Неточные совпадения
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала
и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою
и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу
и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, —
и всё ни слова;
да как полез в другой карман
и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда
только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Лишь бы слушали
да читали, а у меня, пожалуй, — лень
только проклятая рыться, — наберется
и на десять таких книжек.
Все как будто умерло; вверху
только, в небесной глубине, дрожит жаворонок,
и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю,
да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи.
— Эге-ге-ге, земляк!
да ты мастер, как вижу, обниматься! А я на четвертый
только день после свадьбы выучился обнимать покойную свою Хвеську,
да и то спасибо куму: бывши дружкою,уже надоумил.
Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку
и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидоркин, Ивась, прибежал
и в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из хаты: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть
только под окнами, то слушай, Петро: ей-богу, пропадут черные усы,
да и оселедец твой, вот уже он два раза обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав.
—
Да тебе
только стоит, Левко, слово сказать —
и все будет по-твоему.
— Так бы,
да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чуть
только ночь, мертвец
и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый,
и галушку держит в зубах. Днем все покойно,
и слуху нет про него; а
только станет примеркать — погляди на крышу, уже
и оседлал, собачий сын, трубу.
Только, видно, наконец прискучило бить горшки
и швырять в народ деньгами,
да и ярмарке не век же стоять!
К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды,
только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед
и руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь
да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол —
и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю,
и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит, — ну, бог с ней! будто
только на всем свете одна Оксана. Слава богу, дивчат много хороших
и без нее на селе.
Да что Оксана? с нее никогда не будет доброй хозяйки; она
только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
— Это дьяк! — произнес изумившийся более всех Чуб. — Вот тебе на! ай
да Солоха! посадить в мешок… То-то, я гляжу, у нее полная хата мешков… Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А я думал, что она
только мне одному… Вот тебе
и Солоха!
Обрадованный таким благосклонным вниманием, кузнец уже хотел было расспросить хорошенько царицу о всем: правда ли, что цари едят один
только мед
да сало,
и тому подобное; но, почувствовав, что запорожцы толкают его под бока, решился замолчать;
и когда государыня, обратившись к старикам, начала расспрашивать, как у них живут на Сечи, какие обычаи водятся, — он, отошедши назад, нагнулся к карману, сказал тихо: «Выноси меня отсюда скорее!» —
и вдруг очутился за шлагбаумом.
— Помилуй, батько! не гневись! вот тебе
и нагайка: бей, сколько душа пожелает, отдаюсь сам; во всем каюсь; бей,
да не гневись
только! Ты ж когда-то братался с покойным батьком, вместе хлеб-соль ели
и магарыч пили.
—
Да, сны много говорят правды. Однако ж знаешь ли ты, что за горою не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно
только он заботится; я
и без того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Посполитство [Посполитство — польские
и литовские паны.] будем угощать свинцовыми сливами, а шляхтичи потанцуют
и от батогов.
— А! Иван Федорович! — закричал толстый Григорий Григорьевич, ходивший по двору в сюртуке, но без галстука, жилета
и подтяжек. Однако ж
и этот наряд, казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катился с него градом. — Что же вы говорили, что сейчас, как
только увидитесь с тетушкой, приедете,
да и не приехали? — После сих слов губы Ивана Федоровича встретили те же самые знакомые подушки.
Но деду более всего любо было то, что чумаков каждый день возов пятьдесят проедет. Народ, знаете, бывалый: пойдет рассказывать —
только уши развешивай! А деду это все равно что голодному галушки. Иной раз, бывало, случится встреча с старыми знакомыми, — деда всякий уже знал, — можете посудить сами, что бывает, когда соберется старье: тара, тара, тогда-то
да тогда-то, такое-то
да такое-то было… ну,
и разольются! вспомянут бог знает когдашнее.
— Вишь! — стал дед
и руками подперся в боки,
и глядит: свечка потухла; вдали
и немного подалее загорелась другая. — Клад! — закричал дед. — Я ставлю бог знает что, если не клад! —
и уже поплевал было в руки, чтобы копать,
да спохватился, что нет при нем ни заступа, ни лопаты. — Эх, жаль! ну, кто знает, может быть, стоит
только поднять дерн, а он тут
и лежит, голубчик! Нечего делать, назначить, по крайней мере, место, чтобы не позабыть после!
— Черт с тобою! — сказал дед, бросив котел. — На тебе
и клад твой! Экая мерзостная рожа! —
и уже ударился было бежать,
да огляделся
и стал, увидевши, что все было по-прежнему. — Это
только пугает нечистая сила!
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе
и подорожную возьми.
Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили
и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце,
и ни с места!
И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то…
Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть
и не с просьбою,
да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо
и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков.
Да зачем же?.. А впрочем, тут
и чернила,
только бумаги — не знаю… Разве на этом счете?
Городничий. Ступай на улицу… или нет, постой! Ступай принеси…
Да другие-то где? неужели ты
только один? Ведь я приказывал, чтобы
и Прохоров был здесь. Где Прохоров?