Неточные совпадения
Наш полупустой поезд остановился на темной наружной платформе Ярославского вокзала, и мы вышли на площадь, миновав галдевших извозчиков, штурмовавших богатых пассажиров и
не удостоивших нас своим вниманием.
Петр Григорьевич на другой день в
нашей компании смеялся, рассказывая, как его испугали толпы городовых. Впрочем, было
не до смеху: вместо кулаковской «Каторги» он рисковал попасть опять в нерчинскую!
— Ваше дело держать, а
наше дело бежать! А слова тебе
не дам.
Наше слово крепко, а я уже дал одно слово.
Бывал там и А. П. Чехов, и его брат, художник Николай, и И. Левитан, — словом, весь
наш небольшой кружок «начинающих» и
не всегда вкусно сытых молодых будущих…
— Да, очень. Вот от него мне памятка осталась. Тогда я ему бланк
нашей анкеты дал, он написал, а я прочел и усомнился. А он говорит: «Все правда. Как написано — так и есть. Врать
не умею».
— Ну как вам
не совестно копеечки-то у
нашего брата вымарщивать?
— Эге-ге-гей! Публика почтенная, полупочтенная и которая так себе! Начинайте торопиться, без вас
не начнем. Знай
наших,
не умирай скорча.
Мне
не трудно было найти двух смельчаков, решившихся на это путешествие. Один из них — беспаспортный водопроводчик Федя, пробавлявшийся поденной работой, а другой — бывший дворник, солидный и обстоятельный. На его обязанности было опустить лестницу, спустить нас в клоаку между Самотекой и Трубной площадью и затем встретить нас у соседнего пролета и опустить лестницу для
нашего выхода. Обязанность Феди — сопутствовать мне в подземелье и светить.
И вот в жаркий июльский день мы подняли против дома Малюшина, близ Самотеки, железную решетку спускного колодца, опустили туда лестницу. Никто
не обратил внимания на
нашу операцию — сделано было все очень скоро: подняли решетку, опустили лестницу. Из отверстия валил зловонный пар. Федя-водопроводчик полез первый; отверстие, сырое и грязное, было узко, лестница стояла отвесно, спина шаркала о стену. Послышалось хлюпанье воды и голос, как из склепа...
— И талант у вас есть, и сцену знаете, только мне свое имя вместе с другим ставить неудобно. К
нашему театру пьеса тоже
не подходит.
И здесь в эти примитивные игры проигрывают все, что есть: и деньги, и награбленные вещи, и пальто, еще тепленькое, только что снятое с кого-нибудь на Цветном бульваре. Около играющих ходят барышники-портяночники, которые скупают тут же всякую мелочь, все же ценное и крупное поступает к самому «Сатане» — так зовут
нашего хозяина, хотя его никогда никто в лицо
не видел. Всем делом орудуют буфетчик и два здоровенных вышибалы — они же и скупщики краденого.
Ах ты, сукин сын Гагарин,
Ты собака, а
не барин…
Заедаешь харчевые,
Наше жалованье,
И на эти
наши деньги
Ты большой построил дом
Среди улицы Тверской
За Неглинной за рекой.
Со стеклянным потолком,
С москворецкою водой,
По фонтану ведена,
Жива рыба пущена…
Когда появилось в печати «Путешествие в Арзрум», где Пушкин так увлекательно описал тифлисские бани, Ламакина выписала из Тифлиса на пробу банщиков-татар, но они у коренных москвичей, любивших горячий полок и душистый березовый веник, особого успеха
не имели, и их больше уже
не выписывали. Зато
наши банщики приняли совет Пушкина и завели для любителей полотняный пузырь для мыла и шерстяную рукавицу.
— Первое — это надо Сандуновские бани сделать такими, каких Москва еще
не видела и
не увидит. Вместо развалюхи построим дворец для бань, сделаем все по последнему слову науки, и чем больше вложим денег, тем больше будем получать доходов, а Хлудовых сведем на нет. О
наших банях заговорит печать, и ты — знаменитость!
А вот и
наши. Важно, ни на кого
не обращая внимания, сомом проплыл
наш непобедимый учитель фехтования Тарас Петрович Тарасов, с грозными усами и веником под мышкой. Его атлетическая грузная фигура начинала уже покрываться слоем жира, еще увеличившим холмы бицепсов и жилистые икры ног… Вот с кого лепить Геркулеса!
А вот с этого Антиноя. Это
наш непревзойденный учитель гимнастики, знаменитый танцор и конькобежец, старший брат другого прекрасного гимнаста и ныне здравствующего известного хирурга Петра Ивановича Постникова, тогда еще чуть ли
не гимназиста или студента первых курсов. Он остановился под холодным душем, изгибался, повертывался мраморным телом ожившего греческого полубога, играя изящными мускулами, живая рельефная сеть которых переливалась на широкой спине под тонкой талией.
Из маленьких ресторанов была интересна на Кузнецком мосту в подвале дома Тверского подворья «Венеция». Там в отдельном зальце с запиравшеюся дверью собирались деды
нашей революции. И удобнее места
не было: в одиннадцать часов ресторан запирался, публика расходилась — и тут-то и начинались дружеские беседы в этом небольшом с завешенными окнами зале.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем
не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб
наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков (схватывая за руку дочь).Анна Андреевна,
не противьтесь
нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть,
не поможете в
нашей просьбе, то уж
не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче
наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей
нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.