— Отпираю, а у самого руки трясутся, уже и денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком, меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне карманы обшаривали, я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать!
Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! — и раскатывался дробным смехом.
Неточные совпадения
В восьмидесятых годах девственную неприкосновенность Театральной площади пришлось ненадолго нарушить, и
вот по
какой причине.
— Ах,
как бы я хотел посмотреть знаменитый Хитров рынок и этих людей, перешедших «рубикон жизни». Хотел бы, да боюсь. А
вот хорошо, если б вместе нам отправиться!
Вот за
какие строки автор «Раешника» был выслан из Москвы...
— Да, очень.
Вот от него мне памятка осталась. Тогда я ему бланк нашей анкеты дал, он написал, а я прочел и усомнился. А он говорит: «Все правда.
Как написано — так и есть. Врать не умею».
— По четыре рубля. Нет, ты гляди, товар-то
какой… По случаю аглицкий кусок попал. Тридцать шесть пар вышло.
Вот и у него, и у него. Сейчас только вынесли.
И
вот в жаркий июльский день мы подняли против дома Малюшина, близ Самотеки, железную решетку спускного колодца, опустили туда лестницу. Никто не обратил внимания на нашу операцию — сделано было все очень скоро: подняли решетку, опустили лестницу. Из отверстия валил зловонный пар. Федя-водопроводчик полез первый; отверстие, сырое и грязное, было узко, лестница стояла отвесно, спина шаркала о стену. Послышалось хлюпанье воды и голос,
как из склепа...
Тут полковница перебила его и, пересыпая речь безграмотными французскими фразами, начала рассказывать,
как ее выдали подростком еще за старика, гарнизонного полковника,
как она с соседом-помещиком убежала за границу,
как тот ее в Париже бросил,
как впоследствии она вернулась домой, да
вот тут в Безымянке и очутилась.
— Обещались, Владимир Алексеевич, а
вот в газете-то что написали? Хорошо, что никто внимания не обратил, прошло пока… А ведь
как ясно — Феньку все знают за полковницу, а барона по имени-отчеству целиком назвали, только фамилию другую поставили, его ведь вся полиция знает, он даже прописанный. Главное
вот барон…
—
Вот здесь по-тестовски,
как прежде бывало!
— Что же ты
как пень стоишь? Что же ты гостей не угощаешь?
Вот, бывало, Кузьма Егорыч…
А
вот этот шкафчик, — мой собеседник указал на глубокую нишу, на деревянных новых полочках которой стояли бутылки с наливками и разная посуда, — этот шкафчик ни больше ни меньше,
как каменный мешок.
Вот тут-то, на этих балах, и завязывались нужные знакомства и обделывались разные делишки, а благодушный «хозяин столицы»,
как тогда звали Долгорукова, окруженный стеной чиновников, скрывавших от него то, что ему не нужно было видеть, рассыпался в любезностях красивым дамам.
—
Вот я еще в силах работать, а
как отдам все силы Москве — так уеду к себе на родину.
Вот и я привезен был десятилетним мальчиком,
как привозили и дедов, и отцов, и детей наших!..
Учение начинается с «географии». Первым делом показывают, где кабак и
как в него проникать через задний ход, потом — где трактир, куда бегать за кипятком, где булочная. И
вот будущий москвич вступает в свои права и обязанности.
Фортунку я уже не застал, а
вот воланы не перевелись. Вместо прежних крепостников появились новые богатые купеческие «саврасы без узды», которые старались подражать бывшим крепостникам в том, что было им по уму и по силам.
Вот и пришлось лихачам опять воланы набивать ватой, только вдвое потолще, так
как удар сапога бутылками тяжелее барских заграничных ботинок и козловых сапог от Пироне.
— Да вот посмотрите на лето. Отличится. Вы гляньте-ка, где я сеял прошлую весну. Как рассадил! Ведь я, Константин Дмитрич, кажется,
вот как отцу родному стараюсь. Я и сам не люблю дурно делать и другим не велю. Хозяину хорошо, и нам хорошо. Как глянешь вон, — сказал Василий, указывая на поле, — сердце радуется.
Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно
вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, — признак подступающего голода, — он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззадоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с
какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то и есть этот чиновник.
А
вот вам, Лука Лукич, так,
как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей.
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна.
Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые темные.
Какой вздор говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а
вот теперь такая судьба: именно так сделалось,
как она хотела», — и так, право, обрадовалась, что не могла говорить.