Неточные совпадения
— Как же! К нынешнему
дню и фрак нарочно заказывал. Ведь сегодня первое мая: с Горюновым
едем в Екатерингоф. Ах! Вы не знаете! Горюнова Мишу произвели — вот мы сегодня и отличаемся, — в восторге добавил Волков.
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в другое место? Останьтесь-ка лучше у меня на целый
день, отобедайте, а там вечером — Бог с вами!.. Да, я и забыл: куда мне
ехать! Тарантьев обедать придет: сегодня суббота.
— Перестань хвастаться, а выдумай, как бы и с квартиры не съезжать, и в деревню не
ехать, и чтоб
дело сделалось… — заметил Обломов.
— Теперь мне еще рано
ехать, — отвечал Илья Ильич, — прежде дай кончить план преобразований, которые я намерен ввести в имение… Да знаешь ли что, Михей Андреич? — вдруг сказал Обломов. — Съезди-ка ты.
Дело ты знаешь, места тебе тоже известны; а я бы не пожалел издержек.
Теперь его поглотила любимая мысль: он думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати или двадцати верстах вокруг его деревни, как попеременно будут каждый
день съезжаться друг к другу в гости, обедать, ужинать, танцевать; ему видятся всё ясные
дни, ясные лица, без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом; будет вечное лето, вечное веселье, сладкая
еда да сладкая лень…
— Сегодня не
поедешь; в четверг большой праздник: стоит ли ездить взад и вперед на три
дня?
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына дома. За предлогами, и кроме праздников,
дело не ставало. Зимой казалось им холодно, летом по жаре тоже не годится
ехать, а иногда и дождь пойдет, осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется где-нибудь.
Андрей часто, отрываясь от
дел или из светской толпы, с вечера, с бала
ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
— В какие дома мы еще
поедем? — горестно воскликнул Обломов. — К незнакомым? Что выдумал! Я пойду лучше к Ивану Герасимовичу;
дня три не был.
Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по
делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом
поехали к этому последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.
Она мечтала, как «прикажет ему прочесть книги», которые оставил Штольц, потом читать каждый
день газеты и рассказывать ей новости, писать в деревню письма, дописывать план устройства имения, приготовиться
ехать за границу, — словом, он не задремлет у нее; она укажет ему цель, заставит полюбить опять все, что он разлюбил, и Штольц не узнает его, воротясь.
В другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него в разговоре с бароном слова два о школах живописи — опять ему работа на неделю; читать, рассказывать; да потом еще
поехали в Эрмитаж: и там еще он должен был
делом подтверждать ей прочитанное.
На другой
день он послал узнать о здоровье. Приказали сказать: «Слава Богу, и просят сегодня кушать, а вечером все на фейерверк изволят
ехать, за пять верст».
— Нет, потом
ехать в Обломовку… Ведь Андрей Иваныч писал, что надо делать в деревне: я не знаю, какие там у вас
дела, постройка, что ли? — спросила она, глядя ему в лицо.
— Боже мой! — говорил Обломов. — Да если слушать Штольца, так ведь до тетки век
дело не дойдет! Он говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу, школы заводить… Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе
поедем, и тогда…
На другой
день он, с листом гербовой бумаги, отправился в город, сначала в палату, и
ехал нехотя, зевая и глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
Но на четвертый
день ему уж казалось неловко прийти, и он, побродив около дома Ильинских, со вздохом
поехал домой.
— Ты обедай у нас в воскресенье, в наш
день, а потом хоть в среду, один, — решила она. — А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать, когда мы
едем, и тоже поезжай.
— Если ж выдастся хороший
день, — заключила она, — я
поеду в Летний сад гулять, и ты можешь прийти туда; это напомнит нам парк… парк! — повторила она с чувством.
Он взглянул на часы: два часа, пора
ехать к Ольге. Сегодня положенный
день обедать. Он мало-помалу развеселился, велел привести извозчика и
поехал в Морскую.
«Нет, уж сегодня не
поеду; надо решить
дело скорей, да потом… Что это, ответа поверенный не шлет из деревни?.. Я бы давно уехал, перед отъездом обручился бы с Ольгой… Ах, а она все смотрит на меня! Беда, право!»
Он решился
поехать к Ивану Герасимовичу и отобедать у него, чтоб как можно менее заметить этот несносный
день. А там, к воскресенью, он успеет приготовиться, да, может быть, к тому времени придет и ответ из деревни.
На другой
день он содрогнулся при мысли
ехать к Ольге: как можно! Он живо представил себе, как на него все станут смотреть значительно.
— А завтра воскресенье, — сказал он, — надо
ехать к Ольге, целый
день мужественно выносить значительные и любопытные взгляды посторонних, потом объявить ей, когда намерен говорить с теткой. А он еще все на той же точке невозможности двинуться вперед.
«В эти три, много четыре
дня должно прийти; подожду
ехать к Ольге», — решил он, тем более что она едва ли знает, что мосты наведены…
— A propos о деревне, — прибавил он, — в будущем месяце
дело ваше кончится, и в апреле вы можете
ехать в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой дом! Сад! Там есть один павильон, на горе: вы его полюбите. Вид на реку… вы не помните, вы пяти лет были, когда папа выехал оттуда и увез вас.
— Вы ему извольте положить прогоны, на прожиток, сколько понадобится в сутки, а там, по окончании
дела, вознаграждение, по условию. Поедет-с, ничего!
— Правда, правда, — перебил Иван Матвеевич. — А если наше
дело состоится и Затертый
поедет в деревню — магарыч будет!
— Теперь в Швейцарии. К осени она с теткой
поедет к себе в деревню. Я за этим здесь теперь: нужно еще окончательно похлопотать в палате. Барон не доделал
дела; он вздумал посвататься за Ольгу…
— Ну, Илья! Ты в самом
деле умер, погиб! — заключил он. — Одевайся,
поедем ко мне!
— Ты будешь получать втрое больше, — сказал он, — только я долго твоим арендатором не буду, — у меня свои
дела есть.
Поедем в деревню теперь, или приезжай вслед за мной. Я буду в имении Ольги: это в трехстах верстах, заеду и к тебе, выгоню поверенного, распоряжусь, а потом являйся сам. Я от тебя не отстану.
Ко всей деятельности, ко всей жизни Штольца прирастала с каждым
днем еще чужая деятельность и жизнь: обстановив Ольгу цветами, обложив книгами, нотами и альбомами, Штольц успокоивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и шел работать или
ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение, шел в круг людей, знакомиться, сталкиваться с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и отдохнуть под звуки ее голоса.
Иногда выражала она желание сама видеть и узнать, что видел и узнал он. И он повторял свою работу:
ехал с ней смотреть здание, место, машину, читать старое событие на стенах, на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью со
дня приезда Ольги.
Ни внезапной краски, ни радости до испуга, ни томного или трепещущего огнем взгляда он не подкараулил никогда, и если было что-нибудь похожее на это, показалось ему, что лицо ее будто исказилось болью, когда он скажет, что на
днях уедет в Италию, только лишь сердце у него замрет и обольется кровью от этих драгоценных и редких минут, как вдруг опять все точно задернется флером; она наивно и открыто прибавит: «Как жаль, что я не могу
поехать с вами туда, а ужасно хотелось бы!
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого
ехать в деревню и взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по
делам своим в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
— Отчего? Что с тобой? — начал было Штольц. — Ты знаешь меня: я давно задал себе эту задачу и не отступлюсь. До сих пор меня отвлекали разные
дела, а теперь я свободен. Ты должен жить с нами, вблизи нас: мы с Ольгой так решили, так и будет. Слава Богу, что я застал тебя таким же, а не хуже. Я не надеялся…
Едем же!.. Я готов силой увезти тебя! Надо жить иначе, ты понимаешь как…