Неточные совпадения
На дворе соседа, лесопромышленника Табакова, щелкали шары крокета, а старший сын его, вихрастый, большеносый юноша с длинными руками и весь
в белом, точно официант из
московского трактира, виновато стоял пред Спивак и слушал ее торопливую речь.
Нередко случалось мне впоследствии: зайдешь
в какой-нибудь из
московских трактиров и непременно услышишь...
Среди
московских трактиров был один-единственный, где раз
в году, во время весеннего разлива, когда с верховьев Москвы-реки приходили плоты с лесом и дровами, можно было видеть деревню.
Трактир этот, обширный и грязный, был
в Дорогомилове, как раз у Бородинского моста, на берегу Москвы-реки.
После спектакля стояла очередью театральная публика. Слава Тестова забила Турина и «Саратов».
В 1876 году купец Карзинкин купил
трактир Турина, сломал его, выстроил огромнейший дом и составил «Товарищество Большой
Московской гостиницы», отделал
в нем роскошные залы и гостиницу с сотней великолепных номеров.
В 1878 году открылась первая половина гостиницы. Но она не помешала Тестову, прибавившему к своей вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».
А над домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так звали
трактир, и никто его под другим именем не знал, хотя официально он так не назывался, и
в печати появилось это название только один раз,
в московских газетах
в 1905 году,
в заметке под заглавием: «Арест революционеров
в “Голубятне"».
Это был самый степенный из всех
московских трактиров, кутежей
в нем не было никогда. Если уж какая-нибудь компания и увлечется лишней чаркой водки благодаря «хренку с уксусом» и горячей ветчине, то вовремя перебирается
в кабинеты к Бубнову или
в «Славянский базар», а то и прямо к «Яру».
Там, где
в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями
трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями
в ливреях. Все на французский манер
в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил:
в ресторане не было фрачных лакеев, а служили
московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
То же самое произошло и с домом Троекурова. Род Троекуровых вымер
в первой половине XVIII века, и дом перешел к дворянам Соковниным, потом к Салтыковым, затем к Юрьевым, и, наконец,
в 1817 году был куплен «
Московским мещанским обществом», которое поступило с ним чисто по-мещански: сдало его под гостиницу «Лондон», которая вскоре превратилась
в грязнейший извозчичий
трактир, до самой революции служивший притоном шулеров, налетчиков, барышников и всякого уголовного люда.
У Никитских ворот,
в доме Боргеста, был
трактир, где одна из зал была увешана закрытыми бумагой клетками с соловьями, и по вечерам и рано утром сюда сходились со всей Москвы любители слушать соловьиное пение. Во многих
трактирах были клетки с певчими птицами, как, например, у А. Павловского на Трубе и
в Охотничьем
трактире на Неглинной.
В этом
трактире собирались по воскресеньям, приходя с Трубной площади, где продавали собак и птиц, известные
московские охотники.
Неизменными посетителями этого
трактира были все
московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то
в восьмидесятых годах съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова
в этой самой «избе», а на меню стояло: «Обед
в стане Ермака Тимофеевича», и
в нем значилось только две перемены: первое — закуска и второе-«сибирские пельмени».
В старые времена половыми
в трактирах были, главным образом, ярославцы — «ярославские водохлебы». Потом, когда
трактиров стало больше, появились половые из деревень
Московской, Тверской, Рязанской и других соседних губерний.
Иногда, проглатывая куски сочного ростбифа, он уносится мыслию
в далекое прошлое, припоминается Сундучный ряд
в Москве — какая там продавалась с лотков ветчина! какие были квасы! А потом
Московский трактир, куда он изредка захаживал полакомиться селянкой! Чего
в этой селянке не было: и капуста, и обрывки телятины, дичины, ветчины, и маслины — почти то самое волшебное блюдо, о котором он мечтает теперь
в апогее своего величия!
Эти отдельные эпизоды, вырванные из очень большой репортерской работы
в «
Московском листке», могут, как мне думается, дать некоторое представление и о репортаже того времени, и о Н.И. Пастухове — создателе газеты, которая читалась и
в гостиных, и
в кабинетах, и
в трактирах, и на рынках, и
в многочисленных торговых рядах и линиях.
Эти строки единственные остались у меня
в памяти из газеты, которая мозолила мне глаза десятки лет
в Москве во всех
трактирах, ресторанах, конторах и магазинах.
В доме Чебышева, на Большой Бронной, постоянном обиталище малоимущих студентов
Московского университета, действительно оказались двое студентов Андреевых, над которыми побалагурили товарищи, и этим все и окончилось.
Вероятно, многие из москвичей помнят еще кофейную Печкина, которая находилась рядом с знаменитым
Московским трактиром того же содержателя и которая
в своих четырех — пяти комнатах сосредоточивала тогдашние умственные и художественные известности, и без лести можно было сказать, что вряд ли это было не самое умное и острословное место
в Москве.
В описываемое мною время
Московский трактир после трех часов пополудни решительно представлял как бы продолжение заседаний ближайших присутственных мест.
Через несколько времени стараниями субъекта чемодан был заложен за три рубля, и Колесов уже сидел
в одном из
трактиров на Грачевке, куда завел его субъект, показывавший различные
московские трущобы.
В то время я был студентом
Московского университета и охотно беседовал об искусстве (святое искусство!)
в трактире «Британия».
Андрей. Если бы ты слышал как следует, то я, быть может, и не говорил бы с тобой. Мне нужно говорить с кем-нибудь, а жена меня не понимает, сестер я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят… Я не пью,
трактиров не люблю, но с каким удовольствием я посидел бы теперь
в Москве у Тестова или
в Большом
Московском, голубчик мой.
Положим, что хорошая доля их застряла
в трактирах Новотроицком и
Московском, но, клянусь, целая масса была ухлопана и
в землю, для исполнения прихотей Бажанова и Советова.
Они напоминают мне, что я не что иное, как un homme perdu de dettes человек, погрязший
в долгах., что я такой же проходимец, пропойца, прощелыга, как они все, что я один из тех любопытных субъектов, которые растратили молодость, силу, таланты и состояние — на что? — на лестное знакомство с половыми
московских трактиров!
Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,
Теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямые,
И фонари и мостовые,
Там два
трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть еще четыре будки,
При них два будочника есть;
По форме отдают вам честь,
И смена им два раза
в сутки...
Всех жуковских ребят, которые знали грамоте, отвозили
в Москву и отдавали там только
в официанты и коридорные (как из села, что по ту сторону, отдавали только
в булочники), и так повелось давно, еще
в крепостное право, когда какой-то Лука Иваныч, жуковский крестьянин, теперь уже легендарный, служивший буфетчиком
в одном из
московских клубов, принимал к себе на службу только своих земляков, а эти, входя
в силу, выписывали своих родственников и определяли их
в трактиры и рестораны; и с того времени деревня Жуково иначе уже не называлась у окрестных жителей, как Хамская или Холуевка.
— Значит, и мясное надо и рыбное. Стряпка одна не управится? Пошли
в Ключову за Никитишной, знатно стряпает, что твой
московский трактир. Подруги, чай, тоже приедут из Комарова к девкам-то?
Юноша запрятал письмо
в комод, отыскал шапку и весело отправился
в трактир, аппетитно разрешая вопрос: чего бы лучше заказать себе, поросенка под хреном или
московскую селянку на сковородке?
Как и
в московском городе, все торговые сделки ладятся по
трактирам.
Минул час обеда, и загремела музыка, по
трактирам запели хоры
московских песенников родные песни; бешено заголосили и завизжали цыгане, на разные лады повели заморские песни шведки, тирольки и разодетые
в пух и прах арфистки, щедро рассыпая заманчивые улыбки каждому «гостю», особенно восточным человекам.
С гребцами шесть человек песенников; взял их Самоквасов нá вечер из
московского хора, певшего
в одном из лучших
трактиров.
В Рыбный
трактир пошли. Там за
московской селянкой да за подовыми пирогами сладили дело.
По вечерам и ярманочные, и городские
трактиры битком набиты. Чаю выпивают количество непомерное. После, как водится, пойдут
в ход закусочки, конечно, с прибавленьицем.
В Москве —
в Новотроицком, у Лопашева и
в других излюбленных купечеством
трактирах — можно только чай пить, но закусывать, а пуще того винца рюмочку выпить — сохрани Господи и помилуй!.. Зазорное дело!.. У Макарья не то: там и
московским, и городовым купцам, яко
в пути находящимся, по все дни и по вся ночи — разрешения на вся.
— Про краснорядцев?.. Никто не говорил, а надо полагать, что расторговались, — сказал Самоквасов. —
В семи
трактирах вечор кантовали: ивановские у Барбатенка да у Веренинова,
московские у Бубнова да у Ермолаева, а самые первые воротилы — у Никиты Егорова. И надо полагать, дела завершили ладно, с хорошими, должно быть, остались барышами.
Вышла суматоха. Многие видели, как два парня побежали на Тверскую. Чуйка исчезла, должно быть, юркнула
в ворота дома
Московского трактира.
Стр. 417. «
Московский»
трактир — гостиница и ресторан, открытые
в 1878 г.
в доме, выстроенном купцом-миллионером И. И. Корзинкиным. Ресторан славился огромной музыкальной «машиной», за которую было заплачено сорок тысяч рублей.
Ярославец.–Большинство половых (официантов)
в московских ресторанах,
трактирах и чайных были из крестьян Ярославской губернии.
Стр. 284. «Terebratula Alfonskii» — род моллюска, названный
в честь ректора
Московского университета А. А. Альфонского (1796–1869). «Terebratula Patrikewii» — шутка: моллюск, который мог бы быть назван
в честь известного
в старой Москве
трактира Патрикеева.
— Вот оно!.. Я забыл, а вы помните… Поэтому-то вы и достигнете своего; а я с диссертацией-то превращусь
в ископаемого,
в улитку… И назовут меня именем какого-нибудь
московского трактира… Есть"Terebratula Alfonskii". Ректор такой здесь был. А тут откроют"Terebratula Patrikewii". И это буду я!