Неточные совпадения
Там, где
в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями
трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями
в ливреях. Все на французский манер
в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил:
в ресторане не было фрачных лакеев, а служили
московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
То же самое произошло и с домом Троекурова. Род Троекуровых вымер
в первой половине XVIII века, и дом перешел к дворянам Соковниным, потом к Салтыковым, затем к Юрьевым, и, наконец,
в 1817 году был куплен «
Московским мещанским обществом», которое поступило с ним чисто по-мещански: сдало его под гостиницу «Лондон», которая вскоре превратилась
в грязнейший извозчичий
трактир, до самой революции служивший притоном шулеров, налетчиков, барышников и всякого уголовного люда.
После спектакля стояла очередью театральная публика. Слава Тестова забила Турина и «Саратов».
В 1876 году купец Карзинкин купил
трактир Турина, сломал его, выстроил огромнейший дом и составил «Товарищество Большой
Московской гостиницы», отделал
в нем роскошные залы и гостиницу с сотней великолепных номеров.
В 1878 году открылась первая половина гостиницы. Но она не помешала Тестову, прибавившему к своей вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».
В старые времена половыми
в трактирах были, главным образом, ярославцы — «ярославские водохлебы». Потом, когда
трактиров стало больше, появились половые из деревень
Московской, Тверской, Рязанской и других соседних губерний.
Неизменными посетителями этого
трактира были все
московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то
в восьмидесятых годах съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова
в этой самой «избе», а на меню стояло: «Обед
в стане Ермака Тимофеевича», и
в нем значилось только две перемены: первое — закуска и второе-«сибирские пельмени».
Это был самый степенный из всех
московских трактиров, кутежей
в нем не было никогда. Если уж какая-нибудь компания и увлечется лишней чаркой водки благодаря «хренку с уксусом» и горячей ветчине, то вовремя перебирается
в кабинеты к Бубнову или
в «Славянский базар», а то и прямо к «Яру».
А над домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так звали
трактир, и никто его под другим именем не знал, хотя официально он так не назывался, и
в печати появилось это название только один раз,
в московских газетах
в 1905 году,
в заметке под заглавием: «Арест революционеров
в “Голубятне"».
Среди
московских трактиров был один-единственный, где раз
в году, во время весеннего разлива, когда с верховьев Москвы-реки приходили плоты с лесом и дровами, можно было видеть деревню.
Трактир этот, обширный и грязный, был
в Дорогомилове, как раз у Бородинского моста, на берегу Москвы-реки.
У Никитских ворот,
в доме Боргеста, был
трактир, где одна из зал была увешана закрытыми бумагой клетками с соловьями, и по вечерам и рано утром сюда сходились со всей Москвы любители слушать соловьиное пение. Во многих
трактирах были клетки с певчими птицами, как, например, у А. Павловского на Трубе и
в Охотничьем
трактире на Неглинной.
В этом
трактире собирались по воскресеньям, приходя с Трубной площади, где продавали собак и птиц, известные
московские охотники.
— А что, господа! — обращается он к гостям, — ведь это лучшенькое из всего, что мы испытали в жизни, и я всегда с благодарностью вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я знаю, что я ничего не знаю", — вот все, что я могу сказать о себе. Все мне прискучило, все мной испытано — и на дне всего оказалось — ничто! Nichts! А в то золотое время земля под ногами горела, кровь кипела в жилах… Придешь
в Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
Неточные совпадения
На дворе соседа, лесопромышленника Табакова, щелкали шары крокета, а старший сын его, вихрастый, большеносый юноша с длинными руками и весь
в белом, точно официант из
московского трактира, виновато стоял пред Спивак и слушал ее торопливую речь.
Нередко случалось мне впоследствии: зайдешь
в какой-нибудь из
московских трактиров и непременно услышишь:
Иногда, проглатывая куски сочного ростбифа, он уносится мыслию
в далекое прошлое, припоминается Сундучный ряд
в Москве — какая там продавалась с лотков ветчина! какие были квасы! А потом
Московский трактир, куда он изредка захаживал полакомиться селянкой! Чего
в этой селянке не было: и капуста, и обрывки телятины, дичины, ветчины, и маслины — почти то самое волшебное блюдо, о котором он мечтает теперь
в апогее своего величия!