Неточные совпадения
Можно себе представить положение моей матери (ей было тогда семнадцать лет) среди этих полудиких людей
с бородами, одетых в нагольные тулупы, говорящих на совершенно незнакомом языке, в
небольшой закоптелой избе, и все это в ноябре месяце страшной зимы 1812 года.
Мы как-то открыли на лестнице
небольшое отверстие, падавшее прямо в его комнату, но и оно нам не помогло; видна была верхняя часть окна и портрет Фридриха II
с огромным носом,
с огромной звездой и
с видом исхудалого коршуна.
Разве придется говорить о
небольших кражах… но тут понятия так сбиты положением, что трудно судить: человек-собственность не церемонится
с своим товарищем и поступает запанибрата
с барским добром.
Утром я бросился в
небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на столе в том виде, как он умер: во фраке, без галстука,
с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Теперь вообразите себе мою
небольшую комнатку, печальный зимний вечер, окна замерзли, и
с них течет вода по веревочке, две сальные свечи на столе и наш tête-à-tête. [разговор наедине (фр.).] Далес на сцене еще говорил довольно естественно, но за уроком считал своей обязанностью наиболее удаляться от натуры в своей декламации. Он читал Расина как-то нараспев и делал тот пробор, который англичане носят на затылке, на цезуре каждого стиха, так что он выходил похожим на надломленную трость.
В самом деле, большей частию в это время немца при детях благодарят, дарят ему часы и отсылают; если он устал бродить
с детьми по улицам и получать выговоры за насморк и пятны на платьях, то немец при детях становится просто немцем, заводит
небольшую лавочку, продает прежним питомцам мундштуки из янтаря, одеколон, сигарки и делает другого рода тайные услуги им.
В 1827 я привез
с собою Плутарха и Шиллера; рано утром уходил я в лес, в чащу, как можно дальше, там ложился под дерево и, воображая, что это богемские леса, читал сам себе вслух; тем не меньше еще плотина, которую я делал на
небольшом ручье
с помощью одного дворового мальчика, меня очень занимала, и я в день десять раз бегал ее осматривать и поправлять.
Мы сели на мулов; по дороге из Фраскати в Рим надобно было проезжать
небольшою деревенькой; кой-где уже горели огоньки, все было тихо, копыта мулов звонко постукивали по камню, свежий и несколько сырой ветер подувал
с Апеннин.
При выезде из деревни, в нише, стояла
небольшая мадонна, перед нею горел фонарь; крестьянские девушки, шедшие
с работы, покрытые своим белым убрусом на голове, опустились на колени и запели молитву, к ним присоединились шедшие мимо нищие пиферари; [музыканты, играющие на дудке (от ит. pifferare).] я был глубоко потрясен, глубоко тронут.
Небольшой лысенький старичок, постоянно одетый в узенький и короткий фрак и в жилет, оканчивавшийся там, где нынче жилет собственно начинается,
с тоненькой тросточкой, он представлял всей своей фигурой двадцать лет назад, в 1830–1810 год, а в 1840–1820 год.
Одним утром явился к моему отцу
небольшой человек в золотых очках,
с большим носом,
с полупотерянными волосами,
с пальцами, обожженными химическими реагенциями. Отец мой встретил его холодно, колко; племянник отвечал той же монетой и не хуже чеканенной; померявшись, они стали говорить о посторонних предметах
с наружным равнодушием и расстались учтиво, но
с затаенной злобой друг против друга. Отец мой увидел, что боец ему не уступит.
Итак, наконец затворничество родительского дома пало. Я был au large; [на просторе (фр.).] вместо одиночества в нашей
небольшой комнате, вместо тихих и полускрываемых свиданий
с одним Огаревым — шумная семья в семьсот голов окружила меня. В ней я больше оклиматился в две недели, чем в родительском доме
с самого дня рождения.
Лица были бледны, особенно одушевлены, многие думали о родных, друзьях; мы простились
с казеннокоштными, которых от нас отделяли карантинными мерами, и разбрелись
небольшими кучками по домам.
Свечи потушены, лица у всех посинели, и черты колеблются
с движением огня. А между тем в
небольшой комнате температура от горящего рома становится тропическая. Всем хочется пить, жженка не готова. Но Joseph, француз, присланный от «Яра», готов; он приготовляет какой-то антитезис жженки, напиток со льдом из разных вин, a la base de cognac; [на коньяке (фр.).] неподдельный сын «великого народа», он, наливая французское вино, объясняет нам, что оно потому так хорошо, что два раза проехало экватор.
Вместо почтенной столовой Платона Богдановича мы отправились сначала под Новинское, в балаган Прейса (я потом встретил
с восторгом эту семью акробатов в Женеве и Лондоне), там была
небольшая девочка, которой мы восхищались и которую называли Миньоной.
Меня привели в
небольшую канцелярию. Писаря, адъютанты, офицеры — все было голубое. Дежурный офицер, в каске и полной форме, просил меня подождать и даже предложил закурить трубку, которую я держал в руках. После этого он принялся писать расписку в получении арестанта; отдав ее квартальному, он ушел и воротился
с другим офицером.
Жандарм светил нам, мы сошли
с лестницы, прошли несколько шагов двором, взошли
небольшой дверью в длинный коридор, освещенный одним фонарем; по обеим сторонам были
небольшие двери, одну из них отворил дежурный офицер; дверь вела в крошечную кордегардию, за которой была
небольшая комнатка, сырая, холодная и
с запахом подвала.
Получив последний вопрос, я сидел один в
небольшой комнате, где мы писали. Вдруг отворилась дверь, и взошел Голицын jun.
с печальным и озабоченным видом.
Уставили мою коляску на
небольшом дощанике, и мы поплыли. Погода, казалось, утихла; татарин через полчаса поднял парус, как вдруг утихавшая буря снова усилилась. Нас понесло
с такой силой, что, нагнав какое-то бревно, мы так в него стукнулись, что дрянной паром проломился и вода разлилась по палубе. Положение было неприятное; впрочем, татарин сумел направить дощаник на мель.
Крестьянин подъехал на
небольшой комяге
с женой, спросил нас, в чем дело, и, заметив: «Ну, что же? Ну, заткнуть дыру, да, благословясь, и в путь. Что тут киснуть? Ты вот для того что татарин, так ничего и не умеешь сделать», — взошел на дощаник.
Когда меня перевели так неожиданно в Вятку, я пошел проститься
с Цехановичем.
Небольшая комната, в которой он жил, была почти совсем пуста;
небольшой старый чемоданчик стоял возле скудной постели, деревянный стол и один стул составляли всю мебель, — на меня пахнуло моей Крутицкой кельей.
Мне хотелось оставить ему что-нибудь на память, я снял
небольшую запонку
с рубашки и просил его принять ее.
Потом он задумался и вдруг быстро начал рыться в чемодане. Достал
небольшой мешочек, вынул из него железную цепочку, сделанную особым образом, оторвав от нее несколько звеньев, подал мне
с словами...
Пожилых лет,
небольшой ростом офицер,
с лицом, выражавшим много перенесенных забот, мелких нужд, страха перед начальством, встретил меня со всем радушием мертвящей скуки. Это был один из тех недальних, добродушных служак, тянувший лет двадцать пять свою лямку и затянувшийся, без рассуждений, без повышений, в том роде, как служат старые лошади, полагая, вероятно, что так и надобно на рассвете надеть хомут и что-нибудь тащить.
В зале утром я застал исправника, полицмейстера и двух чиновников; все стояли, говорили шепотом и
с беспокойством посматривали на дверь. Дверь растворилась, и взошел
небольшого роста плечистый старик,
с головой, посаженной на плечи, как у бульдога, большие челюсти продолжали сходство
с собакой, к тому же они как-то плотоядно улыбались; старое и
с тем вместе приапическое выражение лица,
небольшие, быстрые, серенькие глазки и редкие прямые волосы делали невероятно гадкое впечатление.
Чтоб не прерываться, расскажу я здесь историю, случившуюся года полтора спустя
с владимирским старостою моего отца. Мужик он был умный, бывалый, ходил в извозе, сам держал несколько троек и лет двадцать сидел старостой
небольшой оброчной деревеньки.
Близ Москвы, между Можайском и Калужской дорогой,
небольшая возвышенность царит над всем городом. Это те Воробьевы горы, о которых я упоминал в первых воспоминаниях юности. Весь город стелется у их подошвы,
с их высот один из самых изящных видов на Москву. Здесь стоял плачущий Иоанн Грозный, тогда еще молодой развратник, и смотрел, как горела его столица; здесь явился перед ним иерей Сильвестр и строгим словом пересоздал на двадцать лет гениального изверга.
Небольшая ростом, высохнувшая, сморщившаяся, но вовсе не безобразная старушка обыкновенно сидела или, лучше, лежала на большом неуклюжем диване, обкладенная подушками. Ее едва можно было разглядеть; все было белое: капот, чепец, подушки, чехлы на диване. Бледно-восковое и кружевно-нежное лицо ее вместе
с слабым голосом и белой одеждой придавали ей что-то отошедшее, еле-еле дышащее.
Подруга ее,
небольшого роста, смуглая брюнетка, крепкая здоровьем,
с большими черными глазами и
с самобытным видом, была коренастая, народная красота; в ее движениях и словах видна была большая энергия, и когда, бывало, аптекарь, существо скучное и скупое, делал не очень вежливые замечания своей жене и та их слушала
с улыбкой на губах и слезой на реснице, Паулина краснела в лице и так взглядывала на расходившегося фармацевта, что тот мгновенно усмирялся, делал вид, что очень занят, и уходил в лабораторию мешать и толочь всякую дрянь для восстановления здоровья вятских чиновников.
Около получаса ходили мы взад и вперед по переулку, прежде чем вышла, торопясь и оглядываясь,
небольшая худенькая старушка, та самая бойкая горничная, которая в 1812 году у французских солдат просила для меня «манже»;
с детства мы звали ее Костенькой. Старушка взяла меня обеими руками за лицо и расцеловала.
Женщина эта принадлежала к тем удивительным явлениям русской жизни, которые мирят
с нею, которых все существование — подвиг, никому не ведомый, кроме
небольшого круга друзей.
Белинский непременно бы ушел, но баррикада мебели мешала ему, он как-то забился в угол, и перед ним поставили
небольшой столик
с вином и стаканами.
Я мог бы написать целый том анекдотов, слышанных мною от Ольги Александровны:
с кем и кем она ни была в сношениях, от графа д'Артуа и Сегюра до лорда Гренвиля и Каннинга, и притом она смотрела на всех независимо, по-своему и очень оригинально. Ограничусь одним
небольшим случаем, который постараюсь передать ее собственными словами.
Перед моим отъездом граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о моем назначении, советовал съездить к нему. Я нашел в нем довольно простого и добродушного генерала очень армейской наружности,
небольшого роста и средних лет. Мы поговорили
с ним
с полчаса, он приветливо проводил меня до дверей, и там мы расстались.
По несчастию, «атрибут» зверства, разврата и неистовства
с дворовыми и крестьянами является «беспременнее» правдивости и чести у нашего дворянства, Конечно,
небольшая кучка образованных помещиков не дерутся
с утра до ночи со своими людьми, не секут всякий день, да и то между ними бывают «Пеночкины», остальные недалеко ушли еще от Салтычихи и американских плантаторов.
Небольшое село из каких-нибудь двадцати или двадцати пяти дворов стояло в некотором расстоянии от довольно большого господского дома.
С одной стороны был расчищенный и обнесенный решеткой полукруглый луг,
с другой — вид на запруженную речку для предполагаемой лет за пятнадцать тому назад мельницы и на покосившуюся, ветхую деревянную церковь, которую ежегодно собирались поправить, тоже лет пятнадцать, Сенатор и мой отец, владевшие этим имением сообща.
Наш
небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего чаще у меня. Рядом
с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем.
Повторять эти вещи почти невозможно. Я передам, как сумею, один из его рассказов, и то в
небольшом отрывке. Речь как-то шла в Париже о том неприятном чувстве,
с которым мы переезжаем нашу границу. Галахов стал нам рассказывать, как он ездил в последний раз в свое именье — это был chef d'oeuvre.
Друзья его были на каторжной работе; он сначала оставался совсем один в Москве, потом вдвоем
с Пушкиным, наконец втроем
с Пушкиным и Орловым. Чаадаев показывал часто, после смерти обоих, два
небольших пятна на стене над спинкой дивана: тут они прислоняли голову!
Опять увижу я министерских чиновников, квартальных и всяких других надзирателей, городовых
с двумя блестящими пуговицами на спине, которыми они смотрят назад… и прежде всего увижу опять
небольшого сморщившегося солдата в тяжелом кивере, на котором написано таинственное «4», обмерзлую казацкую лошадь.
Я не намерен вступать
с ними в соревнование, а просто хочу передать из моего
небольшого фотографического снаряда несколько картинок, взятых
с того скромного угла, из которого я смотрел.
Когда я кончил и человек подал обед, я заметил, что я не один;
небольшого роста белокурый молодой человек
с усиками и в синей пальто-куртке, которую носят моряки, сидел у камина, a l'americaine [по-американски (фр.).] хитро утвердивши ноги в уровень
с ушами.
По счастью, в самое это время Кларендону занадобилось попилигримствовать в Тюльери. Нужда была
небольшая, он тотчас возвратился. Наполеон говорил
с ним о Гарибальди и изъявил свое удовольствие, что английский народ чтит великих людей, Дрюэн де Люис говорил, то есть он ничего не говорил, а если б он заикнулся —