь.
Что тут киснуть?
Ты вот для того
что татарин, так ничего и не умеешь сделать», — взошел на дощаник.
«
Ты, мол, в чужой деревне не дерись», — говорю я ему,
да хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать,
да спьяну,
что ли, или нечистая сила, — прямо ему в глаз — ну, и попортил, то есть, глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, — хочу, дескать, суд по форме.
— Жаль, очень жаль! Из
чего дом должен погибнуть! Ну,
что семья без
тебя останется? Все молодежь, а внучата — мелкота,
да и старушку-то твою жаль.
—
Да я пошутил, помилуйте — как вам не стыдно сердиться! Лошадей, вели лошадей,
что ты тут стоишь, разбойник! — закричал он рассыльному. — Сделайте одолжение, выкушайте чашку чаю с ромом.
А встретить
тебя в самом деле я не хотел бы.
Ты в моем воображении осталась с твоим юным лицом, с твоими кудрями blond cendré, [пепельного цвета (фр.).] останься такою, ведь и
ты, если вспоминаешь обо мне, то помнишь стройного юношу с искрящимся взглядом, с огненной речью, так и помни и не знай,
что взгляд потух,
что я отяжелел,
что морщины прошли по лбу,
что давно нет прежнего светлого и оживленного выражения в лице, которое Огарев называл «выражением надежды»,
да нет и надежд.
«…Будем детьми, назначим час, в который нам обоим непременно быть на воздухе, час, в который мы будем уверены,
что нас ничего не делит, кроме одной дали. В восемь часов вечера и
тебе, верно, свободно? А то я давеча вышла было на крыльцо
да тотчас возвратилась, думая,
что ты был в комнате».
— Помилуй, братец,
да что же мы с
тобой сделаем? Это из рук вон, это белая горячка!
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой,
тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы.
Что, я разве говорю,
что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно
да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
— Слышал ли
ты,
что этот изверг врет? У меня давно язык чешется,
да что-то грудь болит и народу много, будь отцом родным, одурачь как-нибудь, прихлопни его, убей какой-нибудь насмешкой,
ты это лучше умеешь — ну, утешь.
Да,
ты прав, Боткин, — и гораздо больше Платона, —
ты, поучавший некогда нас не в садах и портиках (у нас слишком холодно без крыши), а за дружеской трапезой,
что человек равно может найти «пантеистическое» наслаждение, созерцая пляску волн морских и дев испанских, слушая песни Шуберта и запах индейки с трюфлями. Внимая твоим мудрым словам, я в первый раз оценил демократическую глубину нашего языка, приравнивающего запах к звуку.
Осенью 1853 года он пишет: «Сердце ноет при мысли,
чем мы были прежде (то есть при мне) и
чем стали теперь. Вино пьем по старой памяти, но веселья в сердце нет; только при воспоминании о
тебе молодеет душа. Лучшая, отраднейшая мечта моя в настоящее время — еще раз увидеть
тебя,
да и она, кажется, не сбудется».
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно.
Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай
тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах
ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.