Неточные совпадения
Необыкновеннее всего
были глаза: казалось,
в них употребил всю силу кисти и всё старательное тщание свое художник.
Два страшные
глаза прямо вперились
в него, как бы готовясь сожрать его; на устах написано
было грозное повеленье молчать.
Омакнул
в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыв с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: всё лицо почти ожило, и
глаза взглянули на него так, что он, наконец, вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: «Глядит, глядит человеческими
глазами!» Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари,
был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства.
Свертки разворачивались, золото блестело, заворачивалось вновь, и он сидел, уставивши неподвижно и бессмысленно свои
глаза в пустой воздух, не
будучи в состояньи оторваться от такого предмета, — как ребенок, сидящий пред сладким блюдом и видящий, глотая слюнки, как
едят его другие.
Теперь
в его власти
было всё то, на что он глядел доселе завистливыми
глазами, чем любовался издали, глотая слюнки.
Но художник понял, что опасенья
были насчет желтизны, и успокоил их, сказав, что он только придаст более блеску и выраженья
глазам. А по справедливости, ему
было слишком совестно и хотелось хотя сколько-нибудь более придать сходства с оригиналом, дабы не укорил его кто-нибудь
в решительном бесстыдстве. И точно, черты бледной девушки стали, наконец, выходить яснее из облика Психеи.
Один требовал себя изобразить
в сильном, энергическом повороте головы; другой с поднятыми кверху вдохновенными
глазами; гвардейский поручик требовал непременно, чтобы
в глазах виден
был Марс; гражданский сановник норовил так, чтобы побольше
было прямоты, благородства
в лице и чтобы рука оперлась на книгу, на которой бы четкими словами
было написано: «Всегда стоял за правду».
Везде уловлена
была эта плывучая округлость линий, заключенная
в природе, которую видит только один
глаз художника-создателя и которая выходит углами у копииста.
Почти невозможно
было выразить той необыкновенной тишины, которою невольно
были объяты все, вперившие
глаза на картину, — ни шелеста, ни звука; а картина между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась, наконец,
в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, миг, к которому вся жизнь человеческая
есть одно только приготовление.
Портрет, по-видимому, уже несколько раз
был ресторирован и поновлен и представлял смуглые черты какого-то азиатца
в широком платье, с необыкновенным, странным выраженьем
в лице; но более всего обступившие
были поражены необыкновенной живостью
глаз.
Но несколько примеров, случившихся
в непродолжительное время пред
глазами всех,
были живы и разительны.
Эти сильные черты, врезанные так глубоко, как не случается у человека; этот горячий бронзовый цвет лица; эта непомерная гущина бровей, невыносимые, страшные
глаза, даже самые широкие складки его азиатской одежды — всё, казалось, как будто говорило, что пред страстями, двигавшимися
в этом теле,
были бледны все страсти других людей.
В этих
глазах столько
было силы, что, казалось, нельзя бы и помыслить передать их точно, как
были в натуре.
«
В картине художника, точно,
есть много таланта, — сказал он, — но нет святости
в лицах;
есть даже, напротив того, что-то демонское
в глазах, как будто бы рукою художника водило нечистое чувство».
Он благословил меня и обнял. Никогда
в жизни не
был я так возвышенно подвигнут. Благоговейно, более нежели с чувством сына, прильнул я к груди его и поцеловал
в рассыпавшиеся его серебряные волосы. Слеза блеснула
в его
глазах.
И долго все присутствовавшие оставались
в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные
глаза, или это
была просто мечта, представшая только на миг
глазам их, утружденным долгим рассматриваньем старинных картин.
Пошли не в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали в окнах домов, точно в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей
была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда
было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый
в столице и чтоб у меня
в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить
глаза. (Зажмуривает
глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Оробели? А
в моих
глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Городничий (
в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать
в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает
глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не
поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я
в ноги поклонилася: // —
Будь жалостлив,
будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? //
В груди у них нет душеньки, //
В глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!
Постой! уж скоро странничек // Доскажет
быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся // Монахов
в море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, // Слезами полных
глаз!