Неточные совпадения
У них
были только длинные чубы, за которые
мог выдрать их всякий козак, носивший оружие.
— Я думаю, архимандрит не давал вам и понюхать горелки, — продолжал Тарас. — А признайтесь, сынки, крепко стегали вас березовыми и свежим вишняком по спине и по всему, что ни
есть у козака? А
может, так как вы сделались уже слишком разумные, так,
может, и плетюганами пороли? Чай, не только по субботам, а доставалось и в середу и в четверги?
Это
был один из тех характеров, которые
могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями,
была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их
были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Не
было ремесла, которого бы не знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую,
пить и бражничать, как только
может один русский, — все это
было ему по плечу.
Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны
были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они
могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног.
Бурсак не
мог пошевелить рукою и
был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми золотом.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь
были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь
были те, которые, по благородному обычаю, не
могли удержать в кармане своем копейки; что здесь
были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно
было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Кошевой хотел
было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная толпа
может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в толпе.
Уже испытанной уверенностью стали теперь означаться его движения, и в них не
могли не
быть заметны наклонности будущего вождя.
Андрий схватил мешок одной рукой и дернул его вдруг так, что голова Остапа упала на землю, а он сам вскочил впросонках и, сидя с закрытыми глазами, закричал что
было мочи: «Держите, держите чертова ляха! да ловите коня, коня ловите!» — «Замолчи, я тебя убью!» — закричал в испуге Андрий, замахнувшись на него мешком.
Он хотел бы выговорить все, что ни
есть на душе, — выговорить его так же горячо, как оно
было на душе, — и не
мог.
Мы не годимся
быть твоими рабами, только небесные ангелы
могут служить тебе.
Потом уже оказалось, что весь Переяславский курень, расположившийся перед боковыми городскими воротами,
был пьян мертвецки; стало
быть, дивиться нечего, что половина
была перебита, а другая перевязана прежде, чем все
могли узнать, в чем дело.
Ни поста, ни другого христианского воздержанья не
было: как же
может статься, чтобы на безделье не напился человек?
Уходя к своему полку, Тарас думал и не
мог придумать, куда девался Андрий: полонили ли его вместе с другими и связали сонного? Только нет, не таков Андрий, чтобы отдался живым в плен. Между убитыми козаками тоже не
было его видно. Задумался крепко Тарас и шел перед полком, не слыша, что его давно называл кто-то по имени.
Побагровело еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло жестокая петля; схватился он
было за пистолет, но судорожно сведенная рука не
могла направить выстрела, и даром полетела в поле пуля.
— А, не куды пошло! Пойду и я;
может, в чем-нибудь
буду пригоден козачеству!
Между теми, которые решились идти вслед за татарами,
был Череватый, добрый старый козак, Покотыполе, Лемиш, Прокопович Хома; Демид Попович тоже перешел туда, потому что
был сильно завзятого нрава козак — не
мог долго высидеть на месте; с ляхами попробовал уже он дела, хотелось попробовать еще с татарами.
Будет,
будет бандурист с седою по грудь бородою, а
может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово.
Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни
есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не
может!
Тарас видел еще издали, что беда
будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: «Выбирайтесь скорей из-за возов, и садись всякий на коня!» Но не
поспели бы сделать то и другое козаки, если бы Остап не ударил в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех только не
мог выбить: отогнали его назад ляхи.
В то время, когда происходило описываемое событие, на пограничных местах не
было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий
мог везти, что ему вздумалось.
Наконец все жиды, подняли такой крик, что жид, стоявший на сторо́же, должен
был дать знак к молчанию, и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды не
могут иначе рассуждать, как на улице, и что их языка сам демон не поймет, он успокоился.
Тарас поглядел на этого Соломона, какого ещё не
было на свете, и получил некоторую надежду. Действительно, вид его
мог внушить некоторое доверие: верхняя губа у него
была просто страшилище; толщина ее, без сомнения, увеличилась от посторонних причин. В бороде у этого Соломона
было только пятнадцать волосков, и то на левой стороне. На лице у Соломона
было столько знаков побоев, полученных за удальство, что он, без сомнения, давно потерял счет им и привык их считать за родимые пятна.