Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как
говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими.
Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он
говорит,
что в детстве мамка его ушибла,
и с тех пор от него отдает немного водкою.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения
и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да
и странно
говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено,
и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Городничий. Ну, а
что из того,
что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд
и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Я раз слушал его: ну, покамест
говорил об ассириянах
и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать,
что с ним сделалось.
Говорят,
что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если
и взял с иного, то, право, без всякой ненависти.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских
и саратовских много говорится. Жаль, однако ж,
что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю
и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой.
И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну
и кричит.)Антон, куда, куда?
Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому
и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова
и следует за ним, но, оборотившись,
говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж
и вы! не нашли другого места упасть!
И растянулся, как черт знает
что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился
и говорил,
что и в гостинице все нехорошо,
и к нему не поедет,
и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича
и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли,
и, слава богу, все пошло хорошо.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а
говорит совсем так, как старик: «Извольте,
говорит, я поеду
и туда,
и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я,
говорит,
и написать
и почитать люблю, но мешает,
что в комнате,
говорит, немножко темно».
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной
и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает
что такое!
Хлестаков. Да,
и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж
и названий даже не помню.
И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!»
И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это,
что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“
и „Московский телеграф“… все это я написал.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается
и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий.
И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Осип (в сторону).А
что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят. (Вслух.)Да, бывают
и графы.
Осип. Да, хорошее. Вот уж на
что я, крепостной человек, но
и то смотрит, чтобы
и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «
Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, —
говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты,
говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Лука Лукич. Осмелюсь доложить… (В сторону.)Ну,
и сам не знаю,
что говорю.
Хлестаков (провожая).Нет, ничего. Это все очень смешно,
что вы
говорили. Пожалуйста,
и в другое тоже время… Я это очень люблю. (Возвращается
и, отворивши дверь, кричит вслед ему.)Эй вы! как вас? я все позабываю, как ваше имя
и отчество.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все
и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона,
и уж, кажись, всего нанесешь, ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит,
и на Онуфрия его именины.
Что делать?
и на Онуфрия несешь.
Хлестаков. Да к
чему же
говорить? я
и без того их знаю.
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю,
и наполовину нет того,
что они
говорят. Они сами обманывают
и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Городничий. Да, там,
говорят, есть две рыбицы: ряпушка
и корюшка, такие,
что только слюнка потечет, как начнешь есть.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
«Ах, боже мой!» — думаю себе
и так обрадовалась,
что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава богу!»
И говорю ему: «Я так восхищена,
что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», —
и так, право, обрадовалась,
что не могла
говорить.
Анна Андреевна. Очень почтительным
и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо
говорил.
Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…»
И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому,
что уважаю ваши редкие качества».
Городничий.
И так даже напугал:
говорил,
что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь!» —
говорит.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох
и плутов таких,
что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!..
Что губернаторов! (махнул рукой)нечего
и говорить про губернаторов…
Неточные совпадения
И точно: час без малого // Последыш
говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел!
И так расстроился, //
Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился //
И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, //
И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Вот раз
и говорю: // «За
что тебя, Савельюшка, // Зовут клейменым, каторжным?»
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! —
говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В
чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, //
Что в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я
и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие
и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Г-жа Простакова (к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась.
И злодеи его
говорят только,
что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж
и полюбит, так прямо полюбит.
—
И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж
и не знаю как!"За
что же, мол, ты бога-то обидел?" —
говорю я ему. А он не то чтобы
что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись,
говорит, может, будешь видеть", —
и был таков.