Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а
прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
— Вот то-то же. Поезжайте-ка вы теперь вперед, а я за вами. Кучер, ты, братец, возьми дорогу пониже, через огород. Побеги, телепень Фома Меньшой, снять перегородку. А я за вами — как тут,
прежде чем успеете оглянуться.
— Ну, ступайте теперь к папа, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел,
прежде чем пойдет на гумно.
Он сказал это с твердой простотой силы, не позволяющей увильнуть от данного тона. Хин Меннерс внутренне завертелся и даже ухмыльнулся слегка, но внешне подчинился характеру обращения. Впрочем,
прежде чем ответить, он помолчал — единственно из бесплодного желания догадаться, в чем дело.
Неточные совпадения
— // «Дай
прежде покурю!» // Покамест он покуривал, // У Власа наши странники // Спросили: «
Что за гусь?» // — Так, подбегало-мученик, // Приписан к нашей волости, // Барона Синегузина // Дворовый человек, // Викентий Александрович.
Стародум. Кто остережет? Та же совесть. Ведай,
что совесть всегда, как друг, остерегает
прежде, нежели как судья наказывает.
Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это сказать
прежде времени, то она может еще подумать,
что мы ей докладываемся. Хотя по муже, однако, я ей свойственница; а я люблю, чтоб и чужие меня слушали.
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как
прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба,
что и сказать невозможно.
Но происшествие это было важно в том отношении,
что если
прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".