Неточные совпадения
От сеней до залы общества естествоиспытателей везде
были приготовлены засады: тут ректор, там декан, тут начинающий профессор, там ветеран, оканчивающий свое поприще и именно потому говорящий очень медленно, — каждый приветствовал его по-латыни, по-немецки, по-французски, и все это в этих страшных каменных
трубах, называемых коридорами, в которых нельзя остановиться на минуту, чтоб не простудиться на месяц.
Сначала содержание
было довольно строго, в девять часов вечера при последнем звуке вестовой
трубы солдат входил в комнату, тушил свечу и запирал дверь на замок.
Если б эти люди
были призваны звуком новой
трубы и нового набата, они, как девять спящих дев, продолжали бы тот день, в который заснули.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, —
трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем:
Вот как-то пришел заветный час — ночь, вьюга воет, в окошки-то словно медведи лезут,
трубы поют, все беси сорвались с цепей, лежим мы с дедушком — не спится, я и скажи: «Плохо бедному в этакую ночь, а еще хуже тому, у кого сердце неспокойно!» Вдруг дедушко спрашивает: «Как они живут?» — «Ничего, мол, хорошо живут».
— Вот погляди, старик-то в курень собирается вас везти, — говорила Татьяна молодой Агафье. — Своего хлеба в орде ты отведала, а в курене почище будет: все равно, как в
трубе будешь сидеть. Одной сажи куренной не проглотаешься… Я восемь зим изжила на Бастрыке да на Талом, так знаю. А теперь-то тебе с полугоря житья: муж на фабрике, а ты посиживай дома.
Неточные совпадения
Черт побери,
есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в
трубы.
Но солдатики в
трубы трубили, песни
пели, носками сапогов играли, пыль столбом на улицах поднимали и всё проходили, всё проходили.
Левин слушал их и ясно видел, что ни этих отчисленных сумм, ни
труб, ничего этого не
было и что они вовсе не сердились, а что они
были все такие добрые, славные люди, и так всё это хорошо, мило шло между ними.
Но
быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как
трубы провести в городе, где я не живу;
быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то
есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны
были к любви; но при всем том здесь
было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и
трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.